Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Но я не могу, – уныло ответил он. – Они ищут меня, и тебя тоже. Вот почему мне надо вернуться в Англию.

– Что ты наговорил им про меня?

– Что ты не должна работать в этом приюте. Что ты нужна мне.

– Не только это, – заметила Вива.

– Я уже не помню, у меня все смешалось. Мистер Азим старался обидеть меня, я боялся его.

– Сейчас тебе нужно дойти до приюта и сказать, где я нахожусь.

– Я не могу, – ответил он сдавленным голосом. – Они найдут меня и сделают мне больно.

– Тогда найди кого-то, кто отнесет туда записку, – сказала она, собрав последние силы. – В конце концов, так будет лучше для нас обоих. Пускай передадут им, чтобы они пришли и забрали Виву. Если хочешь, можешь пойти с нами, и мы найдем людей, которые позаботятся о тебе, пока тебе не станет лучше.

Он вскочил и сделал круг по комнате, обхватив себя за плечи.

– Понимаешь, я не такой плохой, – сказал он. – Я не хотел устраивать то безобразие в твоей комнате.

– Я знаю. Думаю, что ты просто устал.

– Не уверен, не уверен. Сейчас на моих аэроволнах так много народу. Мой отец тоже меня ищет, – сообщил Гай. – Он тоже сердится. Он устроил мне взбучку, когда я сошел с парохода; сказал, что я грубо с ним разговаривал.

– Вот. – Вива протянула руку и выключила его невидимый тумблер. – Если не хочешь их слушать, ты просто выключай их. Тебя не могут контролировать те, кто находится не внутри тебя, а снаружи. Они могут что-то говорить тебе, могут просить, чтобы ты что-то сделал, а ты можешь говорить им «да» или «нет». А я прошу только о том, чтобы ты позволил мне помочь тебе. Обещаю, что не подведу.

– Все меня подводят, все меня бросают. Я никому не нравлюсь.

– Знаю, что ты так думаешь, но это неверно. В твоей жизни наступит момент, когда ты не сможешь злиться на других людей.

Он внимательно слушал ее, но казался абсолютно непроницаемым, и, глядя в его глаза, у нее было странное чувство, что за ними нет ничего. Она слышала свой голос, ясный, логичный, словно со стороны – и была полна решимости победить и здесь.

– Наступил момент в твоей жизни, когда ты, как сказал Иисус, «встань, возьми постель твою и ходи». Ведь сейчас ты только и делаешь, что приносишь всем несчастье. Мне знакомо такое состояние, я боролась с ним каждый день после смерти родителей.

– Не говори об этом! – Он содрогнулся. – Это ужасно.

– Люди будут любить тебя, если ты позволишь им это, – продолжала она.

Он отвернулся от нее, но она видела, что он насторожил одно ухо и слушал ее слова.

– Ты не можешь этого, – с упреком прошептал он. – Я просил тебя.

Наступило молчание.

– Я думаю, что мы можем быть друзьями, – ответила она, немного помолчав.

– И уйдем в закат. – К нему вернулся насмешливый тон. – Держась за руки.

– Нет, не говори глупости. Я имею в виду, что буду слушать тебя, разговаривать с тобой. Мне кажется, ты устал бегать и бегать и тебе нужен отдых.

Она молила Бога, чтобы хоть какие-то ее слова достигли цели, но долгий разговор ее утомил. Ее голова упала на подушку, и Вива заснула, прежде чем смогла услышать его ответ.

Где-то накануне Рождества Дейзи неожиданно написала Тори и сообщила, что Вива пострадала во время праздника Дивали – что это был «несчастный случай», – а теперь поправилась и снова собирается путешествовать. Сама она поедет на неопределенное время в Англию, а их приют фактически закрывается. Дейзи спрашивала, может ли Вива приехать к Тори на Рождество и пожить у нее? Ей требуется переменить обстановку. Все остальное Вива сама объяснит при встрече.

Тори удивилась, что Вива не написала ей сама, хотя, впрочем, она никогда не поступала так, как другие люди, и, хотя ее огорчила весть о травме подруги, она была в восторге от скорой встречи. Ей хотелось, чтобы Вива увидела ее чудесную новую жизнь в Амритсаре, ее новое бунгало, но больше всего хотелось похвастаться, какой у нее замечательный Тоби и как ей повезло.

В ее голове постепенно зрела идея: раз Вива приедет на Рождество, почему бы не позвать Розу с Джеком? Но поскольку ее мать всегда страшно суетилась перед приездом гостей и изматывала всех, Тори поделилась этой идеей с Тоби, немного нервничая.

