Так и не выбрав ни один из вариантов, Мотя надел новую фуфайку – турецкую подделку под Дольче и Габбана – и позвонил в дерматиновую дверь.

Плотная тишина в квартире номер 21 ничем не нарушилась.

Мотя для верности еще раз позвонил, приложился ухом к дерматину, послушал и вернулся домой. И провел в низком старте весь вечер.

От непривычного волнения даже извлек из шкафа гитару и подтянул колки.

Наконец, когда он совсем уже решил, что день прожит зря, и собрался переодеться в домашние шорты, свершилось: лифт остановился на этаже, раздались шаги и голоса – Данькин и Августы.

Моте не терпелось увидеть обожание в серых с влажным морским блеском глазах, он волевым усилием заставил себя дождаться, пока брат с сестрой войдут в квартиру.

После этого выждал для приличия еще минут десять, взглянул на себя в зеркало, пятерней причесал шевелюру, подхватил коробку с подарком и отправился к соседям, чувствуя себя волхвом, несущим дары младенцу Иисусу.

– Что это? – остановила на пороге искренний порыв соседка. Волосы, схваченные в хвост на макушке, и отсутствие косметики делали ее моложе, короткий, легкий халатик открывал шикарные ножки – Мотя с трудом сглотнул и прохрипел:

– Сумка. Тебе в подарок вместо испорченной.

– Значит, все правда? – Скулы на лице Августы порозовели, холодное северное море в глазах угрожающе потемнело. Это была несколько не та реакция, на которую рассчитывал Мотя.

– Что – правда?

– Что ты все подстроил?

– Что подстроил?

– Нет, он еще спрашивает, – возмутилась до глубины души Августа.

– Да что я такое сделал? – жалобно, почти как Данька, проскулил Матвей.

– Ограбление ты подстроил?

Матвей так поразился этому нелепому предположению, что не сразу нашел что ответить.

– Чушь собачья, – наконец выдавил он, – ничего я не подстраивал. Откуда такие мысли?

– Птичка на хвосте принесла.

Упоминание о птичке едва не вызвало отек мозга. Плохо соображая, Мотя протянул Августе коробку:

– Вот, возьми.

Она оттолкнула от себя подарок и стала теснить гостя к порогу:

– Знаешь что, добрый самаритянин, я привыкла сама о себе заботиться, так что вали-ка ты отсюда со своими подношениями, обойдусь, – шторм в глазах Августы усилился, – и вообще, забудь дорогу сюда. Ни мне, ни Даньке твои подачки не нужны, заруби это себе на носу. А сумку подари своей козе с пирсингом.

Матвей уставился на Августу, пораженный догадкой:

– Ты что, ревнуешь?

Вместо ответа, Августа выхватила из рук Матвея подношение и попыталась им огреть соседа, но Матвей вовремя поймал коробку, превратившуюся в руках сбрендившей докторши в орудие:

– Надо же, совсем спятила от ревности.

Глаза Августы почернели от расширившихся зрачков.

– Сам ты псих. А все образ жизни – нездоровый. – Коробку Августа при этом тянула на себя, упаковочная бумага стала сползать, открывая белый картон.

Мотя снова попытался вырвать коробку из цепких пальцев докторши:

– А твой, значит, здоровый?

– Поздоровее твоего.

Моте почти удалось отвоевать трофей, но в последний момент, когда победа была уже на стороне сильного, Августа ухватилась за ленту, укрепив свои позиции.

– Наверное, у тебя от одиночества крыша поехала или от передоза, – с мстительным удовольствием заявил Мотя.

– Что-что? – грозно протянула Ава.

– Ты думаешь, я не знаю, что ты глушишь бромид? Таблетками, значит, решила секс заменить?

– Ах ты, гад! Ну-ка, вали отсюда! – Ава толкнула коробкой Матвея и прижала к двери.

Коробка сплющилась и ощерилась с боков. Матвей держал свою сторону мертвой хваткой.

– Природу не переспоришь.

– О себе говори. Я со своей природой сама как-нибудь разберусь. – Последовал еще один толчок.

– Разберешься, – кивнул Мотя, – так разберешься, что закончишь в психушке.

– Тебе-то какое дело? Может, я мечтаю закончить в психушке? – в запале брякнула Августа и снова толкнула коробкой Матвея.

– Тогда желаю, чтобы твоя мечта сбылась! – рявкнул окончательно вышедший из себя Матвей.

До Августы вдруг дошло, что стычка носит все признаки коммунальной склоки, и она разжала пальцы.

Швырнув на пуфик под вешалкой растерзанную коробку, Матвей вылетел за дверь.

