Юлия Шолох - Прятки

Трудно сказать, когда я впервые заподозрила, что на моем пути все будет не так уж легко и просто, а главное, далеко не всегда будет зависеть от моих собственных усилий. Может, когда шла подавать документы и впервые увидела, какие на стоянке машины, будто вокруг не двор института, а как минимум Международная Швейцарская выставка автомобилей? Или когда поняла, что они принадлежат совсем не преподавателям? Может, когда прочитала в списках поступивших свое имя? Или когда ассистентка деканата рассказывала мне про экзамены, занятия и конкурсы на стипендию, но смотрела с таким малопонятным тогда сочувствием, что становилось не по себе? А может, когда сталкивалась с другими абитуриентами, часть из которых сопровождала охрана, часть походила на сошедших с глянцевых журналов моделей и все они зашли сюда, не испытывая ни малейшего сомнения в том, что поступят?

Но одно знаю точно — осознала я всю глубину пропасти только в тот день, когда встретила его.

…Тетя Тамара была моей спасительницей и в прямом и в переносном смысле слова. Когда погиб папа и мать погрузилась в мир, где все вопросы решаются с помощью градуса, именно старшая сестра отца, у которой никогда не было собственной семьи и детей, приехала в наш городок и следующие шесть лет заменяла мне сразу обоих родителей. Когда мама все-таки вышла из состояния пьяного угара, ее жизнь уже была безнадежно исковеркана. Лучшая работа, на которую она впредь могла рассчитывать — торговля на рынке. Друзья и добрые знакомые за прошедшее время порастерялись и общаться больше не желали, а восьмилетняя дочь, то есть я, считала ее чуть ли не чужой тетей.

Сейчас мне проще понять, хотя нет… не проще. Я не смогу ее понять, разве что попаду в точно такую же ситуацию. Надеюсь, не попаду. Никогда.

Придя в себя и вернувшись в семью, мама тетю Тамару довольно быстро из дома выжила. Не скажу, что они плохо ладили, но у них был постоянный источник спора и военных конфликтов — я. Но так как мне было всего восемь и все права были у мамы, тете ничего не оставалось, как сдаться. Наверное тому помогла доставшаяся ей от деда однокомнатная квартира в столице, а может терпение лопнуло, но так или иначе, исчерпав попытки ужиться с агрессивно настроенной женщиной, у которой внезапно проснулся материнский инстинкт, тетя сдалась и уехала. Странным образом вся агрессия мамы тут же испарилась и она великодушно отпускала меня гостить к тете каждое лето, а периодически еще и на каникулы. Все это время они общались по телефону с такой вежливостью, будто за всю жизнь слова дурного друг другу не сказали.

Когда в школе наступил последний учебный год, вопросов, куда именно ехать поступать не возникало, само собой подразумевалось, что я поеду к тете Тамаре, там жилье и присмотр. Что еще нужно семнадцатилетней девчонке? Много чего, но возьмись я перечислять, сочувствия все равно не дождусь. Мама может и поняла бы, а тетя у меня старой закалки и быстро пропустит мимо ушей даже такие безобидные развлечения, как вечер в клубе или поездка на пляж. Она уверена, что жизнь подождет, сейчас главное сдуру не наделать глупостей.

А я глупостей никогда и не делала. То есть почти никогда. Характер такой.

Когда учителя слушали мои планы про поступление, только головами с сожалением качали. Не потому, что моих знаний не хватало, причина, естественно, была более прозаична.

— Ну куда ты полезешь, — сетовала моя классная руководительница, — там только дети дипломатов да богачей. Не поступишь…

Но я поступила. Не знала до последнего и до сих пор точно не скажу, почему меня взяли на бюджетное место. Балы ЕГЭ в любой школе могут накрутить хоть до небес, но в приемной комиссии со мной провели собеседование и, похоже, остались довольны — мои баллы были настоящими, все до самой последней единички. Заслуженными.

Скорее всего, взяли меня только благодаря недавно случившемуся скандалу, когда со своих мест полетело пару ректоров и Президент лично рекомендовал остальным принимать не только деньги, но и мозги. Но, так или иначе, повезло или заслужила, мечта моя сбылась.