– Почему ты так робко говоришь об этом? – удивился он. – Если в нашем доме будет тесно, в школе есть куча свободных комнат.

«В нашем доме» – как ей нравилось, когда он так говорил. Их бунгало с тремя спальнями было миниатюрной версией Сент-Барта, как все называли школу, большого и эксцентричного «архитектурного рагу», в котором соединились арки моголов, балки Тюдоров, викторианские окна, изысканная резьба на верандах и крутые скаты крыш, похожих на колпаки ведьм.

Бунгало стояло на поляне среди деревьев манго возле школьного поля для крикета и одичавшего сада. Предыдущий жилец уехал лет пять назад, и лозы опутали весь дом. От сырого воздуха и обильных рос на полу веранды виднелись большие пятна мха.

Ее сердце до сих пор сжималось от жалости и любви при воспоминании о том, что, когда она увидела бунгало первый раз, единственной обжитой комнатой в нем была спальня Тоби. Тогда она посмотрела на его железную кровать, на тонкое зеленое покрывало из синели, пожелтевшую москитную сетку и рамки с насекомыми на стенах и подумала, что спальня походит на комнату мальчишки, уехавшего на каникулы из опустевшей школы.

К счастью, повреждения в симпатичном маленьком бунгало оказались незначительными. День ушел на распаковку вещей, но потом Тори с огромной энергией взялась за дело. Ей помогали новые слуги, Джай и Бенарси; смышленые, красивые мальчишки из соседнего городка обожали Тоби, который бегло говорил на хинди и часто смешил их.

Затем, к ее удивлению, мать прислала им чек на пятьдесят фунтов с условием, что их нужно потратить на мебель. Деньги оказались кстати – в этом семестре Тоби взял в школе меньше часов, потому что заканчивал свою книгу «Птицы и дикая природа Гуджарата». В восторге от подарка они поехали и купили их первую двуспальную кровать, а на местном базаре – покрывало, расшитое птицами и цветами. На пол лег новый ковер из сизаля. После этого Тори взялась за другие комнаты – там отскребали от грязи полы, мыли стены, делали необходимые плотницкие работы.

Сад расчистили, посадили новые деревья. В маленькой гостиной появились свежая циновка из кокосового волокна, старый диван и два плетеных кресла, которые Тоби называл бомбейскими блудниками. Теперь у Тори появился настоящий столик для ее любимого граммофона. А Тоби пять ночей проектировал и делал полки для его книг и ее пластинок, которые он в шутку назвал «Шатонёф-дю-Пап».

– Значит, я в самом деле могу позвать их к нам? – Она подозрительно посмотрела на него. Иногда ей не верилось, что у нее такая свобода. Тоби поцеловал ее в кончик носа.

– Последнее Рождество было у меня такое ужасное, что я готов был пойти домой и принять яд. – Он провел его в клубе в Равалпинди, пил портвейн в пыльном бумажном колпаке вместе с пьяным плантатором и миссионером. – Мне даже не верится, что моя жизнь так переменилась, – спокойно добавил он. В Тоби ей это очень нравилось: он шутил и дурачился, а в следующий момент мог сказать что-то необычайно важное.

Роза отозвалась почти немедленно и написала, что с удовольствием приедет и что Джек – чей полк делал в горах что-то ужасное – тоже попытается приехать хотя бы на пару дней. Но не будет ли с ее стороны наглостью, если она останется у них подольше? Ей до смерти хочется, чтобы Тори хорошенько посмотрела на Фредди.

В начале декабря Тори заявила Тоби, что им пора устроить день «все-к-чертям» – хватит ему быть скучным ученым сухарем. В последние три недели он сидел над своей будущей книгой день и ночь, чтобы закончить ее к Рождеству. Тогда он схватил ее за руку, посадил к себе на колени, пропищал «прости, дорогая» голосом подкаблучника, поцеловал ее и сказал:

– Превосходная идея!

На следующее утро в ранний час они занимались любовью под москитной сеткой, потом вскочили с постели, страшно голодные и неожиданно буйные, а потом трудились вместе несколько часов и перенесли из гостевой спальни в школу телескопы и книги по орнитологии, его ситар и пачки фотографий дикой природы. После этого Тори стала искать рецепты пудингов в книге Маргарет Аллсоп «Рождество для колоний».

Тоби отправился в лес на поиски подходящего рождественского дерева. Вернулся с обглоданной маленькой араукарией, посадил ее в горшок и сказал, что будет поливать ее до Рождества, а потом снова высадит в лес. После ужина он поставил Бетховена, и они раскрасили кончики веток золотой краской, а потом погасили лампу и танцевали при лунном свете, падавшем через окно в гостиную.

