Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Ах это. – Вива легонько дотронулась до шрама. Все, загнали в угол. – Ну… ничего особенного не было, вернее, что-то было, но все не так страшно, как может показаться.

Она репетировала этот рассказ в поезде по дороге сюда, но даже легкомысленная версия ее похищения, где она выступала в роли испуганной девушки в красном платье, а Азим – злодея из пантомимы, вызвала у них возгласы ужаса.

– Но ведь тебя запросто могли убить! – воскликнула Тори.

– Почему не вмешалась полиция? – спросила Роза.

– Ну, они что-то делали. Но ты ведь знаешь, что здесь такие вещи заметаются под ковер, – сказала она.

– Не обязательно, если речь идет об англичанах, – сухо заметил Тоби.

– Не забывай, – напомнила она ему, – что губернатор дважды предупреждал нас, чтобы мы закрыли наш приют, но ни у кого из нас не хватает духа. Ситуация сложная.

– Кстати, – она обрадовалась возможности сменить тему, – мистер Азим учился тут в очень привилегированной английской школе-пансионе. Он рассказывал мне, что его там пороли, что учитель физкультуры сломал ему мизинец и что они ни разу не праздновали там Дивали – она называлась там Ночь Гая Фокса. Возможно такое?

– Да, – просто ответил Тоби. – Все ужасно перемешано, и мы ходим по канату. Некоторые из индийцев высших каст, которые отдают сюда своих детей, не терпят, когда их детей бьет кто-то посторонний, а не они сами; другим нравятся настоящие старомодные школы-пансионы западного типа: со скверной кашей, поркой, крикетом и прочими радостями.

– А Гай Фокс? Наверняка ведь не празднуете.

– Нет, у нас есть этот праздник. Но хуже всего то, что мы запихиваем детям в глотки Водсворта и Шекспира, игнорируя поэтов урду, таких как Мир Таки Мир и Галиб. И это позор для нас.

Беседа оборвалась, когда Тори приложила палец к губам и поглядела наверх, в сторону детской.

– Слушайте, – сказала она. Малыш плакал, но негромко. Все замолчали, прислушались и вскоре услышали поскрипывание детской колыбельки, которая была привязана веревочкой к ноге айи, а потом и ее ласковое пение.

– Что она поет? – спросила Вива у Тоби.

– «Маленький хозяин, маленький царь, спи, мой милый, засыпай», – сказал Тоби. – Приятно сознавать, что женщины хоть где-то уважают мужчин. – И он окинул их гордым взглядом.

Вива немного расслабилась, когда он налил ей красного вина. История с похищением успешно преподнесена, и никому не нужно знать, как сильно она ранила ее, какой дурой она в ней оказалась. Она лишила ее той самоуверенности, которая всегда нужна, чтобы ты чувствовала свое отличие от других людей, таких далеких от всего, в чем ты разбираешься.

– Но, Вива, – Тори внезапно повернулась к ней, – закончи свою историю. Что случилось с этим мерзким крысенком Гаем?

Тогда она рассказала им о докторе Ратклиффе и его лечебнице. Как неплохо он там себя чувствовал, пока отец не забрал его оттуда.

– Он снова вернулся в Англию, и это печальнее всего. Отец договорился, чтобы он служил в армии. Скоро он будет воевать. Вы можете себе представить человека, менее пригодного для военной службы? О чем они думали, когда смотрели на него?

– Мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какими мы способны их увидеть, – спокойно сказал Тоби. – Это из Талмуда.

– Я все равно чувствую себя виноватой, – сказала она ему.

– И еще, Вива… – Тори иногда бывала удивительно настойчивой, – извини, что донимаю тебя вопросами, но ты скоро уедешь, я мне нужно знать. Куда ты отправишься, если приют придется закрыть?

– Я не знаю, – ответила она. – Но уверена, что скоро нас закроют.

– Господи! – Глаза Тори были похожи на фары автомобиля, когда она направляла их на тебя. – Что же будет с детьми? Катастрофа?

– Не для всех. – Она недовольно заметила, что у нее дрожит голос. – Кто-то из них не может дождаться, когда уйдет от нас. Статус сирот в индийском обществе очень низкий. И мы для них не всегда спасение. Некоторые будут снова жить на улице.

– А куда ты пойдешь? Ты знаешь? – спросила Тори.

– Господи. – Вива снова почувствовала себя загнанной в угол. – Я как-то еще не думала об этом. Я…

– Угощайся. – Тоби подвинул к ней коробку шоколада. Казалось, он снова пытался ее выручить. – Кстати, – сказал он, – я вот собирался тебя спросить, где жили в Индии твои родители? Тори рассказывала мне про сундук, который ты хочешь забрать.

