– Скоро придут за тобой, потерпи малость, – сказал Константин, и в его голосе прозвучала явная угроза, дескать, недолго тебе сидеть осталось, капитан.

– Ты зачем пришел? – спросил Лева и обернулся.

На них надвигались тени. Громадные, зловещие тени. Они плыли и плыли, вокруг все почернело. Оксана исчезла за пеленой черных теней. Первым навис Витек, за ним Санек, Колек. Совок замкнул процессию. Стал в хвост очереди. На заднем фоне мизансцены бестолково мельтешил отставной полковник. Он тайком выполз из подвала, пользуясь удобным моментом. На старика никто не обращал внимания.

– Гони бабки! – громогласно потребовал Витек и протянул руку.

Сухая жилистая ладонь приникла к лицу богача. Как хорошо знал Константин этот заманчивый жест. Жест не просил. Он требовал. Выхватывал. Из души. Изо рта. Из печени. Да не мог Костя положить в чужую ладонь даже мелкую монету. По состоянию души. Это было выше его сил. Он мог повернуть реку вспять. Мог свернуть гору. И не одну. Он легко бы взлетел в небо, презрев силу земного притяжения, приложив для преодоления нечеловеческие усилия. Но положить в жаждущую руку кусок хлеба… Нет. Это непреодолимо. И Константин сунул в жесткую ладонь фигу. Конфигурацию из трех пальцев. И тут же получил тычок в челюсть. Слабый такой тычок, но ощутимый. Челюсть захрустела. В голове что-то сдвинулось, зашумело, загудело, во все стороны покатились винтики, колесики, шестеренки, создавая вселенский хаос. Бардак в голове одного человека олицетворяет хаос во всей Вселенной. Человек потерял почву под ногами. Земля больше не притягивает его. Безголовый человек летает вверх ногами. Константин потянулся к потолку, но жилистая рука крепко ухватила его за воротник пиджака. Карден хлипко затрещал. Казалось, трещит все подряд, затылок, челюсть, Карден. По всем швам.

– Бабки гони, попугай! – крикнул Витек и еще раз тряхнул Константина.

Жизнь или кошелек. Вечный вопрос. Разумеется, кошелек. И Константин сунул руку за пазуху Кардену. Достал деньги. Тоненькая пачечка, перетянутая резинкой. Две штуки. Всего-то и денег. Копейки. Больше разговоров. Константин протянул деньги Витьку. Рука жалобно дрогнула. И миллионер тут же загремел на пол. Его отбросило взрывной волной басистого голоса. Костя упал вместе с пачкой. В ушах загремел гром.

– Всем оставаться на своих местах! Всем на пол. Руки за спину. Вы окружены. Входы и выходы перекрыты.

Рупор дребезжал, отрывисто и злобно лая, мегафон увеличивал человеческий голос на тысячи и тысячи децибелов. Звуковая зона достигла апогея. Страшная волна настигала и убивала. Словно долотом она разбивала в порошок уши, рвала на куски барабанные перепонки. Чуркин проснулся и испуганно озирался. Николай спал крепко. Сны унесли его в далекое прошлое. Туда, в то время, где не было еще никаких нищих и богачей, социального неравенства и долларов, службы и командиров. События последних часов прошли мимо его сознания. Казалось, Чуркин не понимает, где находится, в каком измерении, веке и пространстве. Ситуация накалялась. Все вокруг перемешалось. Сонный Чуркин, избитый Константин, взбешенная четверка головорезов, обиженная Оксана и разъяренный отставник в тайнике – и над всем этим возвышался хладнокровный Лева Бронштейн. Он взирал на происходящее сверху. Капитан находился наверху пирамиды, как бог. Ему было безразлично, в каком веке он находится, в каком пространстве. Ничем такого мужчину не удивишь и не выведешь из терпения. Всегда будет оставаться хладнокровным и скептически настроенным. Капитан в любой ситуации, в любом измерении чувствовал себя, как рыба в воде.

