Сесилия Ахерн - Птица-лира

– Умер дед. Бабушке понадобилась помощь мамы. Дед работал на ферме. Без него стало не хватать денег. Мама ушла из школы, дальше бабушка учила ее сама. Они занялись пошивом и переделкой платьев. И еще лекарства. Отвары из трав, которые они продавали на ярмарках. Мама говорила, дети в школе дразнились: «Ведьмы!»

– Это ее обижало?

– Нет. Гага и мама смеялись над этим. Хихикали, когда варили свои зелья. Отвары-тары-бары. – Она улыбнулась, вспоминая.

– Дети бывают жестоки, – ласково кивнула Бо. – А что еще дети говорили вашей маме?

«Ты имеешь право промолчать», – готов был подсказать Сол Лоре. Рейчел уставилась на свои ботинки, то и дело проверяла монитор – верный признак того, что и ей не по себе.

– Мама была не такой, как большинство людей, – заговорила Лора, вдумчиво, медленно, осторожно подбирая слова. – Решения принимала Гага. Мама была рада предоставить все руководство бабушке, – дипломатично пояснила она. – Мама была не как все. Если уж вас так интересует, что говорили о ней другие дети, хорошо, я скажу: они называли ее отсталой. Мама мне говорила. Но она вовсе не была отсталой. Какое-то ленивое слово. Она думала не как все, училась иначе, не как другие, только и всего.

Поняв по мимике Лоры и ее позе, что девушка вот-вот замкнется, Бо сменила тему.

– Почему в итоге вы поселились у Тулинов?

– Мама заболела, тяжело заболела в 2005-м. К врачам мы не обращались никогда, Гага и мама не верили в их лекарства, предпочитали свои натуральные отвары и почти никогда не болели, но они поняли, что с мамой что-то серьезное и тут их средства не помогут. Они пошли к врачу, тот порекомендовал больницу. У нее был рак кишечника. От больницы она отказалась, сказала, что предпочитает уходить естественным путем, каким и пришла. Мы с Гагой ухаживали за ней.

– Сколько вам тогда было? – тихо уточнила Бо.

– Четырнадцать, когда она заболела, пятнадцать, когда умерла.

– Как жаль! – шепнула Бо и помолчала с минуту сочувственно.

Большая птица пролетела над головой, рядом жужжала муха. Лора повторила и тот и другой звук. Так она выражала свою печаль, пытаясь снова собраться.

– Значит, вы остались вдвоем с бабушкой. Расскажите про тот год.

– Бабушке стало трудно, некому помочь с ремонтом и перешивкой. Я старалась как могла, но она меня еще не всему обучила, я мало что умела. А у нее начались проблемы с руками, артрит, пальцы скрючивались, и она не могла шить, не могла так легко и быстро, как прежде. Да и заказчиц становилось все меньше. Прежде мама кое-что подрабатывала, помогая старикам, а мне и этого было нельзя.

– Даже в пятнадцать вас не пускали к клиенткам? Вы продолжали прятаться?

– Как бы Гага объяснила, откуда я вдруг взялась? – пожала плечами Лора. – Невозможно. Она бы хотела, прикидывала, как это сделать, но только больше расстраивалась. Нервничала. Лгать она не хотела. Боялась, что собьется, запутается. Она к тому времени сделалась забывчивой. И думала, что в пятнадцать лет я еще не готова. Еще маленькая.

– Откуда у нее этот страх, Лора?

Снова тот же вопрос, но на этот раз он показался Соломону уместным. Он и сам хотел бы услышать ответ. Но Лора закрылась, и Бо не пыталась настаивать.

– Вы когда-нибудь спрашивали, кто ваш отец?

Соломон снова присмотрелся к девушке. Она опустила глаза, отсвечивавшие зеленью, словно отблеском высокой травы, среди которой она сидела. Провести бы пальцем по ее щеке, подбородку, по ее губам. Он отвернулся.

– Нет. – И, словно припомнив инструкции Бо, дала развернутый ответ. – Я никогда не спрашивала, кто мой отец, – негромко произнесла она. – Не спрашивала, потому что это было не важно. Кто бы он ни был, мне это было все равно. Все, кого я любила, были со мной.

Рейчел сжала губы, явно растроганная.

– А когда мама умерла?

