— Давно не виделись, да? — голос обволакивает, хочется растереть кожу руками.

— Не так уж и давно.

— Больше года назад, — напоминает, выгибая бровь, будто я и сама не знаю, когда в последний раз посещала школу. — Где же ты была столько времени, Багрянова, м?

— Ты знаешь где, — смотрю в упор, даже не моргаю, а коленки дрожат предательски, и на то есть причина. — Все знают.

— За границей? — усмехается. — Ну и как там?

— Одежду. Дай. И я пошла. — Боковым зрением отмечаю, что дверь ванной комнаты закрыта, на коридоре кроме нас со Светлаковой никого нет.

— И это вся твоя благодарность за избавление от Оскара, Багрянова? — цинично хмыкает, закатывая поведённые чёрным глаза. — Ни капли не изменилась.

«А ты вот о-о-очень.»

Смотрю настойчиво. Я может, была бы и не против «пообщаться» спустя год «разлуки» и всё такие, но ситуация крайне неподходящая. Прям вообще неподходящая после всего что случилось. Мне нужна Полина! И мне нужно домой! Срочно!

Мобильный в кармане вибрирует — а вот и мама вернулась. Отвечать не стану, больше чем положено всё равно не получу.

— Одежду, одолжи, пожалуйста, — чеканю по слову и как можно вежливей.

И вновь паузу выдерживает, стоит так близко, что запах сладких духов так и умоляет смачно чихнуть.

Хмыкает, перебрасывает за спину блестящие чёрные волосы и удаляется в одну из комнат, в которой к моему удивлению никого не оказывается. Возвращается со стопкой чистой, выглаженной одежды и вручает мне.

— И… даже не спросишь, зачем она мне? — ищу подвох.

— Нет, — улыбаясь, пожимает плечам. — Нужна, раз просишь.

— Вот так просто, да? — спрашиваю уже у отдаляющейся спины и слышу в ответ одинокий холодный смешок и короткую фразу: — В кармане рубашки.

Понятия не имея, что это значило. Ненормальная какая-то.

Уже двигаюсь к ванной комнате, в которой оставила Полину и вытаскиваю и кармана шелковой рубашки маленькую картонку похожую на открытку, которые зачастую прилагают к букетам с цветами. Останавливаюсь напротив двери в ванную комнату и с несколько секунд непонимающим взглядом сверлю глянцевую картонку размером в половину ладони с изображением красивой высокой клетки с тонкими золотистыми прутьями и замком на закрытой дверке. В клетке на жёрдочке сидит маленькая птичка с тонким длинным клювом и пёстрым окрасом: ярко-бирюзовая грудка, нежно-салатовая спинка, а кончики крыльев окрашены в розовый. Колибри — вот, что это за птичка. И я не понимаю, что всё это значит.

Открываю открытку и читаю всего одно написанное внутри слово:

«Попалась?»

ГЛАВА 3

— Нина Викторовна, эм-м… вы… вы уверены, что это хорошая идея?

Мама рассеянно смотрит на меня, затем на Антона Павловича — директора школы, затем снова на меня, негромко прочищает горло и напускает на лицо немного больше уверенности.

— Я… — смотрит в вечно выпученные глаза Антошки, как его вся школа за спиной называет и говорит твёрдо: — Это решение Лизы. Мы с отцом его одобряем, как и доктор. Здоровье Лизы стабильно, так что не нахожу причин тому, почему моя дочь не может вернуться к учёбе на две недели раньше запланированного, раз уж она этого хочет.

Антон Павлович продолжает щёлкать шариковой ручкой, выпячивает губы и смотрит на архивный шкаф с видом глубокомыслящего человека. А я рассматриваю всё те же жёлтые вертикальные жалюзи, горшки с цветами на подоконнике, всё тот же стол в форме буквы «С», рельефные обои в тонкую полоску и кажется, будто только вчера покидала стены этого кабинета, школьные коридоры, прощалась с одноклассниками…

Прощалась — как громко сказано. Так громко, что руки потеют, стоит подумать о скорой встрече с ними, а по спине холодок крадётся.

Глубоко вдыхаю и смотрю на директора. Даже костюм на Антошке всё тот же: твидовый, тёмно-коричневый, в большую клетку.

