Есть только я и Он. Его дыхание, моё дыхание. Его руки на моей шее, удивительно нежные, бережные, и мои руки — крепко сжатые в кулаки, напряжённые, как тугие канаты. Есть только этот миг… когда его губы с удивительной осторожностью касаются моих, а я неловко открываю их навстречу и переживаю как один из самых волнительных, так и самых пугающих моментов в своей жизни, ведь это мой первый поцелуй. И я понятия не имею, как правильно отвечать и главное — почему должна и хочу это делать?

Ведь это Яроцкий! Тот самый, он не поменялся. Жестокий и холодный, грубый и самолюбивый. Целующий меня с такой нежностью, которая ему не свойственна. Яроцкий так не умеет!

И Яроцкий только что украл у меня мой первый поцелуй.


* * *

«Как солёные от слёз губы могут быть такими сладкими»? — всё, о чём думал в этот момент. Вкус невинности… такой чистой, что башню срывает.

Решил вытащить её из ада, в который сам же отправил, да? Молодец б*ять какой! А дальше-то что? Что ты делаешь, придурок?! На хрена целуешь её? Ещё хуже делаешь, разве нет?!

Это ведь её первый поцелуй. Это ведь такая важная для девчонок херня! Как ты его возвращать собираешься?

Мне ведь плевать на него — поцеловал и забыл. На Лизу плевать. Только перед Костиком теперь совесть грызёт. Не поверил ему, не разглядел, не понял…

Плевать на его Багрянову, так ведь?

Тогда какого чёрта сердце так бешено колотится? Не помню, когда в последний раз оно билось с такой силой. Думал, сдохло уже давно.

Неумело, робко открывает мягкие губки мне навстречу, глаза закрыла, будто в облаках витает, не слышит того, что происходит вокруг.

У всех будто в один миг крыша поехала: орут стоят, как больные, свистят, камерами щёлкают, ещё месяц будут об этом в школе трепаться. Ну и к чёрту, нет до этого дела…

Но определённо стоит задуматься над тем, почему же так приятно её целовать?

«Этот поцелуй должен был стать твоим, Костик. Простишь ли ты меня за это? Вот такой вот твой друг — чёртов мудак. Чем я лучше Чачи сейчас?»

Это только ради задания. Только из-за игры. Клянусь.

И мне совершенно не нравится её сладкий вкус. Вообще нет дела до того, как она головокружительно пахнет. Меня вовсе не заводит её невинность и робкие движения губами, так что даже язык ей рот запустить не могу, хоть и очень хочется. Напугать её боюсь, знаю, что напугается.

И мне совершенно точно не сносит крышу после того, как она нерешительно сжала в кулаках низ моей рубашки, будто сознание вот-вот потеряет, нужно держаться за что-то, а обнять стесняется, или боится. Себя боится… она ведь так ненавидит меня, сама сказала, да и есть за что. Так сильно ненавидит, что сильнее меня целовать начинает, будто входит во вкус. А значит прекращать это надо, потому что если во вкус войду я, сомневаюсь, что смогу и дальше держать себя под контролем.

Хочу ли я держать себя под контролем рядом ней — вот в чём вопрос.

«Твою мать… Прости, Костик. Прости, братишка. Я налажал… Я так крупно налажал…»


* * *

Звуки постепенно наполняют голову лишь тогда, когда становится странно холодно, как-то пусто на душе, будто от сердца нечто сокровенное оторвали. Нет, ничего не оторвали — всего лишь Яроцкий меня целовать закончил. Всего лишь смотрит на то, как я краской заливаюсь, на то, как взгляд от неловкости не знаю куда уткнуть, и молчит.

«Скажи же хоть что-нибудь, пожалуйста…» — умоляю мысленно.

Злюсь на себя — слабачку, — но настолько большой стыд испытываю, что совершенно не до злости становится.

Слышу, как народ вокруг гудит, переговаривается, но не прислушиваюсь — не сложно понять, о чём идёт речь. А Яроцкий всё глаз с меня не сводит, только не обнимает больше, руки опустил и в карманы спрятал, отчего ещё больше повеяло холодом.

— Ну, чё… засчитано, чё! — слышу одобрительный голос Дена, а следом…

— Ну, здарова, малышня! Вечеринку значит, устроили, а нас не пригласили? Обииидно… — в дверях стоят два полицейских в форме и выглядят так, будто только что сорвали куш!

— Так ты… ты не врал? — выдыхаю во все глаза глядя на Макса, пока вокруг начинается настоящий хаос из спешащих убраться по домам малолеток. А Яроцкий, с видом, будто всё происходящее его вообще не касается, зажимает зубами сигарету, собираясь подкуривать, но вдруг передумывает, на раздражённом вздохе прячет зажигалку в карман, плюхается на диван, раскидывая руки в стороны, и пожимает плечами:

— Мы же договорились не врать. Разве нет?

