Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Обычно я езжу на автомобиле, – зачем-то сообщил ей Азим, – но так будет лучше. – Его нога нетерпеливо стучала по полу повозки. Ему явно не нравилось такое унижение. Он рявкнул приказ испуганному рикше, потом повернулся к ней.

– Так где же он живет?

– Кажется, поблизости от Джайнистского храма. – Она решила держаться храбро. – Пожалуйста, проявите терпение. Я была там только два раза.

Он сердито взглянул на нее, и она услышала его вздох. Потом он достал пистолет, положил его на колени и прикрыл полой своего камиза.

Угрюмая улица, по которой они ехали, была пустой, не считая матери, стоявшей на коленях перед дверью, и двух маленьких девочек, рисовавших на пороге узоры Дивали.

– Когда мы выйдем из рикши, накройте голову шалью, – приказал он. – И если я скажу вам что-нибудь, отвечайте нормально. Сегодня ночью в Бикуллу явится Лакшми, богиня богатства. Так что, может, нам повезет. – Он фальшиво рассмеялся, она тоже.

«Вот что, должно быть, испытывает побитая жена, – думала она – настороженно чувствует каждое движение, каждый жест, взвешивает каждое слово». Но Виве надо продолжать игру: оставаться спокойной, разговаривать с ним как можно более дружелюбно. Если она сорвется, все пропало.

Она выехали на улицу Мейн. Вечернее небо было покрыто багровыми пятнами облаков, похожих на синяки. Справа от них, среди обветшалых домов, она увидела маленький храм. Освещенный сотнями маленьких свечей, он напоминал сказочную шкатулку с драгоценностями.

Она вздохнула.

– Мистер Азим, сколько дней продолжается этот фестиваль?

Он сверкнул на нее глазами и отодвинул ногу.

– Слишком долго, – проворчал он. – Дивали устраивается для людей с детскими мозгами.

Улица постепенно наполнялась праздничной толпой.

– Да, они, как дети, – повторил он, глядя по сторонам.

Вива почувствовала его одиночество, такое же, какое испытывала она. Он был таким же чужим на этих улицах.

– Вы никогда не празднуете его в своем доме? – спросила она.

– Я вам уже сказал, – нетерпеливо ответил он, – что мы с братом учились у вас, британцев. Мы учили английскую историю и стихотворения. Нас регулярно били – о чем это говорит? – Он возвысил голос. – До окончания школы я не знал ни одного индийского поэта. – И, помолчав, добавил: – Представьте себе это в вашей собственной стране.

Прежде чем она успела ответить, он выставил перед собой ладонь.

– Стой! – крикнул он рикше. – Поверни тут направо. А вы больше не говорите, – велел он ей. – Я должен сосредоточиться. – На его лице выступил пот.

– Я хотела сказать, что очень жалко, – сказала она через некоторое время. – У вас в Индии есть чудесные поэты.

Он громко фыркнул, приказывая ей замолчать, и заорал на рикшу, застрявшего в небольшой пробке, образовавшейся перед буйволом с телегой и праздничной толпой.

– Где он? – внезапно спросил у нее Азим.

– Я пока не знаю, – ответила она. – Вы можете сказать мне, где мы сейчас находимся?

– Вон там фруктовый базар. – Он махнул рукой на огромное приземистое здание, почти неузнаваемое в этот вечер в наряде из огней и блестящих украшений. Толпа густела, и теперь она слышала приближавшиеся крики и смех веселой компании, звуки труб. Рядом с ними бежал костлявый уличный мальчишка, пытаясь продать засиженные мухами сладости. Азим рявкнул на него, и мальчишка исчез.

Теперь они с трудом двигались по улице Мейн. Торговцы зажигали лампы на своих лотках. Небо озарилось тысячами и тысячами свечей. Азим злился – их задерживала толпа, несшая на помосте зловещего вида богиню из папье-маше.

– Поймите это, мадам. – Он возвысил голос, перекрикивая уличный шум. – Я знаю, вы все думаете, что мы все занимаемся таким идолопоклонничеством, но это не так. Я не занимаюсь. На мой взгляд, все это убивает нашу страну. По-моему, пора нанести ответный удар.

Его пальцы сжали рукоятку пистолета.

– Ганди тоже нас убивает, – заявил он. – Своей добротой. Мы слишком долго были слишком вежливыми. – Он повернулся к ней. Ненависть сочилась из него, словно туман.

– Случившееся с вашим братом стало, должно быть, последней каплей, – сказала она как можно спокойнее, потому что знала абсолютно точно, что он застрелит ее, не дрогнув.

