Рослин Гриффит - Птицелов

Тео улыбнулся.

— Да, я много путешествовал и изучал искусство. Но я не художник и не создавал произведений искусства— разве что в не совсем обычном роде.

— Вы любитель и знаток искусства, как Де Витт и Файона, — сказала Федра и повернулась к Орелии: — Тебе надо, дорогая, посмотреть его коллекцию древностей. В его доме чувствуешь себя словно в Лувре!

— Едва ли так, — пробормотал Тео, глядя в пол.

«Что за странный, тихий человек!» — подумала Орелия и сказала вслух:

— Я преклоняюсь перед античностью.

— Тогда вы оба должны пойти со мной в четверг на заседание Общества по изучению древних средиземноморских культур, — решила Федра. — Им нужны мои рисунки для какого-то проекта.

— С удовольствием.

Де Витт не высказал никакого мнения о древности, но обрадовался, когда Федра захотела выйти в сад на свежий воздух с Тео и еще несколькими гостями. Он подошел к Орелии и спросил ее:

— Может быть, вы согласитесь прогуляться со мной к озеру?

Она поняла, что он ищет возможности побыть с ней наедине, попеняла себе, что находит его скучным, но согласилась.

* * *

Проходя через холл, Орелия услышала разговор Мэриэль с гостьей, миссис Норвил.

— Меня приглашали выступить в концертном зале, — говорила Мэриэль, — но я не решилась.

— Почему же вы отказались? — удивилась миссис Норвил; у Орелии звучал в душе тот же вопрос.

Уэсли, стоявший рядом с гостьей, не замедлил с ответом:

— Потому что у нее есть более важные обязанности: быть моей супругой и матерью моих детей.

— Но есть же служанки и няни…— начала миссис Норвил, но Уэсли бросил на нее такой рассерженный взгляд, что та умолкла.

Изумленная и расстроенная, Орелия отошла от собеседников и стала надевать шляпку.

«Как она могла пожертвовать таким чудесным талантом? — думала она о сестре. — И почему этот деспот муж мог потребовать от нее такой жертвы?» Орелия знала, что Уэсли чувствует музыку и сегодня после концерта он дольше всех аплодировал жене.

Орелия накинула мантилью и вышла с Де Виттом из дома, сразу окунувшись в теплое сияние вечернего солнца. Они шли по красивой, широкой Мичиган-авеню, обсаженной деревьями. Орелия обернулась и посмотрела на дом Файоны — в римском стиле, из бурого камня, он чем-то напоминал крепость. Мрачноватое впечатление смягчалось видом красивого сада с купами деревьев, аллеями, обсаженными декоративным кустарником, и яркими клумбами.

Они свернули в переулок, и перед ними открылся вид на озеро Мичиган, голубевшее в отдалении.

— Как красиво, правда? — обратилась Орелия к спутнику. — Вода сегодня синяя, как в Средиземном море.

— Я должен поверить вам на слово — Средиземного моря я не видел. Моя матушка все время болеет, и мы не путешествуем, — с мягкой улыбкой, собравшей морщинки в уголках его добрых голубых глаз, ответил Де Витт.

Орелия споткнулась о камушек, и Де Витт поспешно предложил ей руку. «Он ведет себя в соответствии с „Правилами хорошего тона для леди“, изданными Коди, где сказано, что леди может опереться на руку джентльмена только в том случае, если дорога неровная, — подумала Орелия. — Старомодная благовоспитанность».

Де Витт был немного выше Орелии. Всю дорогу он глядел ей в лицо, словно любуясь, и, наконец, сказал:

— Как же вы красивы.

— Вы мне льстите. — Но Орелия знала, что она расцвела в Италии, перышки Черного Дрозда теперь лоснятся и блестят.

— Ваша красота — особенная, экзотическая. Я сразу заметил вас на выставке и надеялся, что вскоре встречусь с вами.

Наверное, он ждал от нее признания о взаимной мгновенно возникшей симпатии. Но у нее чуть не вырвалось, что она-то его совершенно не заметила, и поспешила переменить тему.

— Расскажите мне о вашем бизнесе, я слышала, что вы талантливый коммерсант.

Он обрадованно начал рассказывать ей о своих удачах в бизнесе, но вскоре прервался:

— Я боюсь наскучить, это же вам неинтересно.

— Я немного разбираюсь в бизнесе, — возразила Орелия.

— Конечно! Вы во всем разбираетесь. И при этом вы подлинная женщина. Женщины превосходят мужчин, — убежденно сказал он. — Они глубже чувствуют. Благодарение Богу, что женщины растят наших детей и ведут дом — у мужчин не хватило бы на это душевных ресурсов. Они могут только охранять своих женщин и выражать им признательность.