Наверное, стоило рискнуть и поступить хотя бы для того, чтобы увидеть, как радуется новости тетя Тамара. Никто и никогда не гордился мною больше, чем она. Будь ей позволено, меня водили бы по знакомым, предварительно обклеив ярлыками: "Донельзя лучшая племянница", "Свет очей моих" и "Смысл моего безрадостного существования". Я не шучу — у тети была такая вот жизнь — когда ей стукнуло пятнадцать, появился брат — мой отец, и на нее взвалили воспитание младенца. Видимо, тогда все материнские инстинкты, которыми она обладала, себя и реализовали. А меня она восприняла сразу как любимую и единственную внучку.

Может показаться, что я не очень-то привязана к своим родным, но это совсем не так. Тетю я люблю так сильно, что стоит всего лишь посмотреть на ее улыбку и улучшается настроение. А уж когда она неловко шутит, используя современный молодёжный сленг или пытается очень тонко (по ее мнению) разузнать что-нибудь о моей личной жизни, так вообще хорошее настроение хоть консервируй на случай наступления черных дней. Я бы так и делала, если бы знала способ.

Маму я тоже очень люблю. И безмерно уважаю. Не каждый поймет, за что можно уважать женщину, шесть лет бродившую в дыму пьяного угара, забросив без присмотра малолетнюю дочь. Но я уважаю ее именно за это — после всего она смогла остановиться. В каком-то смысле поздно, но все-таки. И смогла жить дальше, потеряв возможность со своим высшим экономическим получить нормальную работу, потеряв здоровье, красоту и выдерживая бескрайний шлейф своей дурной репутации. Непросто продолжать держаться, когда каждый знакомый, а тем более посторонний за спиной называет шлюхой и даже не считает нужным приглушить голос. Нет, домой мама никогда никого не водила, так как тетя Тамара стерегла меня и квартиру словно цербер. Но вот сама много где побывала — не считая бесчисленных собутыльников, ее вытаскивали из каких-то садовых домиков, гаражей и даже голубятней. Но мне все равно, я давно ее простила. Я ее люблю. За ту улыбку, с которой она извинялась, когда не хватало денег на новую игрушку или одежду, что мне хочется. За те маленькие вкусности, которые она приносила мне по выходным из магазина, а сама к ним не притрагивалась, потому что если делить на двоих, то ничего не останется. И особенно за тот свет в глазах, точнее за остатки света, которые появляются только когда мама вспоминает о папе.

Еще может показаться, что детство мое было очень сложным и тяжелым, но это совершено не так. Не считая времени, когда пропал папа (его уход я восприняла именно так, был и вдруг просто пропал), моя жизнь была интересной и вполне счастливой.

В шесть лет у меня появился первый настоящий друг.

В тот день я копалась в песочнице и как-то получилось, что все остальные дети двора разошлись, кто на обед, кто на кружки, кто уроки делать. А я ждала тетю, которая задерживалась где-то в магазине или на почте, сейчас уже и не вспомню.

Но зато хорошо помню, как увидела тощего мальчишку, который шел со школы, остановился, тщательно оглядел пустую площадку, но никого достойного внимания не обнаружил. Ему не оставалось ничего другого, как подойти ко мне — все лучше, чем играть одному. Мальчишку этого я, конечно же, знала — он был на два года старше, учился во втором классе, проживал в соседнем подъезде и звали его Костик.

— Че делаешь? — строгим голосом спросил сосед, выставив вперед одну ногу, что должно было, видимо, обозначать его уверенность в себе и собственной неотразимости.

— Кашу варю, — буркнула я, так как никогда не сомневалась, что мальчишкам высокое искусство приготовления такого наисложнейшего блюда, как каша, не осилить.

Он и не осилил. Скривился и заявил, что научит меня настоящим играм. И правда, научил. Через час я уже бойко стреляла из пистолета и плашмя падала в песок, чтобы избежать попадания смертельных вражеских пуль.

Не знаю, как получилось, но с тех пор мы с Костиком стали неразлучными друзьями. Расставались только на ночь, да и то не всегда — частенько Костик оставался у меня, где за нами присматривала тетя, а позже — мама, а иногда я у него, где его папа (мамы у них почему-то не было), Павел Николаевич, вечером обычно уходил, предварительно пообещав быстро вернуться, но возвращался только под утро. Впрочем, мы прекрасно обходились обществом друг друга.

Продолжалось мое счастье, пока мне не стукнуло десять — тогда Костик с папой очень неожиданно уехали куда-то далеко и письма, отправляемые на оставленный им адрес почему-то возвращались обратно.