– Когда мама умерла, я подумала, не следовало ли мне спросить, потому что это был единственный шанс узнать. Конечно, заведомо я не могла быть в этом уверена, но чувствовала, что Гага не скажет. Мама могла сказать, но предпочла не говорить, и я понимала, что бабушка соблюдет ее волю. Это может показаться вам странным, но я редко даже задумывалась, кем он мог быть. Это не имело значения. – Она приостановилась на миг. – Я стала больше думать о нем, когда увидела, как бабушка дряхлеет, когда испугалась, что останусь одна. Она ужасно быстро старела. Они с мамой были одной командой, ни в ком больше не нуждались, и это было прекрасно, но друг без друга они обойтись не могли. Поддерживали друг друга. Когда мама умерла, Гага тоже начала уходить. И она это понимала. Беспокоилась за меня. Пыталась что-то спланировать. По ночам не спала. Я знала, ее мысли только этим и заняты.

– Они ничего не успели спланировать до смерти вашей мамы?

– Я не спрашивала. – Девушка с трудом сглотнула. – Но мама не умела составлять планы. Планировала Гага, а мама помогала осуществить план. Думаю, то, как бабушка в итоге сделала, – это и был их план, мама это одобрила бы. Понимаю, со стороны это звучит так, словно мы толком не общались, но это неверно: мы жили не просто вместе, а словно друг за друга, нам не было надобности многое обсуждать, каждая знала, что думают и чувствуют две другие, ни к чему переспрашивать.

Она смущенно поглядела на Бо: понятно ли объясняет?

– Я все поняла, – сказала Бо совершенно искренне, хотя Соломон усомнился, так ли уж все. Бо и представить себе не может, как это – не задавать вопросов. – Когда же вы узнали, что Том – ваш отец?

– Когда Гага поделилась планом переселить меня в коттедж. Тогда она сказала, что Том Тулин – мой отец и что он ничего не знал. Она поговорила с ним, и он позволил мне жить на его земле. Еще она сказала, что у него есть брат-близнец, и тот не должен ничего знать. Это было единственное условие.

– Как вы это восприняли? – спросила Бо. По ее тону было слышно: она бы ни с чем подобным не смирилась.

– Я привыкла к секретам, – ответила девушка с улыбкой, но глаза выдавали грусть.

Бо решила оставить на время эту тему – Тома и жизнь на горе.

– Вы прожили тут шестнадцать лет, прежде чем переселились в коттедж. Вам когда-нибудь хотелось покинуть дом? Куда-то поехать?

– А мы и ездили, много раз, – приободрилась Лора. – Пока мама не заболела. Ездили отдыхать в Дингл. Я плавала в Клохерхеде, чуть не утонула! – и засмеялась. – И в Донегол мы ездили. Любили рыбачить. Ловили рыбу, потрошили, жарили. И рыбий жир вытапливали.

– Значит, вы не сидели всю жизнь взаперти? – изумилась Бо.

– Никто меня не запирал, – усмехнулась Лора, довольная, что сумела ее удивить. – Наоборот. Мне предоставили свободу. Я могла быть самой собой, никто не делал мне замечаний, не указывал. Не вижу, какие уж такие большие жертвы с моей стороны. Заказчицы всегда записывались заранее, просто так никому не открывали, так что я могла играть во дворе сколько угодно, если мы не ждали клиентов. А когда они приходили, я сидела у себя в комнате и делала уроки.

– Но экзамены вы не сдавали.

– Выпускные – нет.

– Потому что государство вас не признает.

– Вернее, даже не знает о моем существовании, – бесхитростно пояснила Лора. – В этом все дело. Мама родила меня дома, здесь. И не стала регистрировать.

– Но почему она сохранила ваше рождение в тайне? Спрятала вас от всего мира?

Снова и снова Бо возвращалась к своему вопросу.

– От мира она меня не прятала. Я все время была в нем, с головой в окружающем мире, – твердо возразила Лора.

Бо решила, что пора чуть сбавить темп.

– Итак, раньше я задала вам двойной вопрос: во-первых, когда вы были маленькой, как вы себе объясняли, почему мама и Гага вас прячут, и на этот вопрос вы ответили, а теперь вторая часть вопроса: сейчас, уже взрослой, когда их нет, как вы себе объясняете, почему вас прятали? Ваше мнение не изменилось?

На этот раз Лора не замкнулась, как при прошлых попытках, – Бо сумела перефразировать вопрос, напомнив ей, что она уже не ребенок, она выросла, а мама и бабушка умерли и нет надобности ни защищать их, ни отвечать вместо них. Она может теперь высказать собственное мнение.

Она зарычала – не на Бо, в воздух, выражая свой страх, загнанность. Потом послышался звук бьющегося стекла. Заработала рация, защелкало статическое электричество. Замечала ли она сама, как производит эти звуки?

– В ту пору я чувствовала, как они счастливы. Да, они были настороже, но всем довольны. Но теперь, оглядываясь, я понимаю, что они жили в страхе.

Бо слушала не дыша.

