— Зачем ты это делаешь?

— Думала, ты ещё на кухне спросишь.

— И?

Бросает на меня короткий взгляд и отвечает не сразу:

— Не ради тебя. Если бы я сама могла помочь ему, меня бы здесь не было, и ты это знаешь. Я просто не могу, сложа руки, пусть и издалека, смотреть на то, как Макс медленно себя убивает. И ты единственная, кто всё ещё может до него достучаться.

— А если бы я отказалась?

— Но ты здесь, — вновь на меня смотрит и горько усмехается. — Я не нужна ему. Я всегда знала, что не нужна ему… Но ни о чём не жалею. Я любила его. Да, по-своему, эгоистично, но любила.

Молчание становится невыносимым, жутко неловким и Вероника решает включить радио.

— Ну? Так что у вас с Пашей? — спрашивает ненавязчиво. — Слышала, ты его ждала, а не меня.

— В копилке сплетен стало пусто?

Усмехается. Всё так же. Как всегда это делала — будто я маленький, неуклюжий зверёк на огромной арене цирка.

— Вы с Чачей не подходите друг другу. Вот мне и интересно: добился он своего, или нет, — искоса на меня смотрит.

— Это ты так решила? Что мы не подходим друг другу.

Протяжно выдыхает, будто жалея, что вообще эту тему затронула, бросает взгляд на меня и безо всякого энтузиазма произносит:

— С Максом ты жила. Даже я видела это. А Чача… мог стать просто «удобным» парнем.

— Он им не стал. Сойдёт ответ? — отвечаю с нажимом, и вижу, как на губах Вероники расцветает горько-удовлетворённая улыбка.

Вновь смотрю на колечко на её безымянном пальце, и она это замечает:

— Условие отца. Я выхожу замуж за сына его партнёра — он отмазывает меня от следствия. Я ведь тоже по горло в дерьме была, знаешь?

Молчу. Отворачиваюсь к окну и провожаю взглядом площадь с высоким работающим фонтаном.

— Понимаю, тебе не интересно, — фыркающе усмехается.

— А разве должно быть?

— Нет. — Вздыхает. — Надеюсь, у тебя получится.

— Правда? — сомнительно улыбаясь, поворачиваю к ней голову. — Теперь ты в меня веришь?

Задерживает на мне твёрдый взгляд и говорит со всей уверенностью:

— Даю тебе слово, Багрянова, что если ты сможешь уговорить его продолжить лечение и не опускать руки, ни ты, ни Макс, больше никогда в жизни меня не увидите. Клянусь. Просто сделай это. Помоги ему. Пожалуйста.


* * *

Упираюсь тростью в вытоптанную дорожку, пытаюсь сориентироваться в направлении, чтобы в лишний раз не звонить брату и не просить вновь «подтереть мне задницу», как слышу — сзади трава зашуршала. Мягко, будто кто-то осторожно идёт по ней мягкой поступью.

Замираю.

Сердце до самого горла подпрыгивает и дыхание перехватывает.

«Так вот почему здесь так светло.»


* * *

Остановился. И я следом.

Полчаса назад Вероника привезла меня сюда, узнав у Ярослава, куда в скором времени Макс направится. Костика пришёл навестить и даже не знал, что будет здесь не один.

Я смотрела на него… всё это время, пока он делился со своим лучшим другом сокровенным.

Замерев стояла в траве у ближайшего дерева на развилке, так близко к нему и одновременно так далеко… Слушала, как поёт птица на ветке. Слушала, как говорит Макс. Всё слышала… каждое слово пропитанное болью, каждый вдох наполненный грустью, каждый выход, будто силы на исходе. Будто желания жить, бороться не осталось. Он смирился. В каком-то смысле Макс Яроцкий успокоился.

Не оборачивается, молчит, вниз смотрит.

Стою за его спиной и практически не дышу. Руки дрожат так сильно, что приходится сжать их в кулаки и убрать за спину, ноги, будто не мои, будто ватой набитые. До боли кусаю губу, чувствую, как в груди грохочет сердце, и узнаю этот ритм — словно огромная бабочка опалёнными крыльями бьётся, взлететь пытается.

Кажется, что это сон. Сотни раз я представляла себе нашу встречу, вопреки здравому смыслу, вопреки решению, что давно приняла, верила — она случится. И каждый раз, в своих фантазиях, я не видела ничего кроме его лица. Рисовала контур губ подушечкой пальца, вспоминала его запах, целовала… Это казалось проще. На самом деле всё оказалось не так: слишком тревожно, волнительно, страшно, что, кажется, воздух заканчивается, вдох с трудом сделать получается.