ГЛАВА 22

— Зачем ты это сделал? — смотрю на Яроцкого сверху вниз, слушаю визг девчонок, ругательство парней, звон бутылок, стук каблуков, какие-то хлопки, что-то где-то падает, стучит, бьётся. Музыка резко обрывается, следом слышен грохот: Саша Кириллов зацепился за провода на полу и мало того, то сам носом по паркету проехался, так ещё и колонки на себя скинул, ноутбук также следом со столика полетел и выглядит теперь, мягко говоря, неважно. Уж не знаю, чей он был, но я искренне рада, что ему кранты!

— Эй! — вновь поворачиваюсь к Максу и наблюдаю до безобразия возмутительную картину: откинулся затылком на подголовник дивана, руки на груди сложил, закрыл глаза и даже ухом не ведёт.

— Вздремнуть решил?! — кричу тоненьким голоском, а потом вдруг понимаю — бесполезно. Нет смысла паниковать, ругаться, хвататься за голову, всё… назад дороги нет, время, когда этот идиот звонил в полицию назад не вернёшь. Сейчас эти двое в форме прекратят гоняться за пьяной молодёжью и сокрушат весь гнев на хозяйку квартиры, то есть на меня, не на Полину же.

Кстати, о маленьких гадинах!

— Полина! — успеваю заметить, как розовый хаер мелькает во входных дверях, на этом и замолкаю. Полина сбежала. Здорово.

«Как скоро уйдёшь ты, чудовище развалившееся на мамином диване?»

На выдохе опускаюсь рядом с Яроцким и прячу лицо в ладонях.

Даже плакать больше не хочется, всё — перегорела лампочка. Ну что ж, можно отдать Яроцкому должное — он хотя бы не соврал, сказал, что скоро всё закончится, вот оно и закончилось. Разгромленная квартира быстро пустеет, а вот последствия вечеринки не исчезают никуда. Банки из-под пива, окурки на полу, какая-то лужа у родительской кровати, туалетная бумага на люстре, красный лифчик на телевизоре, чьей-то потерянный кроссовок, упаковки от чипсов, пластиковые стаканчики, на половину полные бутылки с водкой и стекло на полу… стекло от маминой вазы.

Набрать в грудь побольше воздуха и заверить себя, что бывают в жизни ситуации и похуже. Мне ли не знать? Не так уж всё и плохо. Правда, ведь?

Нет. Блин, всё плохо. Всё очень плохо!

Отстукиваю пятками по полу и провожаю взглядом последних пьяных посетителей моей квартиры, вроде бы это Оскара только что вынесли… Стоп. А что у него с причёской? Что эта за плешь на макушке?.. А вот это определённо смешно! С удовольствием злорадно посмеялась бы, если бы не вот эта девушка, которая не уходит почему-то и то и дело на меня поглядывает. Вероника стоит рядом с полицейскими и выглядит предельно расслабленно, будто проблемы с законом на её семью не распространяются и папины деньги решают все проблемы на свете.

Взятку им, что ли дать собирается?

Похлопать себя по щекам. Прийти в чувства. Вот так.

Боже… это самый худший день в моей жизни.

— Если что, в участок вместе поедем.

— Зояяя… — стону, падая на спинку дивана. — Ты почему не ушла?

Пожимает плечами и закидывает в рот дольку чипсов.

— Странные они какие-то, — с придиркой смотрит на ментов. — Не доверяю я им.

— Зоя, иди домой! Быстрее!

— А почему они не словили никого? — щурит глаза Зоя и поворачивается ко мне. — Кстати, вы теперь встречаетесь? — кивает на Яроцкого, глаза которого, как по команде распахиваются, а плечи вздрагивают от беззвучного смешка:

— Это Что?

— Это твоя одноклассница, — даже взглянуть в его сторону не могу, щёки вновь пылать начинают. — Зоя, иди домой, пожалуйста, — шиплю сквозь зубы.

— Если что, я против, — закидывает в рот очередную дольку чипсов и предвзято смотрит на Яроцкого. — Против ваших отношений. Не нравится он мне.

— Зооояяя! — умоляюще шиплю сквозь зубы.

— А, прости, забыла, что мегера ещё здесь, — кивает на Веронику.

Ладно. Пора уже что-то делать.

Поднимаюсь с дивана и шагаю к двоим в форме.

— Боже, ну и вонь. Откройте окна! — морщит нос тот, что пониже будет и с небольшим животиком.

