Сесилия Ахерн - Птица-лира

Закончив разговор, Соломон помахал рукой Лоре. Увидим, вот именно. Лора стояла возле огороженного участка мостовой, где четверо мужчин в оранжевых жилетах и джинсах, спущенных на ягодицы, пытались работать с отбойным молотком, в то время как Лора в точности воспроизводила его звук.

Убедившись, что у нее получается идеально, и видя, что Соломон убрал телефон, она подбежала к нему.

– Садимся в машину и едем в Голуэй. Если по дороге захочешь остановиться и на что-то посмотреть, что-то послушать, так и скажи. Чем чаще, тем лучше – по правде говоря, я вовсе не спешу туда попасть.

Она улыбнулась:

– Ты счастливчик, у тебя семья есть, Сол.

«Сол» она произнесла голосом Бо.

– Не надо, называй меня по-своему, – попросил он.

– Соломон, – сказала она, и он улыбнулся.

Каждый раз, когда они вот так общались, ему приходилось в итоге отключаться вручную. То есть буквально распутывать свою душу, отделяя от ее. И в этот самый момент Лора вновь изобразила смущенное покашливание – и Соломон засмеялся.

Они вернулись в машину, которую Соломон бросил как попало, когда Лора вздумала выскочить на светофоре, чтобы выяснить, откуда доносится грохот отбойного молотка.

– Кто такой лирохвост? – спросила она, как только они снова пустились в путь.

Он быстро глянул на нее и снова сосредоточился на дороге.

– Я слышала, как Бо говорила по телефону про лирохвоста. Она нашла лирохвоста. Это про меня?

– Да.

– Почему она так меня назвала?

– Так будет называться фильм. Птица-лира, она же лирохвост, живет в Австралии и славится умением подражать самым разным звукам.

На самом деле он не об этом собирался сказать, не этого хотел. Птица-лира – одно из самых прекрасных, самых редких и самых разумных созданий на Земле. Он видел эти отзывы, когда просматривал материал по лирохвосту, и хотел ей сказать, но слова не шли с языка. Он много чего успел прочесть об этой диковинной птице с тех пор, как Бо приняла решение так назвать фильм. Но сейчас он впервые упомянул ее умение подражать голосам птиц и боялся, не обидел ли сравнением. До сих пор он не был уверен, замечает ли сама Лора, как она повторяет все звуки. Даже когда толпа набежала посмотреть, как она вторит отбойному молотку.

– Вот. – Он поискал в телефоне, одной рукой придерживая руль, одним глазом следя за дорогой. Протянул Лоре короткую запись, найденную на YouTube. Пытался понять ее реакцию (Бо, вероятно, будет недовольна, что этот момент не запечатлен на камеру).

Лора улыбнулась при виде того, как лирохвост, забравшись на построенную им в лесу «сцену», передразнивает оттуда других птиц.

– Зачем он это делает? – спросила она. Соломон и сам бы хотел задать ей аналогичный вопрос.

– Привлекает пару, – пояснил он.

Лора поглядела на него, и под взглядом этих зеленых глаз он чуть не врезался в переднюю машину, остановившуюся на светофоре. Ударил резко по тормозам и в который уже раз смущенно откашлялся.

– Самец лирохвоста поет в сезон спаривания. Строит такой вот помост, стоит на нем и поет. Самки собираются на его зов.

– Выходит, я – птичий самец, решивший поразвлечься, – скорчила гримасу Лора.

– Некоторая поэтическая вольность тут уместна.

Она еще немного посмотрела запись, и, когда лирохвост принялся подражать бензопиле, а потом звукам видеокамеры, Лора засмеялась так громко и свободно, как Соломон ни разу еще не слышал.

– Кто додумался назвать меня лирохвостом? – еле выговорила она, утирая выступившие от смеха слезы.

– Я, – признался он смущенно и отобрал у нее телефон.

– Я-а, – в точности повторила она за ним, а потом, после короткого молчания, пока он гадал, о чем же она думала, добавила: – Ты меня открыл, ты меня нарек.

Он поежился.

Лора продолжала:

– Я читала книгу об индейцах. Они верили, что имя добавляет нечто к личности человека. И, поскольку человек меняется, надо время от времени менять его имя. Прозвища показывают не только самого человека, но и как другие люди его воспринимают. И каждый становится не односторонним зеркалом, а как бы двусторонней призмой.

Соломон настолько был поглощен этим разговором, что внезапный гудок посреди ее речи застал его врасплох – он не сразу понял, что Лора первой услышала нетерпеливого водителя, пристроившегося ему в хвост. Светофор переключился, пока он всем сердцем вслушивался в слова Лоры, горел зеленый. Он успел проскочить на желтый, уходя от того разгневанного водителя.

