Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Иди ко мне, – сказал он, когда она закончила свой рассказ. Обнял ее и стал покачивать.

– Но дело в том, – с горечью покачала головой она, – что никто толком не знает, почему она это сделала. Мы все хотим простого объяснения, а если его нет? И ты можешь сказать лишь, что ужасные вещи случаются и с самыми хорошими людьми. По-моему, лучше смириться с этим, чем строить какие-то догадки.

– Хочешь, я расскажу Тори и Розе вместо тебя о твоей поездке? – спросил он. – Они так волновались за тебя, когда ты была в Шимле, и боялись, что с тобой тоже случится что-нибудь вроде этого.

– Как они догадались? – Вива искренне удивилась.

– Не знаю, – ответил он. – Подруги – всегда загадка.

– Еще не все, – сказала она; от всех этих эмоций у нее закружилась голова. – Сначала я хочу тебе показать одну вещь. Гляди.

Она положила синюю фигурку женщины на его ладонь, и та легла между линией жизни и большим пальцем.

– Вот еще чего я не знала про нее – мама была скульптором. Это ее вещица.

Позже Вива поняла, что это была еще одна поворотная точка в их отношениях. Что, если бы он покрутил в пальцах маленькую фигурку и сказал что-нибудь вежливое и безликое, Вива бы не смогла так гордиться, не почувствовала бы, что может высоко держать голову.

Он перевернул фигурку, его волосы упали со лба и на мгновение стали завесой между ней и синей фигуркой.

По тому, как он смотрел на фигурку, ей стало ясно, что он все понял и что она, Вива, будет в безопасности в его руках, насколько можно быть в безопасности в этом неспокойном мире.

Держась за руки, Вива с Фрэнком возвращались по темной тропе; свет лампы отражался от тополей, преломлялся в серебристых струях реки. Потом они вышли на красную грунтовую дорогу. Фрэнк остановился возле деревянного мостика и, затащив Виву за куст жасмина, поцеловал, долго и страстно. Потом, когда она вспоминала этот поцелуй, у нее слабели колени.

Она знала, что до конца жизни аромат жасмина будет связан для нее с Фрэнком, и она будет помнить его сильные руки, обнимавшие ее, запах его волос, его поцелуи – сначала нежные, потом такие страстные, что они прерывали их со смехом, когда уже не хватало воздуха в легких.

Он сказал, что никогда прежде не испытывал ничего подобного. Она сказала то же самое, и у нее снова потекли по щекам слезы радости.

Дом сиял рождественскими огнями на фоне непроницаемого мрака обступившего его леса. Музыка и иллюминация делали дом похожим на маленькое прогулочное суденышко.

Хозяева и гости собрались все вместе и поужинали в маленькой столовой; Тори и Роза зажгли свечи и украсили стол цветами. Вива была готова умереть от счастья – вокруг нее были друзья, в руке бокал шампанского, а рядом сидел Фрэнк.

И странное дело, она даже тогда понимала, что электрический заряд этого момента сохранится в ней на всю жизнь. Конечно, он будет внутри ее не всегда одинаковым, но она, оглядываясь назад и вспоминая, сможет верить в него. Познав огромную силу любви, она глубже познала себя.

Ужин: жареный цыпленок, рис, шампанское, а потом и блюдо с лимонным кексом – затянулся надолго. Для праздника было много поводов. Подкрепившись, они вынесли граммофон и танцевали босиком на веранде. Танцевали университетский регтайм, потом горланили «Гудбай, Англия, хелло, Бомбей», потом Тори принесла бутылку мятного ликера и стала учить Тоби танцевать танго, как Валентино, в мелодраме «Четыре всадника Апокалипсиса»[92]. Шум разбудил Фредди, айя принесла его в столовую. На него надели выгоревший на солнце рождественский колпак и, хотя он был сонный, рассмешили, что было всегда легко сделать. Он был чудесным младенцем, и Вива, взглянув на Фрэнка, с уверенностью подумала, что рано или поздно у них тоже будут дети.

Через три недели они с Фрэнком сняли квартиру в Колабе, благополучном районе Бомбея. Маленькая трехкомнатная квартира стоила триста рупий, около десяти фунтов в месяц. Там был застекленный балкон, откуда, если посмотреть направо, были видны море, суда и туманные очертания острова Элефант.

Пещеры на этом острове были полны удивительных статуй Шивы и Парвати, датирующихся шестым веком. Колоссальные, великолепные, они изображали богов, занимающихся любовью и играющих в кости, смеющихся и ссорящихся. В середине пещеры находился гигантский каменный фаллос, который без смущения утверждал – это жизнь, все мы живем благодаря этому. Его обходят гиды с группами, в которых есть нежные, впечатлительные англичанки.