Скребёт кончиком ручки лысеющую макушку и наконец, заключает:

— Что ж, раз так, не вижу никаких проблем, чтобы продолжить обучение Лизы в школьном учреждении с этого дня. — Опускает руки на стол и наклоняется ближе к маме. — Однако, вы должны понимать, Нина Викторовна, что со своей стороны я и поставленные в известность преподаватели сделаем всё возможное, чтобы сохранить конфиденциальность информации, это ваше право, и школа чтит желание Лизы оставить всё в тайне, но всё же, я не могу дать стопроцентной гарантии, что утечки не произойдёт. Это школа, поймите, дети слишком любознательны, а иногда слишком упёрты в желании докопаться до истины, даже если эта истина их не касается. Поэтому…

— Антон Павлович, — перебивает мама, — мы всё понимаем. Лично я не вижу в этом никакой проблемы, но Лиза… просто она так решила.

Директор откидывается на спинку старого кожаного кресла и смотрит на меня:

— Да, но позвольте полюбопытствовать. Спрошу прямо: Лиза, ты боишься насмешек со стороны одноклассников? Если это так, то хочу тебя заверить…

— Нет. Я не боюсь, — и это всё, что я хотела сказать.

Директор поджимает губы:

— Тогда… тогда в чём же причина? Даже твои друзья не знают, я прав? У тебя же есть в школе друзья?

— Я просто считаю, что им не нужно об этом знать.

Смотрю на маму, на воспалённые, после бессонной ночи у тёти Аллы, глаза и чувствую вину, что из-за меня она теперь точно не выспится.

— Антон Павлович, я и мой муж неоднократно говорили с Лизой на эту тему, поверьте. Но мы уважаем решение нашей дочери оставить всё в тайне, поэтому прошу вас отнестись с пониманием и всего лишь пресекать разглашение информации. К тому же, это выпускной класс, вам не придётся хранить тайну моей дочери слишком долго.

Ещё минут двадцать ушло на напоминание школьных правил, на уточнение предметов, которые были у меня во время домашнего обучения, хоть и длилось оно всего несколько месяцев, а также на просвещение о том, что в большинстве школьных кабинетов заменили мебель и переклеили обои, так что я должна быть предельно аккуратна в обращении со школьным имуществом.

И вот я осталась одна с практически пустым рюкзаком за спиной, посреди мрачного школьного коридора с выкрашенными в больнично-голубой стенами и выключенным в целях экономии освещением.

Мама поцеловала меня раз десять и умчалась домой готовить отцу завтрак, обед и ужин, чтобы, так и не выспавшись добросовестно отправиться на работу, с которой ей также помогла тётя Алла. А точнее — её муж, который является владельцем крупной компании, занимающейся застройкой большей части черноморского побережья гостиницами и отелями для отдыхающих.

Мой отец работает в порту и руководит разгрузкой мелких торговых суден. Уже лет пять, как руководит и вроде как ожидает повышения.

Зачем вообще сейчас об этом рассказываю?.. Всё просто — всего лишь пытаюсь оттянуть момент, когда опущу вот эту ручку класса русской литературы и предстану перед 11«Б», тем самым, который в последний раз видела больше года назад.

Знала, что вернуться в школу будет сложно. Но даже не предполагала, что настолько, да ещё и в таких обстоятельствах. После того, что случилось с Полиной, после того, что узнала от неё утром, после того, как сестра умоляла меня не возвращаться в школу.

«Они найдут тебя! К тебе приставят куратора, Лиза! Тебе не избежать этого! Никто ещё не избежал»!

Да что же это за игра такая?.. Какой ненормальный её придумал? И главный вопрос — для чего?! Это же… безумие какое-то. Издевательство над людьми, над их психикой. В голове не укладывается! И главный безумец находится где-то здесь — в одном из классов. Как и скорее всего тот, кто изнасиловал мою сестру, будучи уверенным, что никто и никогда об этом не узнает. Но я знаю. А я — уже единица.

«Надеюсь, ты знаешь что делаешь, милая», — сказала мне мама напоследок.

— Надеюсь, — шепчу себе под нос и открываю дверь класса.

Знаете, как это бывает? Когда было шумно, оживлённо, и тут бац, и тишина. Тугая, напряжённая. И ты понимаешь, что стал ей причиной. Эпицентром события, фигурой приковавшей взгляды всех до единого, даже учителя — Марии Петровны, глаза которой едва на лоб не полезли при виде меня на пороге её кабинета.

Стою, как в землю вкопанная. Блуждаю взглядом по застывшим лицам одноклассников, потом обливаюсь и пытаюсь сглотнуть сухой ком застрявший горле, чтобы пропихнуть в лёгкие хоть немного кислорода. Руки дрожат так сильно, что приходится спрятать их в карманах толстовки, голова идёт кругом, в глазах плывёт. Адреналин, испуг, паника?

Боже…

«В чём дело, Лиза? Ты же готова была. Маму, отца, директора заверила, что готова! Чего мнешься, стоишь? Давай, сделай хоть что-нибудь, чтобы не выглядеть законченной идиоткой.»

