Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Что с тобой, деточка? – Миссис Боуден нагнулась к Талике, по-прежнему бледненькой. – Ты что-то киснешь. Наверно, переела чего-нибудь.

Сказала и занялась другими делами, все привыкли, что в приюте дети иногда грустят и замыкаются в себе.

Через полчаса Вива шла по улицам к своему дому, полная солнца и свежего воздуха. Слишком уставшая, чтобы испытывать голод, она взяла манго с уличного лотка – она съест его за письменным столом, когда будет записывать впечатления от сегодняшнего дня.

В такие вечера, когда гудели ноги, а голова казалась ватной от жары, писать было мукой, но теперь это стало такой же потребностью, как утренний подъем и чистка зубов: без этого она не чувствовала себя собой.

Пока она шла, на город с обычной внезапностью упала ночная тьма; хрупкие, сказочные нити света протянулись от уличных лотков с фруктами и дешевой одеждой, пальмовым соком и богами из папье-маше. Внезапно все огни погасли, послышался негромкий смех кого-то из торговцев – когда в Бикулле горело электричество, это вызывало большее удивление, чем когда оно гасло.

Войдя в дом, она увидела, что мистер Джамшед зажег на лестнице масляную лампу. Она поднималась наверх, и ее тень металась по стенам.

Ее вышитая сумка была набита книгами и оттянула все руки. Вива остановилась на секунду на площадке и поставила ее. Подняла глаза на свою дверь и заметила, что за матовым стеклом мелькнула чья-то тень.

– Мистер Джамшед, – негромко крикнула она, – это вы?

Утром он сказал, что зайдет к ней попозже, чтобы взглянуть на неисправный кран. Снизу, из хозяйских покоев, доносился шум льющейся воды. Зашипело горячее масло, запахло специями.

– Мистер Джамшед? Это Вива! – снова крикнула она.

Подняла сумку и открыла дверь.

Она увидела темную фигуру, лежавшую на ее кровати в темном углу комнаты.

Фигура встала. Это был Гай Гловер. В своем черном пальто. Он ждал ее.

– Тише, тише, тише, тише, – с мягким упреком проговорил он, когда она испуганно вскрикнула. – Это всего лишь я.

В темноте она видела лишь окно, освещенное зеленоватым светом, и ворох одежды на кресле – она в спешке не убрала ее утром. На улице взвыла музыка, дикая, как кошачье пение.

– Гай, что ты тут делаешь? – строго спросила она. – Кто тебя пустил?

Ее глаза постепенно освоились с темнотой; теперь она видела, что у него под пальто не было рубашки, а по белой, худой груди стекал пот.

– Никто. Я сказал твоей хозяйке, что ты моя старшая сестра – ты ведь знаешь, что для них мы все выглядим одинаково.

Он улыбнулся, и она вспомнила все, что вызывало в ней неприязнь: его тонкий юношеский голос, который метался между ребенком и хулиганом, его вялая улыбка. Даже его запах, сладкий и затхлый.

Она зажгла свечу и быстро окинула взглядом комнату – не взял ли он чего; на родительском одеяле осталась ямка от его тела.

– Слушай, Гай, – она решила не показывать своего раздражения, – я не знаю, зачем ты явился, но нам нечего сказать друг другу. Уходи немедленно, пока я не вызвала полицию.

– Успокойся, Вива, – ответил он. – Я хочу вернуть тебе деньги, вот и все.

Он произнес это с обидой, и она вспомнила, как ловко он обманывал ее.

Снова загорелось электричество, и, казалось, ярче обычного. У Гая кровоточил один из его прыщей.

– Ты не сваришься в своем пальто? – поинтересовалась она.

– Уже сварился. – Его губы растянулись в кроткой улыбке. – Но я не могу его снять – никогда.

Она глядела на него, и в ее голове царила сумятица. Что это – очередная попытка подростка выглядеть загадочным и интересным или он окончательно, безнадежно свихнулся?

– Почему?

– Потому что в нем лежит мой подарок для тебя.

Порывшись, он извлек красно-желтую тряпичную куклу с выпученными глазами и острыми клыками – такие продаются на уличных лотках.

«Почему этот парень вызывает у меня ощущение, будто я играю в ужасно скверной пьесе? – В ней закипала злость, ей хотелось ударить его. – Почему он никогда не бывает самим собой?»

– Ее имя Дурга, – сообщил он, протягивая ей куклу. – Богиня войны – она позаботится о тебе.

– Спасибо, но я сама способна позаботиться о себе. – Она положила куклу на стол.

– Возьми ее, – настаивал он.

Ее терпение внезапно лопнуло.

