— Как ты, солнышко? — Сейчас рядом со мной тётя Алла. Бабушку с трудом заставили отправиться домой, маму вызвал доктор для разговора, а где отец мне никто не говорит. Говорят лишь, что Полина сейчас вместе с ним. Два дня прошло с момента, как я вышла из комы, а их двоих я ещё не видела.

Тётя Алла помогает снять с лица кислородную маску, сжимает мою ладонь в своих и наклоняется ближе, чтобы расслышать моё бормотание.

— Не… не называйте… меня… солнышком, — хрипло, тихо, почти беззвучно.

Тётя Алла принимает это за шутку и тихонько усмехается сквозь слёзы застывшие в глазах.

— Ты… ты знаешь, что произошло? — спрашивает мягко. — Мама тебе сказала?

— В общих… чертах, — получается ответить. Ворочаю языком в пересушенном рту — ищу слюну, практически не нахожу её. Пытаюсь прочистить горло и сжимаюсь от неприятного ощущения — только вчера из меня вытащили эту ненавистную трубку для интубации трахеи.

Тётя Алла делает глубокий вдох для уверенности и рассказывает о том, что две недели назад у меня остановилось сердце. Приехавшая на место событий скорая помощь сумела его запустить, но тело уже начало отторгать донорский орган — врачи об этом предупреждали. Операция по трансплантации хоть и прошла успешно, но новое сердце за год так и не сумело прижиться на все сто процентов, поэтому и приходилось пить таблетки в удвоенном количестве, регулярно сдавать анализы, делать процедуры и посещать реабилитационный центр чаще, чем это могло быть необходимо. Именно по этой причине родители и настаивали на домашнем обучении. Но я настояла на школе.

Жалею ли я?

Меньше чем, должна была бы.

В моей крови были обнаружены следы наркотических средств. Мама ещё не спрашивала, как они попали в мой организм, но скажи я ей правду, не уверена, что она поверит после того количества лжи которым я её кормила до случившегося. Да и… сейчас это уже не важно. Оскар подмешал что-то в воду, что-то лёгкое, но этого вполне хватило, чтобы сердце не выдержало нагрузки. Плюс эмоциональное состояние сыграло свою роль — не могло не сыграть после всего, что я увидела и услышала. Мой организм сдался… Должен был сдаться гораздо раньше по заверениям врачей, но им незачем знать, что заставляло меня из последних сил держаться — кто заставлял.

Сейчас моё состояние практически стабильно, и врачи называют это чудом. Сердце бьётся, как часы, организм восстанавливается, но душа… душа в дырах, изранена, всё ещё кровоточит. И душу мою никто не заштопает волшебными нитками.

— Тебе предстоит новый курс реабилитации, Лиза, — продолжает говорить тётя Алла. — Долгий курс и довольно тяжёлый, но ты справишься. Ты ведь всегда справляешься, правда?

В ближайшие месяцы, возможно даже годы домой я не вернусь — родители решили, что так для меня будет лучше. Здесь — в этом городе, — есть всё необходимое для моей реабилитации, я буду находиться под постоянным наблюдением, продолжать пить лекарства, ходить на процедуры… Здесь — у бабушки, — я буду в большем спокойствии, чем дома, и с этим я согласна. Не хочу возвращаться. Пока что не хочу.

Я знаю, что тётя Алла оплатила все счета и предстоящую реабилитацию. Лекарства, которые будут необходимы, и даже эта платная палата, в которую меня перевели из реанимации, досталась мне благодаря деньгам семьи Рысиных. Я слышала, как мама и тётя Алла шептались, когда думали, что я сплю. Теперь знаю, кому обязана финансовой поддержкой и даже тем дорогим рюкзаком, который был в тайне подарен мне мамой Кости. Кости… который подарил мне своё сердце.

А я его чуть не убила… снова.

Даже Зоя приезжала навестить меня, пока я была в коме. Она-то и рассказала моим близким обо всём, что случилось в доме Светлаковых. А больше нет смысла скрывать. Теперь — когда было возбуждено уголовное дело и главные виновники находятся под следствием. Представляю себе лицо Оскара, когда за ним полиция явилась и невольно улыбнуться хочется — я ведь слово своё выходит не сдержала. Зоя, после того, что они сделали со мной и с Максом первым делом залила запись нашего с Оскаром разговора во все возможные соцсети для того, чтобы этим ублюдкам и тем, кто покрывает их, было не улизнуть. Довериться полиции в первую очередь, было рискованно, поэтому Зоя доверилась народу. А там и полиция подключилась — не наша, не местная, а кто-то вышепоставленный, кто-то из следственного департамента. Так что теперь никто не закроет глаза на эту историю — дело приобрело большие масштабы. Подростки, наркотики, игра, шантаж, грязные видео… Чистыми из воды этим подонкам уже не выйти. Зоя молодец. Знаю, что она сомневалась, боялась того, как запись отразится на мне и на моей семье, ведь я и Полина в этом разговоре — ключевые фигуры, но в итоге… Моя подруга поступила верно. Кто-то должен был это сделать, и я рада, что этим человеком оказалась она.