— Послушайте…

— Дверь там, девочка, — тот, что повыше указывает на входную дверь. — Помочь уйти, или в отделение прокатимся?

— Это её квартира, — Вероника устало вздыхает, складывает руки на груди и опускается на диван рядом с Яроцким.

Вот же ж блин… только сейчас доходит, что девушка Макса всё видела! Ну это… это самое видела.

— Послушайте… — попытку поговорить номер два полицейские также прерывают.

— Где родители?

— Они… их нет в городе.

— Хорошо.

— Послушайте… — но договорить вновь не дают. Тот, что повыше, игнорируя меня, шагает к Зое и спрашивает, сколько времени ей дать, чтобы она успела отсюда убраться.

— А почему вы никого не словили? — осведомляется Зоя. — На несовершеннолетних проще всё повесить, да?

Пока второй полицейский делает обход квартиры, второй явно начинает раздражаться излишней активности Зои, так что мне приходится подхватить её под руку и с силой потащить к двери. Ну раз дают ей шанс уйти, пусть идёт и не оглядывается! У меня-то родителей двое, переживут, справятся, а у неё одна бабушка в опекунах, и что-то совершенно не хочется видеть бабу Женю в полицейском участке в слезах и с валокордином.

Кстати о лекарствах. Мне свои уже давно принять пора.

— Никого. Разбежались, как таракашки, — оглашает второй полицейский, расстёгивает куртку и плюхается на диван рядом с Вероникой, принимаясь с ней мило о чём-то беседовать. Второй полицейский, которому не больше двадцати семи-двадцати восьми, с задумчивым видом почёсывает гладковыбритый подбородок, вдруг шагает к Яроцкому и пинает его ботинком по ногам.

— Ну? Доволен?

Макс нехотя отрывает голову от подголовника, тяжело вздыхает и смотрит на полицейского одним из самых своих равнодушных взглядов.

— Да, — отвечает холодно. — Спасибо.

Полицейский фыркает в ответ, достаёт из-за пояса дубинку и направляет на Макса:

— Вот прям распирает от желания настучать тебе сейчас по заднице!

— Вы что делаете?! — что-то невидимое в спину толкает. Сама не замечаю, как оказываюсь между Яроцким и полицейским, крепко сжимаю кулаки и от абсурда нелепо хлопаю челюстью. — Вы не можете его бить! — выдаю. А полицейский смеётся в ответ. В эту секунду и ловлю себя на мысли, что лицо его кажется каким-то до боли знакомым. Даже смех… будто слышала его уже где-то.

— Иди, посиди, девочка, — указывает дубинкой на стул у маминого трюмо и раздражённо выдыхает, когда я отказываюсь и с места двигаться.

— Максим? — полицейский вытягивает шею, чтобы разглядеть за моей спиной Яроцкого. — Убери её, или я сейчас не сдержусь, и поедем все вместе в участок протокол составлять.

— Отойди, — Вероника тянет меня в сторону и заставляет сесть на своё место. Изящным жестом перекидывает волосы за спину и с благодарностью смотрит на полицейского. — Спасибо, Ярослав. Мы перед тобой в долгу.

Ярослав?

Ярослав?! Погодите минутку…

— Как звать? — толкает меня в бок товарищ Ярослава, улыбаясь сквозь редкие усики.

— Л-лиза.

— Хорошо, Лиза. Пакеты есть?

— Па…пакеты? Для чего пакеты?

— Расчленять тебя будем и по частям паковать, — хрипло усмехается, пока я в ужасе смотрю на него. — Шутка. В общем, тащи пакеты и собирай в них всё бухлишко, что вы понатаскали.

— Она ничего не таскала, — раздаётся голос Макса, а следом вымученный вздох Вероники:

— Я принесу. Где пакеты?

— Э-э… там. На кухне в диване.

— Чёрт… устал я что-то… — Ярослав толкает Макса в бок, чтобы тот подвинулся и плюхается рядом. — Что за притон малолеток вы тут устроили, Максим? Эй! — Щелчок, будто щелбана кому-то отвесили. — Сам позвал, а теперь игнорируешь?

— Я тебе спасибо сказал? Что ещё хочешь?

— Да ничего… — вздыхает Ярослав. — Но думаешь, мне тебя покрывать нравится?

— Да я тоже как бы ни в восторге тебя перед папочкой отмазывать.

— Ладно, ты это… потише давай.

— Здесь все свои.

— Эту я вижу впервые, — чувствую взгляд на себе. Взгляд Ярослава — брата Яроцкого.

С ума сойти…

Какие ещё сюрпризы на сегодня запланированы?