Добраться до пещер было непросто – надо было доплыть до острова и подняться на гору. Но они побывали там дважды, взяв с собой еду. Охваченная любовью, Вива обожала кормить Фрэнка, гладила его одежду, целовала ворот его рубашки.

В жаркие дни она сидела на собственной веранде, загородившись от солнца бамбуковыми жалюзи, и часто смотрела на остров, окруженный сверкающей водой. Печатала и смотрела, печатала и смотрела на остров, на гавань, на приплывавшие и уплывавшие суда.

Завершение книги было фактически условием их свадьбы. Из Амритсара она вернулась, уверенная, что большая часть ее записей погибла. Фрэнк посоветовал ей сделать еще одну попытку.

Через несколько дней, вернувшись на работу в приют, она нашла в ящике умывальника пачку своих записей, измятых и порванных. Выяснилось, что Дейзи хранила еще одну такую же пострадавшую пачку в конверте, на случай, если у Вивы когда-нибудь хватит духа продолжить писать книгу.

Когда дети узнали, что их истории найдены, их охватил восторг; они стали рисовать картинки для будущей книги и сочинять стихи. Они помогали Виве подбирать по порядку листки, заполнять пробелы. А когда все взялись за дело, задача уже не казалась Виве неподъемной.

И вот 12 апреля 1930 года Вива напечатала на машинке окончательную точку в будущей книге «Рассказы из «Тамаринда»: Десять бомбейских детей и их истории».

Фрэнк, ожидавший финансирования нового проекта их исследований и пока что вернувшийся к посменной работе в больнице «Гекулдас Теджпал», лежал в их спальне, когда она поставила последнюю точку. Она встала и потерла заболевшую поясницу. Взяла рукопись и, радостно прижав ее к себе, вошла в спальню, положила ее на столик и легла рядом с Фрэнком на кровать.

– Готово, – объявила она. – Я закончила.

– Хорошо. – Он обнял ее, крепко прижал к себе и повторил: – Хорошо.

В его глазах стояли слезы, она тоже прослезилась. Он тоже прекрасно понимал, как это важно.

Лежа на его плече, она думала о том, насколько ей стало легче в последние месяцы. В самом деле, просто невероятно, насколько легче. Словно с ее груди сняли огромный и тяжелый камень. Так многое изменилось.

На следующее утро у Фрэнка была ранняя смена. Она встала вместе с ним в половине шестого утра и приготовила для него омлет на тосте. Когда он поел, они сидели вместе на балконе, пили кофе и смотрели на рыбацкие лодки, возвращавшиеся с ночного лова. А за ними на горизонте виднелся еще один пароход компании «P&O», прибывший в Индию. Теперь они приходили только два раза в месяц. Глядя на далекие огни, Вива вспомнила, как она стояла на палубе вместе с Тори и Розой, Фрэнком и Гаем. Бедняги Найджела, молодого чиновника, который читал им стихотворение «Итака», уже не было в живых – он покончил с собой в Читтагонге во время сезона дождей, как он и пророчил. А они еще дразнили его, пели «Какая бо-о-оль, о, что за бо-оль», подражая певицам-негритянкам.

Она вспомнила сипящую фисгармонию в салоне парохода, неуверенное пение гимнов пассажирами, детскую бледность на лице Розы, бедного старину Гая – трудно представить себе, что он теперь марширует на военном плацу в Англии.

– У меня в столе лежит крафт-бумага, – сказал Фрэнк. Они обсуждали, как безопаснее всего переслать ее книгу в Лондон. – Я помогу тебе завернуть рукопись, а если хочешь, мы вместе отнесем ее в контору Томаса Кука.

– Да, – согласилась она. Ее захлестнуло головокружительное чувство облегчения, у нее выросли крылья. Он видел, что ей нужно, а она нет. Когда ты привыкла заботиться о себе, ты не всегда делаешь это правильно.

Через три недели после этого они расписались в Бомбейской регистрационной конторе. Венчаться они не стали – оказалось, что надо было записаться заранее; но их это и не волновало, они не были религиозными людьми. И решили отметить это событие в детском приюте «Тамаринд», который каким-то чудом был еще открыт, хотя власти грозили закрыть его в июне этого года.

Утром в день свадьбы, еще полусонная, она почувствовала знакомую сверлящую боль: это был день ее свадьбы, на ней могли бы быть Джози и родители… Но боль пришла и ушла, на этот раз менее острая. Индия помогла ей понять, что траур, печаль по близким – не преступление. Что не надо жалеть себя и погружаться с головой в эту печаль – надо идти вперед.

