К счастью, никто – ни поклонники, ни пресса – пока не вычислил убежище Лоры. Выйдя из студии, где она общалась с поклонниками, позировала для фотографий и видеозаписей, отдавалась в руки костюмеров, готовивших наряд к следующему выступлению, Лора спешила укрыться в квартире. Ее фотографировали на Графтон-стрит, когда она покупала цветы – постановочное фото, – и во время прогулки в Стивенс-грин, особенно за кормлением уточек: Лирохвост и другие птицы. К финалу она немалую денежку заработает, писал один пронырливый журналист в таблоиде, подсчитав вероятную выручку от участия в этом и других реалити-шоу, фотографий для глянцевых журналов и выступлений. Знали бы они, как она проводит свободное время – сидит в комнате, не включая телевизор, или выходит на балкон смотреть издали на воду, вторить чириканью птицы в клетке на соседнем балконе. Если бы знали, это бы их очаровало или показалось скучным? Лора охотно занялась бы готовкой, но, увы, Бо совершенно безразлична к еде, что опять-таки не способствует сближению двух невольных соседок по квартире.

– Я в полном порядке, – заявила Лора, чавкая, словно во рту у нее была резинка.

Соломон сразу же понял намек. Кто этот человек с резинкой.

– Так что Джек? – спросил он.

Какое облегчение – иметь дело с человеком, способным ее понять! Бо до сих пор не научилась разбираться в ее звуках, не угадывает связи, думает – Лора вроде испорченной шарманки, из которой звуки сами собой сыплются в случайном порядке. И Джек не понимает, и Бьянка. Только Рейчел и лучше всех – Соломон. Соломону это дается без особого труда, хотя Бо и вообразила, будто он изучает некий тайный язык Лоры. Никакой тайны: он просто внимательно слушает, вот и все.

– Джек тебя не любит, – пояснила Лора.

– Вот ужас-то.

Она не засмеялась в ответ. На сердце у нее было тяжело. Конечно, она добровольно согласилась участвовать в шоу, но ведь только ради того, чтобы оставаться рядом с Соломоном – а почему-то из-за этого шоу он отдалился от нее. Уехал на неделю. Так далеко. И даже не позвонил ни разу.

Она заплела в косичку бахрому на подоле платья, расплела и снова принялась плести.

– Тебе надо бы вернуться в студию, – спохватился Соломон. – Джек и Бо говорят там о тебе, планируют, что дальше.

– Лучше тут посижу, – честно ответила она. И тут же сменила тему, попыталась вести светский разговор. – Что ты снимал на этой неделе? – Притворяясь, будто не сердится на него за то, что он ее бросил, притворяясь, будто не сердится на себя за то, что рассердилась на него. Его подружка – Бо. Бо. Не Лора. Бо – такая, какой Лоре не стать. Какой Лора никогда не сможет быть. И не хочет.

– Мы снимали мужчину с огромными яйцами.

Лора широко раскрыла глаза и рассмеялась.

– Да, смешно, но и печально. Он почти не мог ходить, натирал яйца, потом они болели и не заживали. Не мог жить нормально, пока не сделал на той неделе операцию. Понадобится еще какое-то время, чтобы все зажило, но потом он сможет ходить, найдет себе работу, брюки по размеру. А до него была женщина с третьей грудью.

– Вот в каком шоу мне следовало сниматься.

– В тебе нет никакого уродства! – выпалил он и отчаянно покраснел, хотя и пытался усилием воли не допустить этого. Он прислонился головой к стене, закрыл глаза и взмолился: пусть поскорее остынут пылающие щеки. – Да и в них нет уродства. Просто такое дурацкое название у шоу. Эти люди отличаются чем-то, только и всего.

– А уж как я отличаюсь. Настоящий урод.

– Лора! – Он посмотрел на нее, но она отводила глаза. Сосредоточилась на своей косичке из бахромы. – Ты ни в коем случае не урод! – жестко сказал он.

– Так пишут в газетах. «Лирохвост – таинственная, сверхъестественная, неземная, странная». «Ее нечеловеческие способности…» Вот такая я. Нечеловеческая. Урод.

– Лора! – На этот раз его голос прозвучал чуть ли не гневно.

Она оглянулась на него, удивленная. Даже плести косичку перестала.

– Не смей больше читать это дерьмо, ты меня слышишь?

– Бо велела мне все читать.

– Не читай. Никогда. А если читаешь, ничему не верь. Ни плохому, ни хорошему. И не смей называть себя уродом.

– Ладно.

Он так рассердился, что она притихла, не зная, как дальше вести разговор. Она видела, как раздувается от гнева его горло, как потемнели глаза и сошлись на переносице брови, перепахав лоб глубокими морщинами. И голос сделался ниже, в нем появилась грубая хрипотца. Прислонившись головой к стене, Соломон щурился на свет, делал медленные вдохи, ноздри его раздувались. Даже кадык его казался крупнее обыкновенного – то ли от освещения, то ли и в самом деле выпятился гневно. И у гнева тоже был свой звук.