– Я что хочу сказать, – улыбнулась Лора. – Мне нравится. Я – Лирохвост.

– Ох, Соломон, какая она красавица! – выдохнула мать Соломона, Мари, выскочив навстречу ему на крыльцо. Можно подумать, он вернулся из роддома с первенцем на руках. Даже обнимая сына, она глаз не сводила с Лоры. Словно была чем-то поражена так, что дух перехватило. – Да ты только погляди! – Она взяла ее за обе руки и с той минуты уже не обращала ни малейшего внимания на сына. – Ангел, чистый ангел! Уж мы о тебе позаботимся!

Мари притянула девушку к себе, обхватила ее рукой за плечи.

Соломон вместе с отцом потащил в дом сумки, и по пути Финбар так ловко ткнул его локтем в бок, что он и сумки выронил. Финбар расхохотался и первым взбежал на крыльцо.

– Куда мы ее поместим, цветочек? – спросил он жену.

– Для милой Лоры – комната с орхидеями! – решила та.

– Это же моя комната! – высунулась из комнаты по правую сторону коридора чья-то голова. – Привет, братан!

Вылитый Соломон – разве что на несколько лет старше, – его брат Донал вышел обнять брата и поздороваться с Лорой.

– Отправляйся к Ханне, – распорядилась мать. – Если б ты не один приехал, мы бы нашли тебе место в доме, но уж как вышло.

– О-хо-хо! – рассмеялся Соломон, хлопнув брата по плечу. Мать покарала Донала за то, что он расстался с единственной женщиной, на которой, они-то с отцом уж понадеялись, мог бы жениться.

Лора с улыбкой наблюдала за каждым их жестом.

– Соломона тоже в комнату с орхидеями? – невинно осведомился Донал, и мать глянула на него столь яростно, что он прыснул со смеху.

Соломон подхватил сумки и постарался увести Лору от этого разговора.

– Соломон будет спать в собственной комнате! – фыркнула Мари, ей такая перебранка только в радость. – А теперь вы все ступайте прочь. Лора, ангел мой, пойдем провожу тебя в твою комнату. Не вздумай задирать его там, Донал! – предупредила она, видя, как оба сына заходят в комнату Соломона.

Донал расхохотался:

– Мам, мне сорок два!

– Не важно, сколько тебе лет, ты всегда обижаешь бедняжку Сола. Я точно знаю, это ты скинул его с верхней кровати.

Донал осклабился еще шире:

– Ах, бедный наш маленький Соломон!

– Ничего я не маленький и не бедненький! – заспорил Соломон, пытаясь поймать взгляд Лоры, убедиться, что они еще не свели ее с ума. Каково это – от полного одиночества перейти вот к таким семейным сценам, справится ли она?

– Вовви! – произнесла вдруг Лора, и Донал аж взвыл от смеха. Он высоко поднял руку, предлагая ей хлопнуть, но Мари потащила девушку прочь, скрывая собственный смех. Мать, по ее понятиям, должна быть строгой, если мальчики увидят, как она утратила сдержанность, они и слушаться перестанут. Они и так все время ее подначивают, но она ведет свою игру – не поддается.

Лору проводили в «пристройку»: родители добавили к дому две гостевые комнаты после того, как дети разъехались. Остался только Рори, и он, судя по неспешному его взрослению, так и будет жить с ними до конца жизни.

Дав Лоре несколько минут на обустройство, Соломон постучался в ее дверь.

– Да! – откликнулась она, и он распахнул дверь.

Девушка сидела на широкой кровати, рядом стояли нераспакованные сумки, пока что она оглядывала комнату.

– Красиво! – мечтательно выговорила она.

– И правда. Комната с орхидеями у мамы любимая, – подтвердил Соломон, входя. – Моя сестра Кара – фотограф. На всех тканях тут ее фотографии. Она фотографирует цветы и камни. Камни – в комнате камней, там сумасшедший дядюшка Брайан. Мама почему-то не так любит камни.

– Какая у тебя интересная семья! – улыбнулась Лора.

– Можно и так сказать. – Он прокашлялся. – Итак, празднество начинается через час. Сюда ворвется весь Спидл, будут петь, играть на музыкальных инструментах, рассказывать байки и плясать. Ты можешь пересидеть тут, в безопасности.

– Я бы хотела со всеми.

– Уверена? – тревожно переспросил он.

– Ты будешь петь? – вопросом на вопрос ответила она.

– Да, каждый обязан выступить.

– Хочу послушать, как ты поешь.