– Руки за голову! Всем лечь! – разрывался на части мегафон.

Команды надрывно били по ушам, головам и спинам. Были похожи на отлитые пули.

– А ведь это Лысый, – сказал Лева и пригнул голову Чуркина, дескать, не высовывайся, не лезь на рожон.

За общественным порядком следил сам полковник Лысый. А это чревато последствиями, разумеется, позитивными.

– Лысый, точно, – согласился Чуркин и пригнулся. – Что делать будем?

– Будем бить на поражение. Точно в цель, – сказал Лева.

Капитан напомнил напарнику о службе. О долге. Чуркин замолчал, обиделся.

– Кого ты мочить собрался? – ткнул прикладом Леву Витек.

За спиной главаря стояли верные оруженосцы. Как всегда на подхвате. Боевой крейсер в окружении броненосцев.

– Мочить никого не будем, – бодро заверил Лева, – мочить нам не положено. Запрещено по инструкции.

Константин открыл глаза. Его порадовало заверение капитана. Мочить нельзя. А сушить? Если он сейчас не отдаст деньги, то никогда уже не увидит Валентину. И не познает, что такое настоящая любовь. И Костя протянул деньги Витьку. Руки миллионера больше не дрожали. Даже жаба его не душила. На подходе были властные структуры. Они вернут деньги. С процентами. Так положено. По действующему законодательству. А Валентина должна знать, кто именно за капитана внес выкуп. Константин настойчиво пихал деньги в бандитскую ладонь.

– Держи, я обещал Валентине. Держи, держи, тебе нужны бабки, – приговаривал Константин, краем глаза наблюдая за Оксаной.

Действия девушки напоминали прохождение корабля по узкому фарватеру. Она неловко лавировала между колченогим столом, группой онемевших захватчиков, нечаянно задела коленкой Чуркина, покраснела, извинилась и двинулась дальше, явно направляясь к Леве. Капитан зорко следил за девушкой и в то же время не спускал глаз с Константина. Капитанский взгляд был нацелен на пачку с деньгами, на вздрагивающие руки, как отдающие, так и берущие выкуп за капитана. Шутка состоялась. Спектакль окончен, занавес, звучат бурные овации. На лестничной площадке ошеломленные зрители беснуются и негодуют, хлопают и скандалят. Обыватели жаждут зрелищ. Стучат копытами. Они хотят сыграть новую пьесу, чтобы вчинить следующий акт. Желают установить собственные законы жанра в театральной сфере.

– Лева, почему ты позволяешь? Они не имеют права! – крикнула Оксана и выхватила деньги из бандитских рук.

Но Константин опередил ушлую девицу, уцепился за пачку, так они и стояли, втроем, наложив шесть рук на одну хилую пачку с долларами. Извечный корень зла. Заурядный мотив преступления.

– Лева, забери деньги, они нам еще понадобятся! – закричала Оксана срывающимся голосом! – Забери, слышишь! Ты что, оглох, что ли?

– Да нет, с ушами у меня все в порядке, – глухо отозвался капитан и не прикоснулся к деньгам.

Руки и деньги застыли плотной сцепкой. Ничем не расцепить. И не расковать. Кузнецы все закончились, вымирающая профессия. Плотный узел, сплоченный жадностью и алчностью, как монолитом.

– Забери, капитан, деньги всегда нужны, – сказал Константин. – Тебе они еще пригодятся.

Константин еще надеялся, что капитан очнется от летаргического сна и вмешается в конфликт. Хотя бы прикоснется к деньгам. И наконец положит в карман. И Валентина узнает, каков в действительности этот настоящий Лева Бронштейн. Жадный, корыстный, как все остальные. И разлюбит его. Так всегда бывает. Помечется, помечется женщина между двумя огнями и выберет Константина, благородного и стоящего мужчину. Костя зарделся от смущения, вспыхнул, щеки покрылись самодовольной краской собственника.

– Стоять! Руки за голову! – гаркнул Лева, и крепкий узел распался.