– Лора!

– Что?

– Это я произвожу такие звуки?

Она сама не была толком уверена, какие звуки издавала в тот миг, но, вероятно, он правильно угадал.

– Пыхчу, как загнанная лошадь?

Она пожала плечами. Что-то еще ее тревожило.

– Мы с Бо ходили в театр через дорогу от дома.

Соломон глянул удивленно. Бо не рассказывала об этом.

– Вот и хорошо.

– Ничего хорошего. Моя дурацкая затея. Пришлось уйти еще до перерыва. Пришел охранник и сказал, что я отвлекаю актеров. Просил меня пересесть, куда они скажут.

– Как он выглядел? – Стоит дождаться этого типа, когда он будет выходить из театра, сказал себе Соломон.

– Он был вполне вежлив. Но он думал, что со мной что-то неладно. Да так оно есть, это же очевидно: нам пришлось уйти. – Глаза ее наполнились слезами, и Лора отвела взгляд. Ужасно, что она позволила себе расклеиться при нем, но больше ей не с кем было поделиться этими мыслями, разве что с самой собой, а себя она уже с ума ими свела. Говорить же с Бо – все равно что вытирать лужу невпитывающей губкой.

– Лора! – ласково заговорил он, беря ее за руку.

Его прикосновение! Оно целительно, оно вернуло ее к жизни, вывело из круга мрачных мыслей о себе.

– Прости, я ничего не знал. Бо не говорила. – Он так был зол. На Бо. На весь мир. Крепко сжал ее руки, потом отпустил, и снова сжал, и снова отпустил, словно делая массаж, словно лаская. – Давай я как могу объясню тебе твой дар, Лора. Знаешь, все, кого записывают, признаются, что их шокировал звук собственного голоса. Люди морщатся, когда им проигрывают запись, удивляются: неужели это они так говорят? Сам себя человек слышит по-особенному. А ты… – Он смолк, завидев приближавшегося к ним очередного зеваку. – Там тупик, – резко предупредил он, и любопытствующая девица, залившись краской, кинулась обратно за угол, где подружки приветствовали ее нервными смешками. – Я думаю, ты вот что с нами делаешь: ты вынуждаешь нас услышать себя и других в точности так, как оно есть. Без фильтров. А в нашем мире все, что в чистом виде, неотлакированное – огромная редкость. Люди хотят слушать тебя по той же причине, по которой смотрят фильмы, ходят в галереи, включают музыку – чтобы увидеть другую картину мира, не ту, что сложилась в собственной голове. Но и это – чужая интерпретация. А ты представляешь нам мир как он есть. Вот в чем твой дар. Не уродство – и не позволяй никому талдычить тебе про уродство.

Глаза Лоры вновь наполнились слезами, и больше всего на свете Соломону хотелось ее обнять, но он не мог себе этого позволить, это было бы неправильно. И она хотела прижаться к нему, но не могла, потому что он снова выставил эту ограду вокруг себя, или это было больше похоже на перегородку в такси – порой он опускал перегородку, но затем опять поднимал.

Распахнулась дверь в комнату, где заседали продюсеры, вышла Бо и сразу же наткнулась на эту парочку – прижались друг к другу, Соломон держит Лору за руку.

Лора выпустила его руку.

– Джек ждет тебя, – холодно сообщила Бо.

– Пойти с тобой? – предложил Соломон Лоре.

– Нет, у нас приватный разговор, – через плечо Бо ответил Джек.

Лора вошла в кабинет одна, а Соломон остался сидеть, уставившись в стену напротив, борясь с клокотавшим внутри гневом. Со стороны он слышал, как звучит его гнев – пыхтение, фырканье загнанной лошади. Вновь ощутил костяшками кулака податливую плоть и кость. Джек смотрел на него, подначивая, давай ударь меня снова, только дай предлог выкинуть тебя отсюда – навсегда. Джек нарывался, хотел, чтобы Соломон полез в драку, и Соломон тоже жаждал драки. Он непременно поквитается с Джеком – но потом, когда правильно выберет момент.

– Не успел вернуться, и вы снова держитесь за ручки, – сварливо заговорила Бо, плюхаясь на стул рядом с Соломоном и утыкаясь в свой телефон. – Стоило уезжать.

– Она расстроена.

– И ты ее утешал. Все в рамках приличий.

Соломон подавил желание выскочить из студии, хлопнув дверью. Нет, он перетерпит все.

– Она рассказала мне, как вы ходили в театр.

Бо подняла голову, собираясь снова дать отпор, но силы у нее были на пределе. Она устало потерла глаза.

– Сол, она передразнивала оркестр. Бесконечно пыталась «сыграть на тромбоне», снова и снова. Я не знала, как быть, просто увела ее оттуда. И тебе ничего не говорила, ты только расстраиваешься и злишься.