– Слушай, Гай, – зарычала она. – Я не в том настроении, чтобы играть с тобой в игрушки; вообще, я не понимаю, как у тебя хватило совести явиться сюда. Ты страшно оболгал меня перед родителями. Я…

– Теперь я работаю, – перебил ее он. – Я…

– Мне плевать, Гай! По твоей милости я оказалась совершенно без денег, мне не на что было жить.

– Тебе повезло, что твои родители умерли, – заявил он. – А вот мои еще живы.

– На пароходе я наговорила много разных глупостей. – Теперь она рассердилась на себя. Кто тогда тянул ее за язык? – И сегодня я устала. Забирай свою куклу и уходи.

– Тебе даже не интересно узнать, где я живу?

– Нет, Гай, абсолютно не интересно. Я перестала отвечать за тебя в тот момент, когда передала тебя с рук на руки твоим родителям.

В комнате стало тихо. Вива слышала тиканье своих наручных часов, а потом шум спущенной воды внизу.

– Полиция думает иначе. – Он проговорил это совсем тихо, и она еле расслышала его слова. – Они настоящие ублюдки, но у тебя могут быть неприятности, если ты не заплатишь.

– Бога ради, Гай, хватит паясничать! – воскликнула она.

– Я не паясничаю, я боюсь, – сказал он. – Меня преследует один человек. – Он рухнул на кровать, закрыл лицо руками и поглядел на Виву сквозь пальцы. Всхлипнул и опустил голову. – Он говорил, что я обидел его брата на пароходе, и грозится избить меня тоже.

– Что ты сделал с его братом?

– Он говорил, что я ударил его в ухо, и теперь он ничего не слышит, – тихо и жалобно ответил Гай. – Но ведь он первым меня ударил. Вот почему я думаю, что тебе надо знать об этом.

Положив куклу на колено, он аккуратно расстегнул кнопки на спине ее вышитой жилетки. Порылся внутри.

– Вот, возьми. – Он протянул ей пачку грязных рупий, перехваченных веревочкой. – Они понадобятся тебе, когда они придут. И еще совет – ходи по улицам осторожнее.

– Кто это они?

– Полиция, конечно! Понимаешь, по закону я твой ребенок.

Она перевернула рупии, лежавшие на ее ладони, ее мозг лихорадочно работал.

Ведь Фрэнк пытался предупредить ее об ужасной, невероятной возможности того, что, в глазах закона, она отвечала за него.

Она потрогала пачку – даже не считая, было ясно, что там около двухсот рупий: достаточно, чтобы предложить что-то полицейским, когда они явятся за взяткой. Но она подозревала, что это не покроет сумму, обещанную за сопровождение Гая в Индию, которую она так и не получила.

– По-моему, ты должна извиниться передо мной за свою грубость, – напыщенно заявил он. – Теперь ты видишь, что я всего лишь стараюсь тебе помочь.

– Гай, – ответила она, – я не вижу необходимости извиняться за то, что принадлежит мне.

Тут он радостно улыбнулся.

– Так, в конце концов, я твой?

– Нет-нет, что ты?! Я не это имела в виду, а вот что, – она показала на рупии. – Это причитающиеся мне по закону деньги.

Радостный огонек в его глазах потух, но ей было наплевать.

– Кто сообщил тебе мой адрес? – спросила она.

– Я искал тебя целую вечность. – Он снова превратился в обиженного школьника. – Потом позвонил Тори, и она сказала мне.

– Понятно.

Он нетерпеливо застучал ногой по полу.

– Я слышала, что ты теперь работаешь. Где же, если не секрет? – спросила она как можно спокойнее.

– Уже нигде, – пробормотал он. – Я потерял работу. А недавно был фотографом на киностудии. Компанией управляли идиоты.

– Теперь ты поедешь домой? – Эта мысль принесла ей облегчение.

– Нет. – Он покачал головой. – Теперь я живу здесь: на Мейн-стрит, за фруктовым рынком. – Он перестал топать ногой и посмотрел на нее. – Ах, и вот еще что. Перестань всем говорить, что мне шестнадцать, когда мне на самом деле девятнадцать.

– Гай, я не собираюсь ни с кем драться из-за этого. Какая разница, раз ты не способен за себя отвечать?

– Способен.

– Нет, Гай, ты безвольный парень. – Она сверкнула на него глазами, все еще злясь за его вторжение в ее комнату и за испорченный вечер. – А еще ты врешь, чтобы выйти сухим из воды.

Он попятился.

– Ты говоришь какие-то ужасы, – сказал он. – Я всегда собирался вернуть тебе эти деньги. Вот только ждал нужного момента.

– Да неужели? – Она даже не стала делать вид, что верит ему. – Ну, в следующий раз сделай это правильно: позвони в дверь и дождись, когда я тебя впущу.

Провожая его к двери, она почувствовала, что у нее на пятке лопнула водяная мозоль, и липкая жидкость потекла в туфлю.