Они испугались, задергались, шесть кистей рассыпались в разные стороны веером. Деньги лежали на полу, сложенные в одну пачку, туго перетянутые аптечной резинкой розового цвета. Капитан посмотрел на упавшую червоточину. Почему алчность всегда присваивает себе цвет невинности? Непременно украшает себя розовым и голубым, бирюзовым и лазоревым. И затем окрашивает себя в алый цвет, обильно поливая планету горячей кровью.

– Не трогать. Стоять на месте. Руки за голову, – тупо и методично диктовал капитан. Он говорил, как школьный учитель. По слогам. – Не трогать. Ничего не трогать. Нельзя. Запрещаю. До прихода властей.

– Лева-а-а, – простонала Оксана, – потом будет поздно. Мы же упустим время. И деньги.

Девушка изогнулась в полупоклоне. Она публично раздваивалась, никого не стесняясь. Одна часть туловища наклонилась над деньгами, вторая повернулась к Леве. В глазах Оксаны застыла мольба. Она умоляла капитана предать службу. Просила купить себе будущее благополучие. Оксану не смущало присутствие посторонних лиц. Они не были людьми в данный момент, ведь частные интересы превыше всего. Любовь все спишет.

– Оксана, не дури, – прикрикнул капитан, – не трогай вещдок! Это чужие деньги. Они не твои. Казенные.

– Какие казенные? Ты что, сдурел? Это мои, собственные, нажитые непосильным трудом, потом и кровью! – завопил, срывая и без того тонкий голос, Константин и бросился на деньги, как на амбразуру. Он закрыл их своим телом.

– Встать, отставить, – приказал Лева. – Сейчас будем выходить из квартиры. По одному. Руки за голову. Всем построиться.

– Ща-ас, все бросим и строиться начнем! – рявкнул Витек и хапнул деньги с пола, предварительно спихнув с них хозяйское тело. Константин обреченно проводил печальным взглядом уплывшую пачку. Опять не в тот карман. Лежали спокойно у Кардена. Теперь перекочевали к каким-то ханыгам. Противные небритые физиономии, потерянные взгляды, перевернутое сознание. Деньги надо вернуть. Пусть себе лежат на прежнем месте. Спокойно и уверенно. Константин выхватил деньги из рук Витька, но получил тычок в челюсть. Во второй раз челюсть не выдержала. Выскочила из своего гнезда. В ушах раздался визг. Внутри что-то громко скрипнуло, затем сдвинулось. Константин с ужасом понял, что челюсть отъехала далеко в сторону. Она скрипела, как разбитая телега. А деньги остались в цепких вражеских руках. Жуткая боль пронзила голову и тело. Константин упал и ударился коленом. Валяясь на липком линолеуме, держась одной рукой за челюсть, второй за колено, Костя не отрывал взгляда от вожделенных денег. Оксана прыгнула на Витька, царапнула его по лицу и вырвала деньги; прижав желанные знаки к груди, она отскочила сторону. Девушку тут же окружили плотной стеной. Она извивалась, стараясь увернуться от опасности и уберечь завоеванное богатство. Не уберегла. Деньги осторожно выковыряли из когтистых лапок. В этот раз они достались Совку. Совок с торжествующим видом помахал перед Левиным носом разъехавшимися в разные стороны купюрами. Мегафон надорванно вопил. Обильно сыпались приказы. Команды. Никто никому не подчинялся. Все были заняты важным делом. Оксана скакнула на обидчика. Расцарапала ему лицо острыми ногтями. Потекла кровь. Совок растерянно озирался. Руки были заняты. Они держали деньги, крепко прижимая их к груди. А кровь утереть нечем. И Совок мазнул ассигнациями по лицу. Бумажки покрылись кровавым цветом, будто некий астральный художник изменил на купюрах окраску. Зелень превратилась в малину. Лева отодвинул плечом Оксану, раздвинул толпу и подошел к Совку. Осторожно высвободил бруснично-кровавые деньги из плена, бережно, стараясь не испачкаться, завернул их в целлофановый пакет, затем сунул пакет в карман.