В остатках упаковки, скорее похожая на рваную тряпку, перевязанная лентой картонка вылетела следом за Матвеем, съехала по отполированным ногами бетонным ступеням и с вялым шелестом приземлилась между лестничными маршами, как раз напротив мусоропровода…


… С ненавистью захлопнув дверь за идиотом соседом, Августа принялась метаться по дому.

Бестолково хватаясь то за одно дело, то за другое, она тем не менее не забывала чутко прислушиваться к звукам за стеной – теперь там было тихо, как на кладбище. Ну разумеется…

Позиционная война подменила собой Rammstein, боевики с вестернами и даже неистовый секс.

Теперь эта тишина бесила почти так же, как до этого стоны и всхлипы вперемежку со скрипом дивана.

Откровенно говоря, Августа даже засомневалась, сможет ли жить без этих атрибутов самца-производителя-олигофрена-соседа.

Нет, речь шла не столько об истошном скрипе соседского дивана (без этого она как раз прожила бы), сколько о нелепых заигрываниях. Сумка, попытка донести пакеты, улыбки и взгляды – все это, безусловно, были заигрывания. Робкие и неуклюжие по причине скудоумия, но многообещающие.

Сосед, как оказалось, развеял по ветру ее однообразную жизнь. Развалил, как карточный домик. Выпустил на свободу табуированные желания и запретные мысли, в том числе и такую крамольную: «А каково это – заниматься с ним любовью?» Ужасный ужас.

И что теперь? Теперь Данька, работа и подруги уже не могли заполнить эмоциональные пустоты. Требовалось что-то из ряда вон выходящее – как раз такое, что представлял собой сосед.

Все эти сумбурные мысли так взвинтили Августу, что, сдерживая слезы, она подкралась к двери и заглянула в дверной глазок.

Глазок отразил освещенную тусклым, рассеянным светом лестничную клетку.

Стараясь не шуметь, Ава повернула замок и высунулась в подъезд. Так и есть: расхристанная коробка все еще валяется рядом с мусоропроводом.

Ава решительно прикрыла дверь и ринулась в детскую – так называлась у них комната брата:

– Да-аньк!

Напрасный труд – отгородившись от внешнего мира наушниками, Данька с головой ушел в виртуальную жизнь. Пришлось похлопать по плечу.

– Чё? – раздался зомбированный голос. Брат клацнул клавишей, повернул недовольную физиономию и освободился от наушников.

– Быстро сгоняй к мусоропроводу, подбери коробку, которая там лежит, – распорядилась Ава.

– Чё-чё? – Данька испытывал известные трудности при перемещении из одного мира в другой.

– Вставай, – подталкивала брата Августа, – скорей, пока ее кто-нибудь не подобрал.

Подгоняемый не столько сестрой, сколько любопытством, Данька оторвался от стула и припустил к мусоропроводу.

Вернувшись, он получил следующее распоряжение:

– Отнеси это нашему соседу.

– Матвею, что ли? – строил из себя непонятливого Данька. При этом он запустил палец в надорванный край коробки и попытался разглядеть содержимое.

Ава шлепнула брата по руке:

– Матвею. Давай быстро.

– А что это? – Опять он что-то пропустил.

– Сделай то, что я прошу, – попыталась осадить брата Августа.

– Ах так? Может, тогда без меня разберетесь, а?

– Шантажист мелкий.

Данька моментально уловил неуверенность в интонации сестры.

– Нечего детей втягивать во взрослые отношения, – ловко ввернул он. Это был тезис тети Любы, смысл которого Данька не очень понимал, но сейчас, кажется, попал в точку.

– Господи боже мой, – ахнула Августа, – еще один моралист карманный. Неси, сказала.

Она открыла дверь, развернула брата лицом к выходу и подтолкнула.

С коробкой под мышкой Данька оказался за порогом.

– И быстро домой! – прошипела ему вслед Августа.


Что она о себе воображает, эта врачиха?

Да у нее этот… Как он называется? Да! Завышенный уровень притязаний – вот что!

Что ж он, совсем съехал с катушек – подстраивать такое? За малым не угробить человека? Ради того, чтобы покрасоваться? Это ж какое циничное воображение нужно иметь? Даже не циничное, а больное. Вот у нее, у докторши, – больное воображение, а у него – нет. У него самое что ни есть здоровое.

Это же надо додуматься до такого?

Хотя – ничего удивительного: додумалась же она таблетками заменить секс. Вот дура.

Звонок в прихожей настиг Степуру в верхней точке кипения.

Со злополучной коробкой в руках за дверью стоял Даниил – брат дуры докторши.