– Учти, они и тебя заставят петь. Я попытаюсь их остановить, но не могу ничего обещать. Они ребята крутые и меня не послушают.

– Я спрячусь в задних рядах, – сказала она, и он засмеялся. – Почему ты смеешься?

– Как ты спрячешься? Да в полном зале ты – самая приметная.

Она прикусила губу, принимая комплимент. А ведь Соломон не хотел так откровенно выдавать себя. Он попятился к двери, чувствуя, как сводит все внутри.

Снова она повторила его покашливание.

– Вот-вот, – согласился он. – Я смущен. Уж извини. Пойду, не буду тебе мешать умываться, наряжаться и так далее. Получаса хватит?

Бо полчаса заведомо хватило бы, она редко задумывалась над тем, как будет выглядеть, от природы она красива, накинет на себя какую-то одежку – и клево. Свежо. Броги и брюки с отворотами, тонкий свитер из кашемира или блейзер – гарвардская девица, хоть сейчас на рекламу J. Crew. Но бывали у него и такие девушки, которые за полчаса не успели бы высушить волосы.

Лора кивнула. Потом вдруг:

– Погоди! – Она занервничала. – Там все будут нарядные? У меня с собой ничего такого нет. Я кое-что сама себе шила, но… не для такого случая.

– Примерно то, что на тебе сейчас, и пойдет. Никакого парада.

Она успокоилась, а Соломон огорчился: значит, вот что ее тревожило по пути сюда. С этой проблемой Бо справилась бы лучше, чем он.

– Что у тебя с блондиночкой? – спросил Донал, когда Соломон вышел из душа. Брат валялся на кровати в его комнате и просматривал его телефон.

– Давай-давай, ройся в личных сообщениях.

– А где корова?

– Бо в Дублине. Сегодня она читает лекцию студентам-киноведам. Так и так не успела бы попасть еще и сюда.

Донал присвистнул, якобы от восхищения, но смотрел насмешливо:

– Ну да, и отменить она не могла.

– Я просил ее ничего не отменять. Это большое событие.

– Похоже на то. – Донал чересчур пристально к нему присматривался.

Недовольный этим взглядом, Соломон сбросил полотенце, прикрывавшее его ниже пояса, и поднял руки:

– Смотри, но не трогай.

– О, это по-взрослому.

– Ну да. – Соломон порылся в сумке в поисках чистой футболки. – Мне тут проще без нее, – продолжал он, стоя к брату спиной, и тут послышался щелчок телефонной камеры. – Вы, ребята, мне сильно жизнь усложняете.

– Вовсе нет, – запротестовал Донал и щелкнул задницу Соломона под другим углом. – Мы помочь стараемся.

– Называя ее коровой.

Донал засмеялся еще веселее:

– Ты сам велел говорить с ней по-английски.

«Бо» по-ирландски – корова. То-то радости для его ирландскоязычной родни.

– Вы ее ни на минуту в покое не оставляете.

– Просто шутим.

– У нее другое чувство юмора.

– Да ладно? У нее вовсе нет чувства юмора. И к нам она приезжает так редко, что могла бы и потерпеть.

– Хватит фотографировать мои яйца.

– Такие хорошенькие. Я эту фотку маме пошлю. Пусть отделает новую комнату – назовет яйценоской.

К стыду своему, Соломон не устоял перед дурацкой шуточкой и рассмеялся.

– А ты бываешь у родителей Бо? Гости-бранчи-вечеринки и все такое? – Долан изобразил столичный дублинский выговор.

– Иногда. Нечасто. Один раз был. Нам с Бо лучше всего вдвоем. Подальше и от ее, и от моей родни.

– И друг от друга подальше.

– Хватит тебе.

– Ладно. Последний вопрос. Жениться собираешься?

– Жениться? – Сол тяжело вздохнул. – Что за старушечьи разговоры? Тебе-то какое дело, женюсь я или нет?

– Слышь, а член у тебя от такого вопроса вдвое короче стал. Смотри. – Он поднес к его глазам мобильник. – Вот до того, как я задал вопрос. А вот после.

Соломон усмехнулся.

– С чего ты-то задаешь мне такие вопросы? Холостяк в сорок два года. Тебе в священники следовало пойти.

– Да, жилось бы веселее, – подхватил Донал, и Соломон сердито поморщился.

– Не смешно. Я слышал, как мама с папой обсуждали, не гей ли ты.

– Заткнись! – Донал прикинулся, будто его эти слова не задели, но телефон от себя отшвырнул.

Соломон подхватил мобильник.

Тридцать два снимка его собственных причиндалов.

Донал поспешил сменить тему:

– Мама говорила, ты побывал в Бостоне. Чего вдруг?