– Стоять! Лежать! Руки за голову! – пронеслось над головами.

– Слыхали? Всем стоять, не двигаться, – предупредительно-вежливым голосом сказал капитан.

Он подошел к двери, прислушался. За дверью было тихо. Мегафон устал. В квартире стояла тишина. Но из тайника доносились глухие удары. Дед отчаянно стучал кулаками по стене, пытаясь достучаться до правды. Лева усмехнулся. Комическая сцена, кажется, настала эпоха фарса. Все трагедии закончились еще в прошлом веке.

– Построиться. По моей команде идем к выходу. Первым идет Николай. За ним ты. Ты и ты. Соблюдаем строгую очередность. Оксана в конце шеренги. Замыкающая.

Капитан лукаво подмигнул девушке. Но улыбка у него вышла кривой и неловкой. Кособокая какая-то улыбка получилась. Бронштейн не мог простить Оксане дикой выходки. Лева не ожидал от юной красавицы решительного выпада. Как будто она ему сделала предложение. Еще ничего не решено. Ни слова не сказано. А Оксана уже все продумала. Запланировала на двадцать лет вперед. Разве можно загадывать на будущее? Человек предполагает, а бог располагает. Все может рухнуть в одно мгновение. Ничего вечного на этой земле нет. И не будет. Лева одернул пиджак и отошел в сторону.

– А почему я первый? – сказал Чуркин и покраснел.

Николай так густо покраснел, так ярко, как крупный помидор, красивый на вид, но перезрелый, явно гнилой изнутри.

– Боишься? – спросил Лева. – Не бойся. Стрельбы не будет. Хочешь, я пойду первым?

– Хочу, – просто и ясно ответил Чуркин.

И густо побелел.

– Ну тогда я пойду первым, – кивнул Лева, – только ты тут в конце оставайся за старшего. Смотри за порядком. В очереди всегда лаются. Скандалят и устраивают беспорядки. Справишься?

– Справлюсь, – Чуркин виновато опустил голову.

Лицо Николая то вспыхивало, то гасло, будто оно загоралось, и его сразу совали в воду, а затем вновь поджигали, предварительно облив бензином. Трусость не порок. Трусость – состояние души. Трусить и бояться должен каждый, но Леве нельзя было трусить. Он не имел права на страх. И капитан ничего не боялся. Он знал, кто стоит за дверью. С полковником Лысым Лева водил давнее знакомство. Они не были друзьями, в милиции не бывает друзей. А вот в сауне сиживали. Было дело. И пивко тянули. И водочкой баловались. Бывало и такое. И не однажды. Да и закусками увлекались. Даже на День милиции в Октябрьском зале места всегда вместе попадали. Жены тоже были знакомы. Но не дружили семьями. Нет. Такого точно не было. Но знать друг друга в лицо знали. Иногда помогали один другому по службе. Так положено в милиции. Иначе служба в тягость станет, а не в радость. Лева не ждал от Лысого никаких сюрпризов. Любит полковник почудить, дым в глаза пустить, фокусы гражданам показать. Есть такое дело. На фокусы он большой мастер. А глупостей делать не станет. Полковник боится прокола по службе. Звонков из министерства опасается. Телефонную трубку снять для него равносильно прыжку в пропасть. Вот такой он, полковник Лысый. А врагов никогда не боялся. Стрелял без промаха. Прямо в висок. Пуля насквозь проходила. Лева уже открыл дверь, но услышал за спиной глухой удар. Так бьют по человеческому черепу. Глухо. Тупо. Вязко. Стены задрожали, будто начиналось землетрясение. Неожиданно все успокоилось. Затихло. Помертвело. Капитан Бронштейн осторожно придвинул дверь к притолоке и плотно закрыл. Муха не пролетит. Враг не достанет. Щелкнула щеколда. Звонко щелкнула. Зычно и предостерегающе. Лева обернулся и посмотрел в конец очереди. Все ясно, без стрельбы не обойтись.