— Лиза? — Спасибо тебе, Мария Петровна, что сказала хоть что-то. — Но… разве ты не через две недели должна была к нам вернуться? — Выглядит крайне удивлённо, пожимает плечами и обводит растерянным взглядом учеников, будто у них есть ответ на этот вопрос.

— Я… — Боже, что за жуткий писк, а не голос? — Я уже… вернулась. Раньше. Эм-м… так получилось.

Напряжённая тишина сменятся шумком пробежавшимся по классу и дышать становится немного легче. Но среди моих одноклассников по-прежнему нет ни одного человека, кто смотрел бы куда-либо ещё, кроме меня и только из-за этого ногти всё больнее и больнее въедаются в кожу, а суставы стонут от боли в сжатых кулаках.

— Багрянова вернулась! — не знаю кому принадлежал этот возглас, мне всё ещё сложно фокусировать зрение на лицах — веки свинцовые и кажется, что даже волосы взмокли, и теперь все смотрят только на них.

— Что ж… — Мария Петровна, наконец, смиряется с моим визитом, хоть и выглядит обескураженно, указывает на пустую парту в конце кабинета и, глядя поверх прямоугольных очков с толстенными стёклами, вроде как даже с сожалением сообщает, что это единственное свободное место.

Опускаю голову и плетусь по проходу между двумя рядами, акцентируя всё внимание на ногах, которые слишком сильно вибрируют и могут отказать в любую секунду. Бросаю рюкзак на пол, опускаюсь на один из пустых стульев и тихонечко выдыхаю.

Парта у окна, в крайнем правом ряду.[A1] Хорошая парта, и в правду новая, столешница прям блестит и она — всё, куда я могу смотреть.

— Заграничная вернулась…

— Припёрлась блин…

— У неё с башкой проблемы…

— Слышала, она в психушке была…

— Дура, что ли? Психи в школах не учатся?

— А ты тогда кто? Исключение?

Смех.

— Тихо всем! — Мария Петровна никогда не владела достаточным авторитетом, чтобы все послушались её с первой попытки.

— ТИХО ВСЕМ! — Попытка номер два увенчалась успехом. — Лиза, у тебя есть учебник?

— Я… — гляжу исподлобья, — я их ещё не получила.

— Хорошо. Кто-нибудь, поделитесь с Лизой учебником и продолжим урок!

И тишина. Как предсказуемо.

Поднимаю голову и набираюсь смелости, чтобы оглядеть своих одноклассников. Некоторые всё ещё таращатся в мою сторону, у некоторых интерес пропал, некоторые продолжают шептаться и посмеиваться — в основном девчонки; слышу, как обсуждают мои вьющиеся волосы, будто год назад они были идеально прямыми.

— Кто-нибудь, поделитесь с Лизой учебником!

— А вдруг она заразная?

Смех.

— ТИХО!

— Держи, — учебник по русской литературе падает передо мной на парту, и я встречаюсь удивлённым взглядом с девушкой, что стоит рядом и смотрит на меня холодными голубыми глазами. Чёрные волосы Вероники собраны в высокий конский хвост, и каждый раз удивляют своим здоровым блеском. Узкие джинсы-дудочки и шелковая рубашка глубокого синего цвета удивительно гармонично сочетается с бронзовым загаром. Если честно, вообще не представляю, в какой одежде Светлакова может выглядеть плохо. Она идеальна во всём. Идеальная внешность, идеальная одежда, идеальное положение, идеальная семья, идеальное будущее. Пример для подражания всех девчонок в школе. Вероника Светлакова — ледяная королева, в кругу которой хочет находиться каждый.

Я никогда не хотела.

В отличие от моей младшей сестры.

Хмыкает застывшей мне и приподнимает уголок губ в позабавленной улыбке:

— Пожалуйста.

Провожаю её взглядом до тех пор, пока не возвращается на своё место в центральном ряду за второй партой и, наконец, беру себя в руки, смотрю на учебник и открываю на странице, которую называет Мария Петровна.

«Русская литература начала XX века», — читаю заголовок и на этом заканчиваю. Смотрю на рисунок выведенный от руки на всю страницу обычной шариковой ручкой с синими чернилами — не особо аккуратная клетка с прутьями, на дне которой валяется явно дохлая птица.

И словно током ударяет. Кожа покрывается мурашками. Волоски на шее становятся дыбом. Так резко поднимаю на Светлакову глаза, что с пару секунд вообще ничего не вижу — сплошная тьма, которая очень медленно приобретает очертания человеческого лица с двумя голубыми глазами и загадочно-садистской улыбочкой растянутой на алых губах.