И она знала, что до конца ее жизни будут такие, как сегодня, важные моменты, когда ей захочется, чтобы Джози и родители знали что-то еще важное для нее. Например, когда у нее родятся дети или еще что-то. И она будет всегда их любить и вечно прощаться с ними.

В регистрационную контору с новобрачными пришли трое: Дейзи в новой пурпурной шляпке и красивых туфлях, и Тори с Тоби, приехавшие из Амритсара на поезде, потому что старенький «Толбет» приказал долго жить, а на новый у них не было денег. Тори была первой, кого Вива увидела, когда они приехали на тонге. Встретившись глазами с Вивой, Тори запрыгала радостно, словно девочка. Обняв ее, она шепнула, что они с Тоби ждут в октябре ребенка.

Роза прийти не смогла. Отвечая на приглашение Вивы, она сообщила, что в это время будет плыть домой. Ее отец умер перед Рождеством. Ее любимый папочка умер за шесть недель до того, как она узнала об этом. Шесть недель! Она с ужасом думала, как страдает в одиночестве ее мама.

– Я поживу дома несколько месяцев и помогу ей управляться с домом, – писала она, – покажу ей Фредди. Джек, добавила она, останется в Индии. Он постарается приехать на их свадьбу.

– Он не приедет, – сказала Вива Фрэнку. – Банну слишком далеко, и Джек постоянно занят.

– Кто знает, – возразил Фрэнк. – Он будет скучать без них. – Но Вива не была уверена в этом.

И все же когда Вива и Фрэнк приехали в «Тамаринд», Джек был там. Похудевший и постаревший, он стоял в стороне от ликующих детей и Тори с Тоби, увлеченно бросавших конфетти. Она помахала ему рукой, а он по-военному отдал честь и неуверенно помахал рукой. Вива была рада его видеть.

Но времени на разговоры не было. Талика, Судай и щебечущая, веселая толпа детей потащила Виву в ее бывшую комнатку, глядевшую на крону тамаринда. Девочки нарядили свою любимую наставницу в бледно-зеленое сари, объяснив, что это благоприятный цвет для индийской девушки, которая выходит замуж. Надели ей на руки зеленые стеклянные браслеты, сняли с нее европейские туфли, помыли ей ноги и надели на большой палец ноги тонкое серебряное кольцо. Потом прыгали и суетились вокруг нее, причесывая ей волосы, и она опять ощутила в себе невероятный душевный подъем и физическую легкость. Ей казалось, что она с детьми поднялась выше верхушек деревьев, они летали как птицы или воздушные змеи – лучшего способа выразить распиравшую их радость точно не найти.

Во дворе загремели барабаны, запела флейта. В жаровне зажгли огонь и поставили ее на камни двора.

Талика подбежала к окну.

– Все готово, – сказала она.

И Вива, глядя на Талику, вспомнила ту несчастную, маленькую замухрышку, которую она купала во второй день своей работы в «Тамаринде». Как эта кроха тщательно мела двор метлой, стараясь быть полезной.

С горящими глазами Талика держала уголки ее сари. Пока они спускались по лестнице, девочка успела сообщить невесте все их новости. Она рассказала, как она выполнила поклонение Шиве, Шива пуджа, чтобы Вива нашла себе хорошего мужа, что она нарисовала картинку и надеется, что та появится в книге. И Вива, глядя в эти глаза, полные энтузиазма, вдруг поняла, скольким она обязана этому ребенку, как многому Талика научила ее.

Во дворе Виву ждал еще один сюрприз: мистер Джамшед, еще более располневший, в расшитой тунике, вышел вперед и вручил ей цветы и коробку рахат-лукума. За ним стояли миссис Джамшед с блюдом роскошного риса, и Долли с Каниз, разодетые так, словно сошли со страниц журнала «Вог», в шелковых платьях и красивых туфельках. Они смотрели на нее со счастливыми улыбками.

По какой-то необъяснимой причине, они простили Виву. И не только простили. По словам Дейзи, миссис Джамшед встала раньше обычного, чтобы проследить за приготовлением особых угощений для свадебного пиршества: рыбы карри на листьях банана, всевозможных хрустящих лепешек пакван, десертов, сладостей модак и вареников с кокосом. Все это было разложено на длинных столах во дворе.

Пир продолжался два часа, а после этого дети долго хихикали и чем-то позвякивали за тонким ротанговым занавесом. Потом появилась Талика в оранжевом сари.