– Они боялись, что меня отнимут. Боялись, что их сочтут непригодными воспитывать ребенка. Потому что ходили… слухи. – Снова разбилось стекло, защелкала рация. – Люди сплетничали. Они, мол, ведьмы, они сумасшедшие. Приходили к ним сшить наряд или что-то подогнать, но на праздники и свадьбы их никогда не приглашали. Они были здесь чужими.

– Но почему? – мягко переспросила Бо.

– Гага говорила, она не сумела тут прижиться, когда приехала. Но она влюбилась в моего деда и осталась, старалась как могла. Но стало только хуже. Слухи все злее.

– Когда?

Лора снова задумалась.

– Когда умер дед, – сказала она и замкнулась.

И тут же, словно ей хотелось выговориться или уж отделаться от неизбежных вопросов, Лора заговорила снова:

– После смерти мамы бабушкино здоровье пошатнулось. Она не хотела, чтобы я осталась одна. Хотела обеспечить мне убежище, все время об этом говорила. Иногда посреди ночи будила, чтобы мне это сказать, и я видела, как ее это беспокоит. – Снова пауза. – Я как-то читала, что инстинкт побуждает птиц строить гнезда, чтобы укрыть свое потомство и спрятаться самим. Убрать яйца подальше от хищников, спасти. Мне кажется, именно так поступили мама и бабушка. А потом Гага отвезла меня в этот коттедж – новое гнездо. Подальше от опасности, поближе к отцу. Сделала для меня все, что могла.

Пауза.

– Почему вы остались жить в коттедже? Вам уже двадцать шесть лет, вы давно могли уехать. Когда вы стали взрослой, уже не было опасности, что вас заберут в детский дом.

Лора оглянулась на Соломона. Бо заметила это. Соломон и так глаз не сводил с девушки. И пусть Бо это заметила – не может же он сейчас отвернуться, выслушав ее историю, это будет жестоко и грубо. А кроме того, она притягивала его – магически, магнетически.

– Я оставалась там по той же причине, по какой мама и бабушка жили так, как они жили. Потому что мне было там хорошо. Потому что я боялась выйти оттуда.

– Но теперь вы не боитесь уйти? Почему? Потому, что Том умер? Или потому, что вы готовы к переменам? – Бо задавала вопрос за вопросом, понукая Лору продолжать.

– Перемены происходят всегда, даже на горе. Все меняется, и нам приходится, – добавила она басовито, голосом бабушки. Бо и Рейчел слышали это впервые, у них даже глаза расширились, словно кто-то овладел телом Лоры и говорил за нее. – Я бы хотела найти то, что было у мамы и Гаги. Нужен только один человек – кому довериться.

Она посмотрела прямо в глаза Соломону, а у Соломона сердце билось так громко, что он испугался, не испортит ли звукозапись.

В субботу утром все четверо завтракали в ресторане гостиницы. Лора оглядывалась по сторонам – не как марсианин, но как человек, которому никогда прежде не доводилось бывать в подобном месте.

– Доброе утро, вы готовы сделать заказ? – возникла у стола официантка.

Она картавила, вместо «р» выходило «в».

Лора прислушивалась словно зачарованная, губы ее задвигались, воспроизводя этот звук.

Соломон следил за ней: только бы не вслух!

– Да! – громко ответила Рейчел, готовая грызть хоть ножку стола. И первая выпалила заказ.

– Так, проверим заказ: две сосиски, два яйца, два помидора, грибы, ветчина… отличная нарезка от Рафферти, местный фермер. Прекрасные свиньи. Получают награды.

– Помидовы, – заговорила внезапно Лора, точно копируя официантку. При этом она даже не смотрела на нее, намазывала тост маслом и картавила, словно не замечая, как эти слова вылетают у нее изо рта. – Гвибы. Нагвады.

Официантка замерла и уставилась на Рейчел.

Бо нисколько не сочувствовала бедной женщине, которая, разумеется, думала, что над ней издеваются. Бо следила за каждым движением Лоры, увлеченная, заинтригованная, с такой жадностью, с какой Рейчел вот-вот накинется на двойной ирландский завтрак. А у Соломона от неловкости даже струйка пота потекла по спине.

– Она вас не передразнивает, – неуклюже попытался он объяснить.

Его спутницы явно удивились, что он вообще затронул этот вопрос.

Гнев в глазах официантки погас. Она присмотрелась к Лоре, и Соломон сообразил: она думает, что у девушки не в порядке с головой.

– Не передразнивает. Она… она учится. Новые звуки. Она… – Он оглянулся на Лору, но та смотрела на него с усмешкой, словно если над кем и подшутили, то над ним.