Тихонько закрываю за собой дверь квартиры и подпрыгиваю на месте от неожиданности.

— Я специально включила свет, чтобы не напугать тебя, — мама сидит на кухне, отстукивает пяткой по полу на нервной почве и курит. — Но видимо испугала. Прости.

Прощение просит. Докатились.

— Мам, я… — И слов подобрать не могу.

— Не надо, Лиза, — мама и сама не знает, как спасает меня от вранья. Тушит сигарету в пепельнице, и вновь извиняется, что задымила квартиру. Если мама и курит, то ни при мне и уж точно не в доме. — Я выкурила первую после третьего звонка тебе на который ты не ответила, — выбрасывает пепел в мусорку. — А вторую уже от облегчения, когда увидела вас с Пашей у дома.

Вот Паша и стал моим спасителем второй раз за ночь.

— Прости, мам…

— Я всё понимаю, Лиза, — вижу, что мама плакала и немного жалею, что поставила телефон на беззвучку. Но что бы я ей сказала, подними трубку? — Первая любовь может быть безумной каруселью… — Усмехается. — Мне нравится Паша. Всегда нравился, — приближается ко мне и смотрит сердито, — но ещё раз ты сбежишь с ним ночью, ничего не сказав об этом мне, и это будет ваша последняя встреча, поняла?

— Да, мам… — мямлю.

— Знаешь, почему последняя?

— Ты запретишь.

— Не я. Я расскажу об этом отцу, и ты знаешь, что будет.

— Хорошо, мам, — такое враньё меня вполне устраивает. Потому что я не планирую сбегать с Пашей по ночам.

— А теперь иди спать, — тяжело выдыхает, целует меня в макушку и выключает на кухне свет. — Тебе вставать рано. Или забыла, что снова школьница?


* * *

Лучше бы забыла.

Лучше бы проспала.

Ооо… выключите кто-нибудь солнце!

Переворачиваюсь на другой бок и с головой ухожу под одеяло.

Солнце?!

Резко сбрасываю одеяло на пол и смотрю в окно. И вправду… солнце светит, небо практически чистое, дождём и не пахнет, и на душе как-то автоматически теплее становится. Последние две недели от солнца и напоминания не было, а тут…

День начинается неплохо!

А когда день начинается хорошо, то в семидесяти процентах случаев кто-то обязательно испортит вам этот день!

— Как прошло? — Полина сидит на стуле за трюмо и красит ресницы.

Сбрасываю ноги на пол и хорошенько потягиваюсь.

— Давай, выкладывай.

— Что, прошло? — делаю вид, что не понимаю. Иду к шкафу, раздумывая, что бы сегодня одеть.

— Кто он? Твой куратор.

— А кто был твоим?

— Аааа… вот как, да? — чувствую, как взгляд Полины прожигает спину. — Вошла во вкус, сестрёнка?

— Разве я могу рассказать тебе? — вытаскиваю с полки голубые джинсы.

— Не можешь, — слышу в голосе Полины одобрение — что бесит. — Начинаешь смекать. Молодец. Рот на замок держи и всё будет в порядке, Лиз.

— Утешаешь?

— Подбадриваю. У тебя всё получится. Уверена.

— Спасибо, — мямлю безо всякой благодарности, выбираю малиновый свитшот с аббревиатурой LA на груди и пальмами на заднем фоне, беру одежду в охапку и направляюсь в душ.

— Можешь взять мой старый рюкзак! — кричит Полина в спину.

Рюкзак в самом что ни на есть готическом стиле, изуродованный чёрным маркером, нашивками с названиями разных не менее готических групп, весь в шипах и заклёпках, смотрится на мне идеально нелепо. Ну, или это я смотрюсь нелепо рядом с этим произведением Полининого искусства.

Мама выпроваживает нас двоих за дверь, как ни странно не интересуясь, куда это подевался мой рюкзак, шепчет на ухо, что она не злится и отправляется готовить завтрак отцу. А мы с Полиной направляемся в школу. Точнее… Полина идёт далеко впереди и громко болтает по телефону, но скорее всего просто делает вид, что она не со мной. Ну кто будет трещать с ней так долго в такую рань?.. Не смешите. Видимо, вчерашняя ссора всё ещё не забыта.

— Вероника! — кричит у школьных ворот и, не попрощавшись, мчится навстречу, как всегда безупречной Светлаковой. В этот раз на «королеве» школы голубое мини, благодаря которому цвет глаз кажется ещё ярче, коротенький кожаный жакет и замшевые ботильоны на огромном каблуке, так что так и подмывает спросить «Ну как там — наверху?»