Как же я скучала.

Как же сильно я по нему скучала…

— Это ты принесла розы? — низким тембром с лёгкой хрипотцой, спокойно, будто мы только вчера с ним виделись. — Костик ненавидит розы, — медленно поворачивается ко мне. — Он в принципе цветы ненавидит.

— Я… — беззвучно.

Вдох поглубже, унять головокружение, унять дрожь и повторить громче:

— Я… я не знала.

Молчит. И будто на меня смотрит, не может — знаю, но всё равно его взгляд чувствую. Всё тот же, каким он смотрел на меня, только на меня… Пронзительный до слабости в коленях, пристальный до онемения в кончиках пальцев. «Мой» взгляд. Сквозь тьму и тёмные очки чувствую его каждой клеточкой кожи.

Нерешительно ступаю ближе, медленно, будто спугнуть его могу. Замираю в шаге от Макса и вижу своё лишённое красок лицо в стёклах его солнцезащитных очков.

— Это ты… — шепчет, и вдох глубокий делает. Голову отворачивает, будто стыдясь чего-то. Многого стыдясь.

Но я его давно простила. За всё простила.

— Я сошёл с ума? — голос дрогнул.

— Нет.

— Тогда почему ты здесь?


* * *

— Сама до конца этого не понимаю.

Как это возможно?

Это сон? Если да, то я не хочу просыпаться.

Это её голос. Её запах… Боже, как долго я его не вдыхал. Во рту так сухо, что язык с трудом ворочается, сердце бьётся где-то в горле, а голова кругом идёт от избытка чувств. Хочется наплевать на пропасть возникшую между нами, схватить её в охапку, прижать к себе, уткнуться носом в волосы и больше никогда не отпускать. Чёрт… никто никогда не узнает, каких усилий мне стоит, прямо сейчас этого не сделать.

Я просто не могу. Просто права на это не имею.

Я сломал этой девочке жизнь…

Лиза… зачем ты приехала? Чтобы увидеть меня таким? Зачем?.. Ты просто вернёшься домой, а я опять останусь вариться в этом аду… без тебя.

Это больно. Бля*ь, как же это больно!


* * *

— Вероника меня привезла, — говорить о ком-то третьем оказывается проще, и я цепляюсь за эту соломинку.

Макс никак не реагирует на эту новость.

— Она мне всё рассказала, — глаз с него не свожу, пытаюсь понять реакцию. Но нет её — никакой реакции.

А я пугаться начинаю. Сомневаться.

Вдруг руку протягивает и лёгким движением касается моих волос.

— Они стали длиннее, — уголок его губ приподнимается в едва заметной улыбке.

— Да, — шепчу, чувствуя, что договор с самой собой о том, что сегодня слёз не будет, летит ко всем чертям.

Плавным движением, кончиками пальцев касается моей щеки, и я закрываю глаза, подаваясь порыву нежности, прижимаюсь к его ладони и беззвучно плачу, прикусывая губу.

— Ты плачешь?

— Нет, — голос звучит ровно.

— Врёшь.

— Нет. Эти слёзы… они… они сами текут. Я не хочу, правда.

Осторожно заводит ладонь мне за шею, так что на коже мурашки вспыхивают, и мягко притягивает меня ближе. Мало. Не достаточно близко.

— Сними очки, — прошу.

— Тебе не понравится, — с горечью усмехается, а моя душа вновь рыдать начинает — как же я скучала по его смеху. — Как ты? — тему переводит.

— Соврать можно? — горько улыбаюсь.

— Вполне.

— Тогда у меня всё отлично.

Отпускает голову, запуская руку в волосы и молча стоит погружённый в наверняка тягостные мысли. Резко выдыхает несколько раз и лицо к небу поднимает.

— Два года прошло, — будто к небу и обращается, — как в бреду. Будто и не было этих лет. Будто только вчера мне сказали, что у тебя остановка сердца была…

— Макс, не надо…

— Я — тварь, — невесело усмехается, опустив голову, и я вновь вижу в стёклах его очков своё заплаканное лицо. — Ты не должна была приезжать. Ты чуть не умерла по моей вине!

— Это была не твоя вина.

— Всё… всё в этой истории случилось по моей вине, и ты знаешь, что это так! Я должен быть вместе с Оскаром и Ромычем, там — за решёткой, вот где мне место. — Головой качает, мрачно посмеиваясь. — А тебя не должно быть здесь. Боже… зачем ты приехала, Лиза? Ты не должна была… Ты… — Резко замолкает, отворачиваясь в сторону, и смотрит на могилу Костика, будто знает, что она там, будто видит её. — Просто уезжай.