Помню, я долго скучала, даже, наверное, страдала. А потом в моей жизни появилась двоюродная сестра София, которую на лето отправили к нам в гости (как я поняла, став постарше, отправили в качестве наказания в глушь, словно сослали в ссылку). Она была старше на целых четыре года (в детстве разница почти космическая) и с удивительной настойчивостью интересовалась мальчишками.

— Ты еще маленькая, — заявила, после приезда впервые ступив на порог моей комнаты и окинув с головы до ног внимательным взглядом, — не конкурентка, так что будем дружить.

Я с готовностью согласилась, мои глаза слепили золотые бусы на ее шее и зеленые блестящие тени на веках. Долгое время я трудилась посыльной, доставляя по адресу разнообразные записки и сердечные сувениры, хотя сестра смогла обставить все красиво и объявила меня лучшим в мире тайным агентом. Кроме того, за каждую услугу меня одаривала конфетками и разными мелочами, приятными детскому неискушённому сердцу — наклейками, ракушками и пластиковыми шариками. Я была влюблена в Софи, как только может быть влюблен ребенок во взрослое существо, которое его не отталкивает, а с удовольствием общается (пусть только на те темы, что интересуют лично ее) и даже просит о помощи.

По окончании лета сестру вернули домой, но с тех пор она приезжала к нам хотя бы раз в год и каждый раз, уезжая, увозила пару-тройку разбитых сердец. Два года назад София вышла замуж на француза, переехала куда-то в Питер и с тех пор очень мало давала о себе знать. Судя по нескольким свадебным фотографиям, которые нам прислали спустя полгода после свадьбы, сестра стала настоящей красавицей и покорила не менее прекрасного принца. Я была за нее рада.

В школе, конечно же, также не обошлось без подружек, но после Софи моего сердца больше завоевать так никто и не смог. Может потому я предпочитала учебу бесконечным вечерним променадам по набережной и часам пустой болтовни. Гулять, разумеется, тоже ходила, но как говорил отец Костика "безо всякого удовольствия". Чаще всего, потратив около часа на обсуждение одежды одноклассниц и внешности одноклассников, я просто сбегала домой, так как подобные разговоры мне были просто неинтересны.

В пятнадцать я впервые влюбилась в молодого человека (по крайней мере, мои подружки мне сообщили, что так и есть — я влюблена в Кирилла). Признаки все на лицо — я часто на него смотрю (странно было бы будь иначе, ведь он сидел прямо передо мной и загораживал спиной учительницу), помогаю решать контрольные (как и еще десятку других) и главное — вижу его во сне (хотя тот момент, где мы падаем в полный грязной воды овраг на физкультуре, мало отдавал романтикой). Это любовь! — уверено сообщили подруги. Пришлось поверить. Однако, когда моим принцем мне было предложено в парке у дома доказать свою влюбленность путем отдачи ему своего тела прямо в кустах, я изумилась и отказалась. Моя любовь не выдержала дальнейшего поведения Кирилла — он перестал обращать на меня внимание и стал напропалую кокетничать с другой девчонкой из параллельного класса. Почему-то я до сих пор очень хорошо помню, каким при этом было его лицо — русые волосы, сосульками свисающая челка, голубые глаза, взгляд исподлобья и нарочито презрительная улыбочка.

Тогда я сделала единственную большую глупость в своей жизни. И до сих пор, вспоминая, благодарю всех богов, что обошлось без последствий. Я встретилась с его заклятым врагом и отдала ему то, что отказалась отдавать самому Кириллу. Не знаю, у кого как проходил первый опыт близости, но лично мне было очень смешно от мысли, как разъярится Кирилл, когда узнает. Ровно до тех пор, пока не стало очень больно. Эта боль длилась достаточно долго, чтобы я решила впредь добровольно подобного издевательства над собой не допускать. Вспоминать свою дурость не люблю, но каждый раз не забываю снова поблагодарить небеса, уберегшие меня от беременности (такой мелочью, как предохранение я, естественно, не озаботилась).

Так что, уезжая летом я подумала, что и жалеть-то не о ком, кроме мамы. Она держалась прекрасно, сказала, что будет мне присылать деньги, я не могла отказаться (так как прожить на пенсию тети Тамары невозможно), хотя и знала, что маме придется во всем себе отказывать. Но у меня была цель — качественное бесплатное образование и надежда найти работу, которая поможет продержаться во время учебы. И небольшая сумма денег, которые я копила почти три года, чтобы иметь возможность спокойно осмотреться в своем новом окружении и придумать, как удобнее в нем устроиться.