– Сегодня я должен найти Гловера, – сказал он. – Мне сообщили, что завтра он может покинуть Индию на другом пароходе. – Он промокнул лоб платком. У него задрожали руки.

– Насколько я помню, это тут, – сказала она. – Два раза я ходила к нему, пересекала базар и потом… ой, извините. – Она покачала головой. – Я должна посмотреть не из рикши, а так. – Когда он повернул к ней лицо, она была уверена, что он видит ее ложь насквозь. Он на миг застыл в раздумьях, потом блеснул глазами.

– Я пойду прямо позади вас, – предупредил он. – Если вы попытаетесь убежать, я застрелю вас, но не сейчас, а потом, и никто не узнает, что с вами произошло. Понятно?

– Да, я поняла.

Он рявкнул рикше приказ. Тот остановился.

– Вылезайте, – велел Азим.

Когда она соскочила на мостовую, в десяти футах от нее начался фейерверк. Азим подтолкнул ее в спину, и они вошли в здание базара, где ее сразу оглушило блеяние овец и коз и крики птиц в клетках.

В ней назревала паника. Вкус металла во рту был вкусом страха. Звуки внутри здания нарастали до невыносимого грохота. Виве казалось, что она движется к непроницаемой стене из шума и человеческих лиц и что ее там ждет – неизвестно. Но она знала твердо, что от Азима надо бежать.

Впереди очень медленно шли две молодые девушки, увешанные украшениями с ног до головы, в новых сари; они весело щебетали. Когда они блокировали ей дорогу, Виве захотелось их придушить. Азим их не видел и торопил ее, толкая в спину дулом пистолета. «Джалди, джалди!» – повторял он.

– Я не могу идти быстрее, – ответила она.

Теперь ей стала видна широко распахнутая дверь в конце рынка; над ней на стропилах сидели голуби. Рядом с дверью сидели в клетках птицы; каждая клетка была освещена огнями Дивали.

За дверью она увидела другую толпу, которая стремительно текла к еще одному шаткому пандалу, окруженному музыкантами. В толчее базара она ощущала одновременно мощное течение толпы, сопоставимое с морским отливом, и жесткое, безжалостное дуло пистолета под своей лопаткой. Но теперь у нее не было выбора. Рядом раздался смех, потом радостный возглас. В воздухе запахло дымом, кто-то неподалеку закричал «Джалди!», и тут она упала. Чья-то нога ударила ей в зубы, и она услышала резкий треск; острая боль обожгла голову, тысячи и тысячи ног прогрохотали по ее мозгам, и все померкло.

Она очнулась от боли. Ей казалось, что у нее не осталось зубов; она чувствовала только свои распухшие губы да привкус гнилых фруктов во рту. Она лежала под столом, ее левый локоть упирался в ящик для перевозки кур, к которому прилипли несколько грязных перьев. Миллион ног неслись мимо в считаных дюймах от ее головы – ноги босые, в сандалиях, с затейливыми узорами, нанесенными хной, большие черные ботинки, многие без шнурков. При виде них у нее закружилась голова, и Вива снова уронила ее на грязный пол и попыталась загородиться от всех старой мешковиной.

Это простое движение вызвало у нее острую боль. Вива потрогала голову и посмотрела на кровь на своих пальцах, словно она была чужая.

А ноги все неслись мимо нее, вонзались в ее мозг, вызывали тошноту во рту.

Она велела себе ждать, сначала пять минут, потом десять. Судя по шуму на базаре, толпа, унесшая ее от Азима, была все еще густой, но Вива не могла рисковать. Вдруг он вернется? Жди, жди, жди, устало твердила она, да и сама то приходила в себя, то улетала в забытье.

Когда она снова очнулась, было темно. Она находилась где-то еще и лежала на бугристом матрасе. Ее голова была забинтована, а десны болели так невыносимо, словно зубы только что выдернули. Она открыла глаза, но свет оказался болезненно ярким. Молодая индианка со спокойным, ласковым лицом протирала ей лоб влажной тканью.

– Ми кутхе ахе?[80] – спросила Вива. Открыв глаза в другой раз, она увидела дощатую крышу, грязное окно. Она попала в чол (трущобы).

– Каи зала?[81] – спросила она.

– Вас сбили с ног и затоптали, – ответила женщина. – Не беспокойтесь, – добавила она на маратхи, – теперь все в порядке. Скоро вас проводят домой.

«Скоро проводят домой. – При этих словах она немного успокоилась. – Скоро она будет дома. Дома. Дейзи придет за ней».