Вид растрепанного подарка ударил по оголенным нервам.

– Что надо? – рыкнул Матвей.

– Вот так всегда, – Данька надул губы, – вечно я крайний.

Справедливая критика сразу же охладила Мотю.

– Входи. Только убери это куда-нибудь. – Он кивнул на картонку.

Устроив многострадальный подарок на полке для обуви, Даниил прошел следом за хозяином на кухню.

– Пиво пьешь? – спросил гостя Матвей.

– Пробовал как-то. – Данька даже покраснел от удовольствия – здесь его держали за того, кем он является, – за взрослого.

– Слушай, а тебе шестнадцать есть?

Данька скис:

– Мне тринадцать.

– Тогда, наверное, я погорячился. Будешь колу?

Получив колу, Данька устроился на диване и снова почувствовал себя членом мужского Клуба.

– Вы с сеструхой полаялись, что ли?

– Я не лаялся. Я высказал свое мнение, – с достоинством объявил Матвей.

Даниил в этот момент уже потягивал колу и не сразу спросил:

– Это ты про воровство и наезд?

– Ну конечно! Как только этой курице, то есть твоей сестрице, такое в голову пришло? Неужели я похож на больного?

– Нет, – Данька выпустил изо рта трубочку и преданно затряс нестриженой башкой, – не похож.

– Мне что, делать нечего? – продолжал недоумевать Мотя.

Аргумент был встречен с пониманием.

– Есть чего делать.

– Вот и я о том же. Это ж надо додуматься!

– Так это твой друг сказал Авке про тебя, вот она и разозлилась. – Данька снова поймал ртом трубочку. В трубочке забулькало – кола кончилась.

– Друг? Какой друг?

– Ну, такой: темный, высокий, с телеканала. Симпатичный, кажись.

– Шутихин, что ли? – не поверил Матвей.

– Наверное, – худые Данькины плечи дернулись, – он еще приходил к нам домой, спрашивал Авку.

– Слушай, – одернул щегла Матвей, – не называй так сестру – Авка. Называй Устя, что ли.

– Один черт, – бросил Данька, – я ему еще сказал, что сестра на работе. Авка… то есть Устя, говорит, они встретились в супермаркете и он все выложил про ограбление и наезд. Сказал, что ты нанял актеров из театра.

На дне глаз Матвея затеплилось подозрение, быстро перешедшее в уверенность.

– Врешь.

– Ничего я не вру. Авка… то есть Устя, так говорит. Меня же там не было, – мудро отмежевался Данька.

– Точно? Она так сказала?

– Гадом буду.

Лучший друг оказался Брутом.

Подгадал момент и всадил стило в спину. Причем подтвердил своим гнусным поступком общеизвестную истину о том, что настоящую боль причиняют как раз близкие люди или те, кого вы держите за близких. Даже Гай Юлий не готов был к таким фортелям, вот и умер от двадцати трех колотых ран.

Несколько мгновений Матвей осмысливал услышанное, после чего разразился потоком ругательств, которые, впрочем, подбирал с оглядкой на Даньку:

– Вот козел, мурло поганое, пьянь подзаборная, я ему устрою. Я ему покажу, сучьему потроху. Он у меня будет иметь жалкий вид и нежную походку.

– Все равно Ав… Устька тебе уже не поверит. Знаешь, какая она упрямая. Ужас. Надо, чтобы твой друг сам во всем признался. А не захочет – запиши разговор с ним на диктофон! – подкинул ценную мысль Данька. – Я в каком-то кино такое видел.

– На диктофон? – Мотя с интересом посмотрел на юнца.

– Ну да.

– А что? Неплохо придумано. Диктофона, правда, у меня нет, но можно купить. А можно попросить у Витасика. – Мотя кисло улыбнулся собственной шутке.

– А Витасик – это кто?

– Ну, этот, с телевидения, чувак, который приходил к тебе и который опустил меня ниже плинтуса. Он и есть Витасик. Представляешь, двадцать лет дружили, а поругались из-за бабы. То есть из-за твоей сестрицы.

– Я понял, – важно ответил Данька. Он старался дотянуться до неписаных правил мужского клуба.

Матвей оценил старания.

– А ты ничего, – он похлопал гостя по плечу, – и голова у тебя работает как надо. Только я все-таки не стану записывать Витасика: в память о нашей дружбе. Пусть живет.

– Значит, тебе сеструха не нравится?

Мотя прочистил горло:

– Да нет, как раз наоборот. Это я ей не нравлюсь, поэтому разоблачу я Витасика или нет – это ничего не изменит.