По ряду причин Зое пришлось вернуться домой: бабушка, учёба, да и полиция разрешение на выезд не давала. Теперь Зоя проходит по делу одним из главных свидетелей, но как заверила тётя Алла, это даже воодушевляет мою подругу и нисколько не обременяет. Это ведь Зоя.

— Позвонишь ей, как только сможешь нормально говорить, хорошо?

Киваю тёте Алле и взглядом даю понять, что готова слушать дальше.

Все до сих пор прибывают в полном шоке из-за того, какие жестокости творились за спинами взрослых. Никто и подумать не мог, что в обычной средней школе подростков шантажируют, заставляют выполнять задания и называют «птичками». Общественность разделилась: кто-то молча хватался за голову, кто-то даже митинги устраивал под окнами отделения, где находятся Ромыч и его компания, кто-то лишь пожимал плечами и говорил, что это норма — так всегда бывает.

Пресса взбунтовалась. Администрация города на ушах стоит. Школы пестрят людьми в форме. Хм, как же вовремя все спохватились.

А я… а я слушаю всё это и хочу знать ответ лишь на один единственный вопрос.

— Максим жив, — отвечает тётя Алла спустя паузу и отводит поникший взгляд в сторону. — Только с мамой не говори о нём пока что, ладно?

— Ладно, — хрипло.

Я понимаю маму. Всё началось с Яроцкого… и вот её дочь едва ли не умерла, связавшись с этим парнем.

Так что да… я очень понимаю своих родителей. Вряд ли они когда-либо смогут его простить.

Смогу ли я?

Лёжа в больнице и слушая новости была уверена, что смогу… но… тогда я ещё не знала всего.

— Хочу, чтобы ты знала, — взгляд тёти Аллы наполняется неуверенностью, — твоим родителям потребовалось разрешение, чтобы ты сейчас могла находиться здесь. Следствие пошло навстречу в виду того, что это — ближайшая клиника, где ты можешь получить необходимое лечение и пройти курс реабилитации, но ты должна быть готова, Лиза, что через какое-то время, когда тебе станет лучше, полиция приедет сюда…

— Для допроса?

— Да. Ты проходишь по делу, как пострадавшая. И… Максим, он… с ним всё более сложно, но зная связи его семьи заключение под стражу маловероятно, к тому же он сам пострадал…

— Он не имеет к наркотикам никакого отношения.

— Да, но эти сволочи пытались повесить всё на него.

Сглатываю и вновь морщусь от боли.

— Не говори, просто кивай.

— Всё в порядке, — вру. Не знаю, когда со мной будет всё в порядке. Вряд ли в этой жизни. — Пусть скажет правду… Всё как было.

— Он… — тётя Алла прикусывает губу и отводит растерянный взгляд в сторону. — Мама запретила мне говорить с тобой об этом.

— О чём? — страх вихрем закручивается внутри. — Вы ведь сказали…

— Он жив. Жив! Просто… он в больнице, разрешение покинуть пределы города его отец не получил насколько я знаю. Он хотел вывезти Максима за границу — далеко за границу, а не в соседний город, так что…

— Говорите же.

— Лиза он… Его… травма его головы очень серьёзная. Максим… всё ещё не пришёл в себя.

— Он умрёт?

— Я не знаю.

— Он умрёт, да? Просто скажите!

— Лиза… — головой качает. — Я думаю, его отец получит разрешение на перевоз сына за границу — для такого как он нет ничего невозможно, а следствие может и подождать, тем более что Максим Яроцкий… говорящий и соображающий Максим им просто необходим. Ты главное не переживай, всё будет хорошо.

Всё будет хорошо — бессмысленная фраза. Обманка для девчонки прикованной к больничной койке.

Ничего не будет хорошо. Если что-то хорошее и было в этой истории, то оно давно закончилось.

— Оскара и его дружков накажут по всем законам, — тётя Алла пытается говорить с воодушевлением. — К тому же благодаря брату Максима было поднято старое дело о… о Косте. Роман Емельянов отрицает, что он был за рулём своей машины в ту ночь, но там есть один парень… Денис…

— Ден?