Снова открыв глаза, она увидела над собой уже другой потолок: липкий и желтый. Над ней были голая электрическая лампочка, засиженная мухами; и голая балка, покрытая паутиной. Потрогав перевязку, она почувствовала пальцами липкую кровь, просочившуюся сквозь повязку. Боль в корнях зубов была все еще оглушительная, но когда она осторожно дотронулась до них кончиком языка, зубы оказались на месте.

Открылась дверь, послышались голоса и скрип деревянных полов.

– Дейзи? – окликнула она.

Ей никто не ответил.

– Дейзи, это ты?

Она попыталась сесть, но тут чья-то рука схватила ее за запястье. К ее лицу приблизился чей-то рот, так близко, что она ощутила чужое дыхание – сладкое и затхлое.

– Это Гай, – сказал он.

Она тут же закрыла глаза, да так крепко, что под повязку снова просочилась кровь.

– Гай, – прошептала она. – Почему ты здесь?

– Не знаю. – Его голос звучал резко и сурово. – Я не могу помочь тебе; я не понимаю, почему я тут.

– Что случилось со мной? – Она снова хотела сесть, но в ее черепной коробке что-то ярко вспыхнуло.

– Какая-то глупая курица нашла тебя на базаре без сознания. Они сказали, что пострадала в давке английская девушка. Я хотел помочь, но теперь не буду – ты меня слишком напугала.

– Успокойся, успокойся. – Ей казалось, что ее рот набит ватой. – Тебе нужно лишь пойти к Дейзи Баркер и привести ее ко мне. Она мне поможет.

Он недовольно заворчал и ударил себя кулаком по голове.

– Я не могу, они поймают меня. Сейчас у меня самого слишком большие неприятности.

– Гай, пожалуйста, это все, что тебе надо сделать.

– Я завтра уезжаю, я уже сказал тебе. Попроси кого-нибудь другого, – бормотал он.

Он барабанил пальцами по столу и что-то напевал, как делал это на пароходе, когда бывал слишком взволнован. Чиркнула спичка. Ее сознание было туманным, ненадежным, но она должна была что-то говорить.

– Гай, зачем ты мстил мне? Что ты делал?

Никакого ответа. Она ждала, стараясь не терять сознания.

– Ничего, – ответил он.

– Нет, ты делал мне пакости, я знаю.

– Я хотел, чтобы ты ушла из приюта, – прошептал он. – Там плохо, там тебе не место.

– Нет, – простонала она и попыталась качнуть головой.

Его лицо снова было возле нее, его дыхание пахло едким сигаретным дымом.

– Слушай, – прошептал он. – Слушай очень внимательно. – Его рука погладила ее по голове. – Ты моя мать. Я выбрал тебя. – Его слюни брызнули ей на щеку.

– Нет! Нет, Гай! Я не твоя мать!

– Да. – Его дыхание постепенно участилось. – Ты видела ту школу. Они вывешивали меня из окна на простынях. Моя другая мать выбрала ту школу; она хотела, чтобы я оставался там.

– Гай, послушай меня. Это не так.

– Я любил тебя. – Он уже тяжело дышал, и она снова испугалась.

Сквозь пронзительную головную боль у нее мелькнула мысль: «Теперь он меня ненавидит».

– Я расскажу тебе про мою мать, – сказал он, вставая; его голос дрожал от ярости. – Когда мне было двенадцать лет, они оба приехали в Англию. Я не видел их долго-долго-долго-долго. Отец сказал, что получится славная шутка, если он нарядит меня официантом и я отнесу ей завтрак. Будет такой сюрприз. Я отнес поднос в ее номер. Я сказал «Мамочка» и хотел ее поцеловать. – Его лицо исказилось от боли. – Она заорала и позвала отца, который был в другой комнате. Ох, это была чертовски хорошая шутка! Мать так любила меня, что даже не узнала, кто я такой.

– Конечно, зря они так сделали. Глупая получилась шутка. – Вива даже вспотела от напряжения, когда слушала его короткую историю. Она хотела взять его за руку, но он не дал.

– Я хотел убить ее, – спокойно сообщил он. – От нее возникают помехи на моих радиоволнах. Не смотри на меня, – почти закричал он, когда она приподнялась, опираясь на локоть. – Ты меня пугаешь. Я не люблю, когда ты выглядишь вот так.

– Послушай меня, – сказала она. – Повернись ко мне спиной, если тебе не нравится моя повязка, но слушай внимательно. Я точно знаю, что ты должен делать.

– Хм. – Он повернулся спиной, сгорбил плечи; щелкнул за ухом воображаемым тумблером. – Что?

– Я знаю, что ты слишком долго волновался из-за многого, – сказала она. Ей было больно говорить так медленно и внятно, но она заставила себя. – Тебе нужно ненадолго остановиться и отдохнуть.