Вероника бросает на меня вполне обычный, мало заинтересованный взгляд, перебрасывает за спину гладкие чёрные волосы, купающиеся в солнечных лучах, и продолжает что-то обсуждать со своей свитой.

И вот оно — снова это чувство. Стою одна в толпе довольных, радующихся солнцу подростков, которых кто-то стоячи на крыльце пытается загнать в школу, сообщая, что звонок через пять минут, а они — беспечные, дружные. Лицемерные. Никого не слушают. Строят планы на вечер, скорее всего, или с уроков сбежать планируют — такой день пропадает. Отчасти я с ними даже согласна, с трудом заставляю ноги двигаться.

— Привет, — чья-то тяжёлая рука упавшая на плечо вынуждает колени вибрировать.

— Привет, Зоя, — заставляю себя улыбнуться, почему-то глядя на колечко в нижней губе одноклассницы. Сегодня на ней всё та же длинная юбка в складку, а из-под расстёгнутой ветровки выглядывает футболка с аббревиатурой «H.I.M».

— Мне нравится H.I.M, — говорю я ей.

— А мне не очень, — пожимает плечами и шагает к школьному входу. — А мне нравится твой рюкзак.

— А мне не очень, — отвечаю Зое улыбкой, на этот раз искренней.

— Ладно, пойдём. Сегодня матемка первым уроком, лучше не опаздывать, или влетит от Лысого.

Николай Генрихович — «Лысый», как называют его все за спиной из-за шара для боулинга вместо головы, выгоняет из класса каждого, кто опоздает хотя бы на минуту, а следом сразу звонит классному руководителю с тщательным докладом.

До звонка минуты три остаётся, когда переступаю порог класса и направляюсь к парте, за которой вчера на литературе сидела. Но… эта парта оказывается занятой.

Замираю возле Яроцкого распластавшегося на стуле за последней партой в крайнем от окна ряду и полминуты молчу, потому что понятия не имею, что сказать, что сделать и куда сесть, кроме как на место рядом с ним. Попросить его свалить — так себе идея, вот и стою как последняя дура, смотрю на кипу тёмный, лохматых волос, а Макс играет на мобильном в какую-то стрелялку и выглядит крайне сосредоточенным.

— Э-э-э… — протягиваю тупо.

— Здесь занято, — бросает, не поднимая головы, и лопает жевательный пузырь.

Сглатываю, смотрю на футболку цвета хаки с V-образным вырезом и невольно отмечаю про себя что этот цвет ему идёт, как и плотная рубашка в чёрно-белую клетку повязанная на бёдрах кажется идеально подходящей к его неряшливому образу.

Вспоминаю его слова прошлой ночью, взгляд, смех, и вздрагиваю, даже съёживаюсь слегка.

— Я… я вчера здесь сидела, — разговариваю с лохматой макушкой.

Грудь Макса высоко вздымается от медленного вздоха, телефон опускается на парту, а глаза, которые кажутся воспаленными, будто от жесткого недосыпа, устремляются в мои.

— Здесь занято, — повторяет, будто я глухая, да ещё тупая в придачу.

— Но в классе больше нет свободных мест.

— И что? — уголок губ приподнимается в ухмылке. — Мне тебе стул уступить? Или на колени ко мне сядешь?

За спиной слышится смех.

— Нет, — прочищаю горло, чувствуя себя неловко. — Рядом… рядом ведь есть ещё один стул.

Брови Макса заинтригованно выгибаются:

— Рядом со мной сесть хочешь?

— Больше негде.

Взгляд зелёных глаз, под которыми ясно виднеются два тёмных пятна, опускается на мою грудь, затем на живот и губы Яроцкого язвительно кривятся:

— Лос-Анджелес? Мне нравится.

— Подвинься. Я сяду. Пожалуйста. — Одноклассники уже активировались и вовсю обсуждают исход нашего с Максом разговора. Вот же-ж…

— И как там? — смотрит на рисунок на моём свитшоте.

— Не знаю. Не была.

— М-м-м… — кивает самому себе видимо, — кто-то облажался поставив на Лос-Анджелес.

— Вы ставили на меня? — хмурюсь. — Хотя, стой. Не отвечай. Просто дай мне сесть, пока звонка не было.

— Садись, — глаза лукаво блестят. — Именно это от тебя и требуется, Лиза.

Делаю шаг и вновь замираю.

Что это? Продолжение ночного разговора, да?..

— Это не честно, — шиплю приглушённо, поглядывая на не спускающих с нас глаз одноклассников.