– Но все-таки больше не приходи, – добавила она, выпуская его на улицу.

– Все в порядке, все в порядке, – ответил он, как будто его кто-то спрашивал. – Я обещал заплатить тебе долги, и я это сделаю.

На следующее утро Вива в ярости позвонила Тори.

– Зачем ты так поступила, Тори? Разве можно быть такой глупой? Теперь он от меня не отстанет.

– Постой-ка. – Тори говорила сонным голосом, словно только что проснулась. – Ты о чем?

– О Гае, несчастная идиотка! Ты дала ему мой адрес.

– Он сказал, что хочет вернуть тебе деньги. Я думала, что ты будешь довольна.

– Довольна! Он напугал меня до полусмерти. Ждал меня в темноте в моей комнате, лежал на моей кровати, да теперь еще утверждает, что его разыскивает полиция.

Тори ахнула на другом конце провода.

– Ой, Вива, извини, – сказала она. – Но он сказал, что у него теперь есть работа и деньги, и я думала, что…

– Тори, ты вообще ничего не думала.

Тори высморкалась и неразумно решила поменять тактику.

– Вива, ты уверена, что не преувеличиваешь? – спросила она. – Я всегда нормально с ним ладила.

– Господи! – взорвалась Вива. – Да он окончательно свихнулся – даже твой дорогой Фрэнк сказал об этом.

– Это уже подло с твоей стороны, – огрызнулась Тор. – Никогда он не был моим дорогим Фрэнком. Скорее был твоим.

Вива в сердцах бросила трубку, но мгновенно спохватилась и снова набрала номер подруги.

– Извини, с моей стороны это было нехорошо, – сказала она.

– Я понимаю. – Тори рыдала. – Просто у меня все ужасно, я переживаю сама-знаешь-из-за-чего. – Трубка стукнулась о столик, Тори высморкалась и взвыла: – Почему жизнь такая сложная?

– Тори, ты меня слышишь? – Вива слышала в трубке стук каблуков по деревянному полу, резкий голос Си, что-то приказывавшей слуге. Потом раздались шорохи, и Тори снова взяла трубку.

– Сейчас я не могу говорить, – сообщила она шепотом. – Может, встретимся где-нибудь и выпьем? В «Тадже», «Виндхаме» или где ты скажешь.

Вива задумалась. В тот день она работала в приюте с десяти до пяти, а вечером планировала сесть за письменный стол. Английский журнал «Ева» заказал ей две зарисовки об Индии размером по тысяче слов каждая, написать надо было в течение недели.

– Тори, я не уверена, что ты сумеешь найти меня здесь, – сказала она. – Я живу в стороне от большой дороги.

– Да найду, не волнуйся. – В голосе Тори слышалось облегчение. – Я с удовольствием взгляну на твою комнату, могу захватить с собой граммофон. Слушай, спасибо, что ты простила меня, – сказала она и, не успела Вива сказать ни слова, добавила: – Но теперь у тебя есть какие-то деньги – а я полный Гарри-бедняк.

Бывали времена, когда Виве хотелось треснуть ее по башке.

Положив трубку, Вива достала засаленные банкноты из ящика тумбочки, куда сунула их накануне вечером, и еще раз пересчитала: триста двадцать рупий, ровно половина той суммы, которая была ей обещана. Она положила деньги в жестяную коробку, взяла кусок бечевки и крепко привязала жестянку к нижней стороне своей кровати.

Окинув взглядом комнату, она снова увидела Гая, лежащего на ее кровати: его странные, бесстрастные глаза, направленные на нее, отпечаток его тела на родительском стеганом одеяле. Вчера после его ухода она поменяла простыни, словно изгоняя его дух из своей комнаты, но все равно почти не спала.

Она уже полюбила эту комнату, особенно за успокаивающее присутствие внизу семьи мистера Джамшеда, но сейчас комната снова казалась ей чужой и ненадежной. Стены слишком хлипкие, матовое стекло слишком легко разбить.

В такие моменты, как этот, ей хотелось, чтобы у нее были старший брат или отец. Они дали бы ей толковый совет, сказали бы, чтобы она не боялась этого глупого молокососа, или пообещали вздуть Гая, если он будет и дальше изводить ее.

Но у нее никого не было, кроме Фрэнка, а просить у него помощи ей не хотелось. Все равно что вернуться к старой, надоевшей роли, которую ей приходилось играть с Уильямом – нервной девицы, глупой овцы, нуждающейся в мужской защите. А на этот раз добавится неловкость от сознания того, что она игнорировала намек Фрэнка, что Гай, возможно, не просто очередной раздраженный подросток, не нашедший себе места в жизни, а больной с серьезными психическими отклонениями. К тому же она взяла его деньги.