На следующий день они отправились на базар в Амритсар за всем необходимым для рождественского пирога. Тоби поболтал с торговцами, а она достала свой список, и они купили много кишмиша и изюма. Корицу и мускатный орех им насыпали из огромных разноцветных гор специй, взвесили на больших медных весах средневекового вида и высыпали в крошечные бумажные кулечки.

Они шли по главной улице в бар «Мёрфи» – выпить по чота пег, когда Тоби остановился перед лотком старьевщика, надел очки и извлек из хаоса старых монет и посуды с трещинами ящичек с четырьмя стеклянными шарами, причудливо расписанными, каждый размером с утиное яйцо.

– Не хуже Фаберже, – сказал он, сдувая с них пыль. Когда он поднял их и посмотрел на свет, на его лице заиграли их краски – красные, лиловые и зеленые.

– Само совершенство, – сказал он. – Правда, дорогая?

– Мы можем позволить их себе? – спросила она. Он уже предупредил ее, что книга о птицах не принесет им богатство.

– Да, – решительно заявил он. – Ради нашего первого Рождества можем. И шампанское тоже.

И тут, глядя на него, она почувствовала, как ее душа наполнилась счастьем.

Это была любовь.

У нее был Тоби, которого она с нетерпением ждала каждый вечер, был свой собственный дом – ну, почти свой, и впереди восхитительная жизнь. Мало того, на Рождество обещали приехать Роза и Вива.

Превосходное настроение длилось недолго: через пять дней разразился полномасштабный кризис. Проклятая Маргарет Аллисоп написала мелким шрифтом в своей книге рецептов, что она готовила рождественский пирог в середине ноября и заворачивала его в пергаментную бумагу.

– Я что, должна дрожать над ним целый месяц? – взвыла Тор. – С какой стати? Наверняка должен быть другой выход.

Тоби, работавший в летнем домике, вошел на кухню – пальцы в чернилах, волосы мило взъерошены. Он заявил, что, по его мнению, это не имеет никакого значения. Его мать, он точно помнит, всегда пекла пирог прямо перед самым Рождеством.

Тори немного успокоилась. Завязала волосы на затылке, надела фартук, выстроила перед собой на кухонном столе все необходимое для пирога и, сказав Тоби, что чувствует себя ученицей чародея, принялась взвешивать муку, вишни и ссыпать их в большую миску.

Джай и Бенарси увлеченно смотрели, как она все перемешала, добавила щепотку корицы, чуточку мускатного ореха, вбила яйца и масло, немного ободрала костяшки пальцев, когда терла апельсиновую цедру, и все время сопровождала свои действия комментариями. Мисс Аллисоп подчеркивала, как важно прививать слугам новые навыки. Да и вообще, думала Тори, переливая душистую смесь в форму для выпечки, почему ее мать так суетилась с выпечкой? Делать пирог, объяснила она Тоби, когда он снова сунул голову на кухню, абсолютная безделица, проще простого. Игрушки для взрослых.

Пирог пригладили сверху и завернули в коричневую бумагу. Джай торжественно понес его к дровяной печке и помешал кочергой дрова. Тоби вернулся к работе; его машинка застучала на другой стороне поляны – такой уютный звук. Пирог должен был печься три часа, и Тори решила прокатиться верхом. Утро стояло чудесное, и, возможно, это была ее последняя прогулка перед Рождеством.

После верховой езды она немного поболтала с Элизабет Чемберс, школьной секретаршей. Элизабет, полная девушка из Норфолка, изначально приехавшая в Индию няней в индийскую семью высокой касты, сказала, что подумывает, не полететь ли ей на будущий год домой на аэроплане, и Тори была поражена ее храбростью. Потом ее позвал конюх, чтобы она взглянула на очаровательную молодую кобылку, которую только что привели для одного из учеников, юного махараджи. Тори гладила ей уши и разговаривала с ней, но вдруг с пронзительным воплем бросилась к дому и влетела на кухню.

– Господи, что случилось? – В дверях появился испуганный Тоби.

Тори посмотрела своими огромными глазами сначала на него, потом на пирог, лежавший на столе в черном дыму.

– Ой-ой-ой, ой-ой-ой! – Тоби схватил пирог полотенцем, просыпал на пол град почерневших ягод и трагическим голосом возвестил: – Мистер Курц скончались.

Никто из них не имел представления, что он имел в виду – но от его трагического вида все взорвались, словно воздушный шар, и захохотали. Сначала взвыли Джай и Бенарси, потом заухал, вытирая глаза, и Тоби.