— Ты всё ещё не ответила, — задирает голову, потому как я стою сзади, и широко улыбается, демонстрируя ямочки на щеках, которые раньше мне так нравились. — Сказал же: дам тебе второй шанс. Ты же не спрятала Чачу в рюкзак, чтобы он снова смог помешать нам?

Девчонки за соседней партой хихикают, а я чувствую, как кровь уже вовсю приливает к лицу.

— Вот это старьё!

— На какой свалке она это уродство откопала?

— Позорище…

Бросаю рюкзак на соседний стул и не свожу с Яроцкого решительного взгляда.

— Это ничего не значит, понял? — опускаюсь на единственное в классе свободное место. — Я не играю в твои игры.

А вот этот смех не мог не привлечь моё внимание. Вероника Светлакова даже смеётся как-то по-особенному — так, что все вокруг замолкают. Вижу, как пристально смотрит и нарушает повисшую в классе тишину слабыми аплодисментами. А все остальные, как примитивное стадо подхватывают её и сами не понимают, чему хлопают в ладоши.

— Всем доброго утра! — голос Лысого проносится по классу, как гром средь ясного неба. — А теперь все замолчали и сели на свои места! Отсутствующие?

— Нет отсутствующих, — отвечает староста Зайцева с первой парты.

— Ну и отличненько, — Николай Генрихович хлопает закрытым журналом по столу, берёт мел и принимается выводить на доске какие-то примеры, пока я вжимаю шею в плечи и понятия не имею, как эти примеры решаются. Надомное обучение длилось не долго, и буду честна — навёрстывать нужно очень многое.

А ещё я старательно делаю вид, что не замечаю, как пристально Макс на меня смотрит, прямо взглядом пожирает! Боковым зрением успела заметить, как подпёр щеку ладонью, развалившись на парте полубоком, и глаз с моего лица не спускает.

— Ты не красишься, — шепчет, будто слегка удивлённо.

— И что? — продолжаю смотреть на доску, а щёки уже вовсю пылают.

— И ты покраснела.

Правда? Это так очевидно?

Поворачиваю голову к нему:

— Не мог бы ты прекратить таращится на меня?

— Такая правильная… Аж тошно. — Ухмыляется. Едва заметно, но так, что в желудке будто раскалённый кирпич кувыркается. Улавливаю запах Яроцкого, и кирпича в желудке становится два. Даже ещё свежий запах сигарет чувствуется от него как-то иначе, хочется сказать, что он ему идёт, вперемешку с лёгким запахом терпкого парфюма. Точно не лосьона для бритья, лёгкая щетина тому опровержение, да и слишком помятым он выглядит для того, кто с утра брился.

Слишком взрослым кажется. Встретила бы его, жизнь на кон бы поставила, но ни за что не поверила, что передо мной старшеклассник.

И мой типа куратор. Тьфу!

— Готова? — вдруг спрашивает, что заставляет меня опешить.

— К че…чему? — слабо трясу головой, хмурюсь. Он же не о…

— Первое задание, — откидывается на спинку стула и больше не ухмыляется, выглядит предельно серьёзно. — Прямо сейчас, Лиза. Ты в игре.

Он же шутит, правда?

Шутит. Иначе по какой ещё причине я начинаю нелепо посмеиваться?..

Вытягивает руку и убирает локон волос с моей щеки, так что по телу проносятся предательские мурашки, а сердце стучит громко и часто, почти на пределе. Нет. Я не готова. Я отказываюсь. Он не может…

Протягивает мне сложенную вдвое карточку с изображением всё той же клетки с птичкой внутри и велит открыть.

— Теперь читай.

— Ты… ты больной, — губы дрожат, руки трясутся, пока глаза скользят по чёрным буковкам внутри. — Ты больной!

— Багрянова! — восклицает учитель, ударяя указкой по столу. — Я конечно чуть не расплакался от счастья, когда узнал, что ты вернулась, но будь добра, либо заткнись, либо пошла вон с моего урока!

И я замолкаю. Не моргая смотрю на лишенное красок лицо Яроцкого, на расслабленные губы, на тени под раскрасневшимися глазами, на флэшку, которую, как монетку ловко прокручивает между пальцами, и понимаю — не шутит. Я в игре. Уже в игре. И единственный шанс избежать позора и узнать, кто изнасиловал мою сестру — это пройти её до конца.

— Скажи пароль и начинай, — взглядом гвозди в меня забивает. — Давай, Лиза. Поверь, будет весело. Всем, всегда весело.

— А если однажды здесь будет написано то же задание, что у моей сестры, тоже согласиться должна? — шепчу, вкладывая в каждое слово максимум презрения, и плечи Макса приподнимаются на беззвучном смешке.