– Именно, расстраиваюсь и злюсь! – пропыхтел он.

– А толку-то, когда ты в другой стране на съемках? – мягко возразила она. – Я постаралась справиться с ситуацией как могла.

– И в итоге Лора ужасно расстроилась.

– Я говорила ей, что это не ее вина, – вздохнула Бо. – Но с тобой она разговаривает более открыто, чем со мной, сам знаешь.

Оба замолчали. Он слегка успокоился. Не мог сердиться на Бо. Сердился на самого себя – не надо было уезжать.

– Очень трудная была встреча, просто катастрофа, – призналась Бо, отложив наконец телефон и с силой растирая лицо. – Джек хочет в ближайшие дни лететь с ней в Австралию, в Мельбурн, возможно также в Сидней. Обещает вернуться к понедельнику на полуфинал.

– В Австралию? На несколько дней? Что за чушь, она замучается. – Соломон резко выпрямился. Похоже, Бо впервые это сообразила. – А ты-то из-за чего переживаешь, если не об этом?

– Нас с собой не берут. Эксклюзивный договор с журналом и австралийской телепрограммой. Не допускаются журналисты, не аффилированные с «Поиском звезд». Мы собираемся снимать о ней фильм – а он крадет ее у нас. Опять.

Его охватило мучительное разочарование. Бо, как всегда, думает только о своей работе. Эгоистка чертова.

– Ты отвратительна, Бо! – Он поднялся и ушел от нее подальше.

– Как моя птичка? – заворковал Джек, хватая Лору за руку и чересчур крепко сжимая. – Охрененная у нас неделя, верно? – подмигнул он.

Она кивнула.

– Прости, что много ругаюсь, возле тебя и ругаться-то вроде как неправильно. Ты ж вроде ангела. – Он усадил ее, сам устроился за столом. Внимательно присмотрелся к Лоре. – Или нет, а?

– Что?

– Ангел или не ангел?

– Нет, – улыбнулась она.

Он улыбнулся в ответ, побарабанил пальцами по столу.

Она повторила этот звук.

– Верно. Не могу без сигарет. Бросил курить неделю назад.

– Ради Бо, – подхватила она.

Он удивленно глянул на нее, потом усмехнулся:

– Держу пари, от тебя ничего не скроешь.

Она изобразила чавканье.

– Хорошая мысль. Где моя резинка?

Пока он шарил в ящиках стола, Лора изучала стены кабинета.

– Не знаешь, шанс-то у меня есть? С Бо?

– Бо-Пип? – приподняла она бровь. – У нее Соломон.

– Да, любимчик ее длинноволосый. Ей бы пора бросить этого лузера. Скажи мне – ты же с ними вместе живешь, – им хорошо вдвоем?

Лора зарычала – так рычал Мосси, когда слышал в лесу незнакомый звук.

– О’кей, о’кей. – Джек забросил резинку в рот.

Лора снова уставилась на стену. Диски в рамках, награды, портреты артистов – одних она узнавала, других нет, фотографии самого Джека с его музыкальной группой, Джек Старр и Starr Gazers.

– Любишь музыку? – спросил он.

Она кивнула. Изобразила потрескивание винила, похожее на треск горящих дров. Уютный, милый и памятный звук.

Он широко раскрыл глаза в изумлении:

– Господи! Ты слушала пластинки?

– Мама и Гага обожали джаз. Билли Холидей, Майлз Дэвис, Нина Симон, Луи Армстронг. – Она напела тему из I’m a Fool to Want You[1] глубоким хрипловатым голосом, непохожим на голос молодой женщины. – Любимая песня бабушки, – пояснила она.

Джек ошеломленно покачал головой.

Ежась под его взглядом, она снова отвернулась.

– Я так понимаю, в Австралии ты не бывала, – сказал он.

– Не-а, – улыбнулась она.

– Так вот, они мечтают тебя заполучить. Прямо с ума сходят. Крупнейшая тамошняя телепередача прислала приглашение. В Австралии после коалы самое почитаемое существо – лирохвост. И ты, Лирохвост, намного интереснее коалы: сотни поп-звезд похожи на коалу, кого ни назови, все такие милые и вполне доступные, а ты – уникальная, эксклюзивная. Если поехать сейчас, слушай, это самое лучшее время для нас, для нашего шоу. Мы уже сколько лет пытаемся прорваться на австралийский рынок, и это, я думаю, откроет нам дверь. Кабельные каналы присматривались, сумеем ли мы заинтересовать тамошнюю публику, – и вот получилось. Сто миллионов просмотров в мире… – Он сунул нос в телефон. – Уже сто одиннадцать миллионов. – Засмеялся счастливо. – Ты-то можешь ни о чем не волноваться, просто бесплатное путешествие. Выступишь в крупнейшем чат-шоу континента. Сфотографируешься с лирохвостом для прессы. На обложки местных журналов. И в понедельник обратно к вечернему полуфиналу. Что скажешь?