Думая, что она не заметит, Тори положила ложку и одними губами сказала Тоби «Нет!». После краткого момента паники он продолжал:

– Когда я был мальчишкой, мы тоже все время переезжали – мой отец был ученым, но много лет работал в Индии в Департаменте леса, и я никогда толком не знал, где живу. В чем-то это было занятно, но единственная проблема… – Вива увидела, как он взглянул на Тори, как бы спрашивая «Как я, правильно делаю?» – единственная проблема в том, что внутренний глобус человека всегда слегка крутится.

– Мой не крутится, – заявила Тори. Она встала и обняла мужа за плечи. – Мне тут очень нравится.

Вива смотрела на них голодными глазами. Как после прикосновения Тори он закрыл глаза и прислонился головой к ее руке.

А когда Роза ушла взглянуть на ребенка, Вива, окруженная пустыми бокалами, почувствовала, как ее захлестнула волна отчаяния. Зря она приехала, она еще не готова.

– Вива, – сказала Роза, вернувшись, – как ты смотришь на то, чтобы мы еще раз позвали Фрэнка – не погостить, а просто на Рождественский завтрак? Это симпатичный доктор с нашего парохода, – на всякий случай пояснила она Тоби, хотя он это знал. – Мы все были им очарованы.

Вива даже рассердилась – как тривиально прозвучали ее слова.

– Тоби он понравится, – добавила Тори.

Они переглянулись, и Вива сглотнула.

– По-моему, не стоит, – сказала она. – Ведь он уже отказался один раз.

На этом и порешили.

На следующее утро Тори предложила Виве и Розе прокатиться верхом.

Тоби нарисовал для них схему. У школы, сказал он, двадцать акров дорожек для верховых прогулок, одна из которых ведет к озеру, приятному месту для пикника. С ними может прокатиться и Фредди на школьном шетландском пони, которого можно вести в поводу. У них есть специальная корзинка для младенца под названием хауда, в которой он может разъезжать как император. Тоби сказал, что конюх пойдет рядом с Фредди пять или десять минут, потом вернется домой, чтобы девушки могли перейти на хороший галоп.

Хороший галоп. При мысли об этом у Вивы ушла душа в пятки.

Через час они с Розой ехали рысью по аллее тополей, которая вела в лес. Пони Вивы, серый араб с красной уздечкой, деликатный и резвый, таращился на все, что шевелилось: на попугаев, листья, солнечные пятна на дорожке.

Каждая мышца в ее теле сжималась от страха.

За завтраком, на вопрос Тоби, умеет ли она ездить верхом, она ответила не думая: «Да, в детстве я много ездила». Но когда у тебя нет ни родителей, ни братьев с сестрами, одна из проблем состоит в том, что ты часто говоришь какие-то вещи, не зная, так ли это на самом деле. Может, «много» означает всего четыре или пять раз? Или она ездила каждую неделю? Она даже не могла вспомнить.

Несколько секунд назад, когда оба пони испуганно шарахнулись от какой-то птицы, она чуть не упала, а Роза не утратила своей великолепной осанки, словно они с лошадью были одно целое.

Впрочем, в памяти Вивы сохранилась одна отчетливая картинка, как они с отцом мчались на лошади в Шимле. Ей было года три, максимум четыре. Он прискакал откуда-то по дороге – она до сих пор помнит громкий конский топот, – нагнулся из седла, подхватил ее с земли, будто игрушку или перышко, посадил перед собой в седло и понесся опять куда-то к горизонту. А она тогда чувствовала, как лошадь под ними взрывалась от распиравшей ее энергии, чувствовала силу отцовских рук, державших ее.

Ее лучшее воспоминание.

– О чем ты задумалась? – Роза пыталась отвлечь ее от тяжелых мыслей, разговорить. Она щурилась на нее из-под козырька шлема.

– Да так…

– О-о… – Роза с сомнением покачала головой. – Ладно, слушай, сейчас я поцелую Фредди и отправлю его домой с конюхом. – Легко соскочив с пони, она поправила чепчик на головке малыша и поровнее усадила его в корзине, потому что он сполз вниз. – Бедняжка, по-моему, устал.

Она с нежностью смотрела вслед сыну, пока маленький шетландский пони не увез его за кипу деревьев.

– Ладно. – Она снова вскочила в седло. – Теперь мы с тобой можем хорошенько прокатиться.

– Замечательно. – Внутри Вивы все сжалось от страха.

Они выехали за ворота, спугнув стаю зеленых попугаев. Впереди Вива увидела длинную извилистую тропу, которая плавно шла в гору между туманных деревьев. Роза сказала, что это идеальное место для галопа.

– Готова?

– Готова.

Роза исчезла в клубах пыли.