— Да, кажется, в своём кругу они так его называют. Он решил сотрудничать со следствием, так что думаю, мы скоро узнаем правду.

— Почему вы мне не сказали? — смотрю на тётю Аллу, и глаза слезами наполняются. — Почему просто не сказали?

— Ты была в коме, Лиза. Да и… столько всего произошло.

— Я не об этом, — слёзы продолжают жечь глаза, пульс учащается, слышу, как приборы начинают пищать быстрее. — Костя.

Тётя Алла не сдерживает слёз. Пытается скрыть их, отворачивается, стряхивает ладонью. Глубоко вздыхает и вновь смотрит на меня.

— Я… — голос дрожит и звучит тихо. — Лиза, вы с Костей учились в одной школе, знали друг друга. Возможно так и не смогли подружиться, но твои родители и я не могли сказать тебе вот так — сразу. Мы боялись. Осознание, что в твоей груди теперь бьётся сердце моего сына могло усложнить тебе и без того тяжёлую жизнь. Нужно было время. Ты бы повзрослела, восстановилась после операции и тогда…

— Вы бы сказали мне, что Костя отдал мне своё сердце?

— Да, — кивает и улыбается с горечью, а в глазах будто искорки гордости за сына сверкают. Так ярко… — Мой мальчик знал о твоих проблемах, Лиза. Так случилось, что он услышал, как я утешала твою маму, когда разговор об операции встал ребром. Тебе была необходима пересадка, прогнозы были не самыми хорошими, помнишь?

Киваю.

Тётя Алла слабо улыбается, а на щеках продолжают блестеть дорожки от слёз:

— Костя спросил тогда у меня, можем ли мы чем-нибудь тебе помочь? Средствами. Я ответила, что, к сожалению деньги здесь мало что могут решить, а он… я никогда не видела его таким… вы ведь даже не дружили.

— Мы просто не успели это сделать.

Тётя Алла мягко опускает ладонь мне на грудь.

— Это… это было непростое решение. Мой муж не сразу согласился, но… поймёшь ли ты меня правильно, Лиза?.. Я не только пыталась помочь сохранить жизнь тебе. Всё о чём я в тот момент могла думать, это о том, чтобы сохранить хотя бы частичку моего мальчика. Хотя бы частичку, которая сможет продолжить жить. Костя был бы счастлив узнать, что спас жизнь такой замечательной девочке, как ты. Он был бы счастлив, как и я, знать, что его сердце теперь живёт в тебе.

На следующий день ко мне в палату, наконец, заглянул отец.

Клянусь, ещё никогда в жизни я не видела его таким. Его сложно было узнать. Потерянный, бледный, с красными, водянистыми глазами под которыми пролегли огромные тени, и практически полностью поседевший.

Выть захотелось от одного взгляда на него, но я сдержалась. Заставила себя изо всех сил выдавить неправдоподобную улыбку, уткнуться лицом в его тёплую грудь и только тогда дать волю слезам… беззвучно.

Мы не говорили с папой о том, что произошло. Мы просто смотрели друг на друга, молчали… А потом он почему-то заговорил про Пашу. Не просто так заговорил.

— Заходи, — отец открывает перед Пашей дверь и дружественно хлопает по плечу. — Ей нужна твоя поддержка.

Паша неуверенно кивает, глаза суетливо — даже испуганно, — бегают по палате, пока не останавливаются на моём застывшем в смешанных чувствах лице. Рада ли я ему? Не знаю. Сейчас я плохо ориентируюсь в собственных ощущениях. Понимаю лишь то, что больше не злюсь на него — а есть ли смысл? Каждый из нас совершил много ошибок. Каждый из нас за них поплатился.

— На чём ты приехал? — спрашиваю, наблюдая, как Паша спотыкается о ножку стула и ловит его в нескольких сантиметрах от пола.

— П-прости.

— Так на чём ты приехал?

— На поезде, — прочищает горло от неловкости, опускается на стул и переплетает пальцы в замок. Смотрит на меня украдкой, и будто всё ещё стыдится своих поступков, в глаза мне прямо взглянуть не может. Вижу, что белки у него покрасневшие.

Поднимаюсь повыше на подушке, облизываю пересохшие губы и всё ещё пытаюсь понять, что чувствую. Ничего. Абсолютно ничего.

— Как давно? — просто молчание сглаживаю.

— Неделю назад.

— Неделю? — Удивление — уже хорошо. — И где же ты…

— Твоя мама сказала, что лучше будет, если я навещу тебя попозже. Не хотела, чтобы ты… волновалась лишний раз. Ну, или, — пожимает плечами, — злилась.