— Прогоняешь меня? — слёзы нещадно обжигают лицо.

— Желаю тебе лучшего.

— Чего же? Откуда тебе знать, что для меня будет лучше?

С горечью усмехаюсь, глядя Максу в затылок и ступаю на шаг ближе.

— Повернись.

И будто целую вечность он заставляет себя повернуться ко мне лицом. Даже не знаю, что было бы, если бы его глаза могли видеть… как бы он на меня смотрел? Смог бы вообще это сделать?

Протягиваю руку и осторожно снимаю с него очки.

— Я красавчик, да? — хрипло усмехается.

А я больше ничего не могу с собой поделать. Когда если не сейчас? Душить себя, стоять на месте, лгать себе, что ничего к нему не чувствую, а завтра, послезавтра и каждый день после, жалеть, что не сделала этого?..

Шаг вперёд. Поднимаюсь на носочки, опускаю ладони ему на плечи и практически невесомо касаюсь губами закрытых век: с начала одно, затем второе. Руки Макса с силой обхватывают меня за талию, прижимают к груди, лицом в шею утыкается и протяжно, шумно выдыхает.

— Чёрт, — с болью усмехается, обнимая меня ещё крепче. — Это правда ты… Это ты, Лиза… Это ты…

Дышу снова — дышу им. Обнимаю так сильно, как только могу, обнимаю за все два года, что не могла делать этого.

— Ты должен лечиться, — слова сами изо рта вырываются. — Ты должен! Слышишь меня?!

— С ушами вроде проблем не было.

— Идиот! — сквозь слёзы усмехаюсь. — Ты должен, Макс! Ты не имеешь права опускать руки.

Будто с трудом себя заставляя, разжимает объятия, мягко обхватывает моё лицо ладонями и смотрит невидящими глазами.

— Посмотри на меня, Лиза, — болезненно улыбается, и я снова вижу его ямочки на щеках. — Один шанс из ста, что это дерьмо можно как-то исправить.

— Используй его, — крепко обхватываю его запястья руками. — Ты не можешь сдаться. Ты мир увидеть хотел…

— Я и так его вижу, — головой качает. — Прямо сейчас вижу.

— Тогда сделай это для меня. Можешь? Просто потому что я так хочу.

— О, когда это ты такой стала? — подшучивать ещё пытается.

— Я хочу видеть, как ты на меня смотришь, — решительно. — Хочу этого! Сделай это для меня! Попробуй, если шанс есть!

— Кому как не тебе понять, какого это каждый день по врачам таскаться?.. Нет смысла. Для меня в этом нет смысла. Да я лучше… музыку послушаю, ну или… — плечами пожимает, — телек посмотрю.

— Смешно.

— Лиза, — шире улыбается и вновь в объятия меня заключает, — так ты мозги мне вправить приехала?

— Я приехала… потому что скучала.

Птица вновь запела, так звонко и так красиво, будто для нас старается.

— И когда уедешь? — шепчет мне на ухо.

— Хочешь, чтобы я уехала?

Фыркает:

— Я слепой, но не идиот. Так когда?

— Когда ты меня отпустишь.

— А если никогда не отпущу?

Поднимаю голову и целую его в подбородок:

— Значит, я никогда не уеду.

— Лжёшь? — с пониманием улыбается. — Жалеешь меня?

— Не то и не другое, — завожу руки ему за шею и вновь встаю на носочки, чтобы оказаться ближе к губам.

— Ты простила меня, — на выдохе, с облегчением.

— Тебя сложно ненавидеть.

— Ты должна меня ненавидеть.

Должна. Наверное должна… Но я не могу, не хочу, и даже не пытаюсь. Цена, которую Макс заплатил за свои ошибки, достаточно высока, чтобы наказывать его ещё больше. Нас наказывать, потому что, то, что я чувствую, глядя в его невидящие глаза разрывает мне сердце, будто это я ослепла. Будто нас двоих наказали.

— Ты любишь меня? Ещё любишь? — вдруг спрашивает: тихо и неуверенно.

А я не отвечаю. Вижу, как лицо Макса напрягается, затем вновь резко расслабляется, будто ругает себя за эмоции, на которые права не имеет.

Но он имеет.

«Люблю, — отвечаю мысленно. — Люблю. Люблю!»

— Отвечу, когда снова сможешь меня видеть. Когда в глаза мне посмотришь.

— И где гарантии? — вновь улыбка на губах расцветает.

— Я буду с тобой. Столько сколько смогу, обещаю, но и ты обещай, что однажды снова меня увидишь.