Когда Вива отпустила поводья, пони рванул вперед как ракета, пытаясь догнать сородича, и на Виву нахлынул ужас. Я взлетаю в небеса… я взлетаю в небеса… Ветер хлестал ей в лицо, конские копыта грохотали по набитой тропе. Вперед, вперед, мимо проносились кусты, потом был сырой участок среди деревьев, пахнущих корицей; пони перепрыгивал через поваленные деревья. Когда они остановились наверху горы, лошади были скользкими от пота, а Роза и Вива радостно смеялись. Напряжение, не проходившее все эти дни, немного отпустило.

– Ах, какое блаженство! – Роза с разрумянившимися щеками и падавшими на плечи светлыми волосами казалась двенадцатилетней девочкой. – Какое абсолютное, невероятное блаженство. – Она и ее гнедая лошадь словно слились на секунду в одно целое – два красивых существа в самом расцвете молодости. Какая она красивая, подумала Вива, и очень храбрая.

Они услыхали журчание ручья, вдоль которого шла тропа. Их пони били копытом по красной земле. Тогда подруги спустились к ручью и отпустили поводья, позволив лошадям опустить голову и сделать несколько жадных глотков. На другом берегу ручья взлетела цапля. Легкая рука Розы прикоснулась к локтю Вивы.

– Сейчас ты выглядишь намного лучше.

– Правда? – Вива сжала поводья. Что-то в обеспокоенной улыбке Розы заставило ее насторожиться.

– У тебя правда все в порядке?

– Да-да, все замечательно. – Вива похлопала пони по шее. – Я рада, что ты подумала об этом.

– Вообще-то, я просто так спросила.

– О-о, – сказала Вива, – ну, как бы то ни было, а у меня все нормально. А как там у тебя?

Роза странно посмотрела на нее.

– Правду сказать или так?

– Правду.

– Я не знаю, с чего начать, – вздохнула Роза. – За этот год так все переменилось.

– Правда? Как?

Прядь светлых волос упала на лицо Розы. Она заправила волосы под шлем.

– Приезд сюда, в Индию. Все остальное. Я ведь ехала сюда, даже не задумавшись о том, что меня тут ждет.

– Роза! Неправда; ты всегда была самой разумной из нас.

– Ой да ладно, Вива. Ты наверняка видела, каким ребенком я была. – Две капли пота потекли по ее щекам. – Полнейшим ребенком.

Вива встревожилась. Внезапно ей показалось, что Роза очень страдает.

– Ты думаешь, что могла как-нибудь приготовиться к встрече с Индией? – спросила Вива. – Это как крупная луковица: каждый слой, который ты снимаешь, показывает тебе что-то такое, чего ты не знала об Индии – или о самой себе.

– Я говорю сейчас не только об Индии, – продолжала Роза с тоской. – Я говорю о своем замужестве, о Джеке. Поначалу это было ужасно.

Вива настолько поразилась ее словам, что у нее побежали мурашки по голове. Она-то думала, что Роза помалкивала о Джеке, потому что не хотела хвастаться перед Тори своим красивым мужем.

– Абсолютно ужасно, – продолжала Роза. – Я так робела, так скучала по дому, мне так было скверно с ним и с его окружением.

– Надо же! – воскликнула Вива, помолчав. – А как теперь? – Она ужасно огорчилась за Розу.

– Ну… – Роза опустила голову и теребила поводья, – в чем-то стало лучше – по крайней мере, в спальне – поначалу это казалось таким грубым.

Они расхохотались, и из кустов с криком вылетела куропатка.

– Ну, так все-таки лучше? – осторожно спросила Вива. – Ну, все остальное.

– Нет – хотя, только отчасти… – Роза колебалась. – Понимаешь, стало хуже. Гораздо хуже.

– Как?

– Ну… – Роза тяжело вздохнула. – Ты не возражаешь, если мы поговорим об этом?

– Конечно, нет, – солгала Вива, зная, что потом Роза пожалеет о своих откровениях.

– Случилась одна вещь. Ужасная. – Роза долго молчала, прежде чем смогла продолжать свою исповедь. – В Пуне. Как-то раз я пошла в клуб. Джек был в лагере, и в женской части бара были только я и еще несколько офицерских жен. Одна из них, миссис Хендерсон, заядлая старая сплетница, говорила особенно много гадостей про всех: как они плохо обращаются с прислугой, как мало отдыхают и так далее. Все было ужасно, ужасно скучно, и я почти не слушала ее. Но потом она, по-моему, специально, перевела разговор на мужчин и на то, какие они свиньи. Наступило какое-то особенное молчание, и все старались не глядеть на меня и казались смущенными. Момент был какой-то странный, и потом миссис Х. сказала: «Ох, неужели я влезу туда с моим шестидесятым размером?» Она была массивная, как тонна кирпичей. И все переменили тему.