Орелия рассердилась, потому что он говорил почти то же самое, что Уэсли. Она не собиралась оспаривать непреложную истину, что два главных призвания женщины— материнство и домоводство, но обычно женщина и не способна на большее. А если у нее есть дар, есть призвание — тогда она должна ему следовать. Она хотела было промолчать, но вопрос все же сорвался с ее губ:

— И как же эта охрана осуществляется мужчинами? Они запретят женщинам иметь интересы за пределами семьи?

Де Витт явно почувствовал себя неловко и ответил, смущенно хихикнув:

— О, я знаю о вашем увлечении архитектурой! Я понимаю, что вы будете заниматься ею, пока это уместно…

«Пока это уместно»?..

Значит, он считает профессиональную работу женщины, в лучшем случае, временным занятием? Впрочем, чего же она ожидала от ординарного, ограниченного мужчины…

Они прошлись вдоль берега озера в молчании. Увидев катер, направлявшийся к Выставке, Орелия мысленно пожелала оказаться на нем, среди веселых и оживленных пассажиров. Но — увы — немного подышав свежим ветром с озера, она и ее спутник повернули обратно.

— Я хотел бы снова встретиться с вами, — сказал Де Витт, обойдя Орелию и заняв, согласно правилам хорошего тона, место ближе к тротуару. — Не согласитесь ли вы поехать со мной на Выставку в следующее воскресенье? Ваша тетя или одна из сестер, наверное, согласятся сопровождать вас.

«Да, — подумала Орелия, — мужчина не может пригласить на прогулку женщину без сопровождения другой женщиной. Снова „Правила хорошего тона“. Но, в конце концов, Де Витт вежлив, любезен, а кроме того, одной встречи недостаточно, чтобы присмотреться к человеку. Все же он намного приятнее этого грубияна О'Рурка с его безапелляционными суждениями».

— Да, побывать на ярмарке будет очень интересно, — ответила она. — Но за день ее не обойдешь. Мы с тетей Федрой хотели посмотреть Городок увеселений.

— Там же будет грубая толпа простонародья. — Впервые с момента их знакомства Де Витт нахмурил брови. — Это небезопасно для леди.

— Но у нас же будет сопровождающий!

— Все равно, — покачал головой Де Витт, — там полно карманников, в воздухе носится грубейшая брань. Лучше я найму карету, и мы прогуляемся по парку, — решил Де Витт. — Я заеду за вами и Федрой в два часа. И моя матушка поедет, если будет хорошо себя чувствовать… И…

Орелия прервала его:

— Пожалуй, я не буду никуда выезжать в следующее воскресенье. Может быть, через неделю.

Де Витт снова нахмурился и спросил обиженно:

— Может быть? Значит, вы не уверены и в следующей неделе?

По правде говоря, она не хотела с ним больше встречаться, но ответила вежливо, как благовоспитанная девица:

— Я ведь недавно вернулась в Чикаго, и у меня столько дел!

Он поджал тонкие губы.

— Тогда я возобновлю свое приглашение через несколько недель.

— Да, так будет лучше.

По дороге к дому Файоны они почти не разговаривали. Де Витт явно дулся на нее. Но Орелия не жалела, что отказалась от прогулки с неинтересным ей человеком. Какая досада! Такие разные мужчины — Лайэм и Де Витт — не одобряют ее стремления к независимости.

Но Лайэм честнее — он высказывает это открыто, Орелня решила подумать над тем, что же, в конечном счете, лучше: открытая неприязнь или уклончивое неодобрение.

Лайэм уже три дня занимался строительством в Дубовом парке, не посещая свой офис, куда вторглась эта строптивая женщина. Работа на свежем воздухе успокоила его нервы, и он с удовольствием думал о предстоящем в четверг заседании Общества по изучению древних средиземноморских культур.

В четверг вечером он заехал домой, принял ванну, переоделся и поехал на бульвар Саус Дрексель, где находился довольно уродливый особняк Прентиса Росситера в стиле ложной французской готики. Лакей открыл перед ним массивную резную дверь, он вошел в холл и был очень удивлен.

— Орелия Кинсэйд! — воскликнул он ошеломленно, увидев перед собой ту, встречи с которой все эти дни старательно избегал.

Она холодно кивнула и поджала губы.

— Добрый вечер, мистер О'Рурк!

— Что вы здесь делаете?

Она моргнула и устремила на него твердый взгляд своих блестящих глаз с чуть приподнятыми уголками.

— Я приехала на заседание с тетей Федрой.

— Так вы обе здесь? — Теперь он припомнил, что Общество пригласило Федру иллюстрировать какую-то книгу, которую предполагает издать.

— Да, две женщины вторглись в сферу мужских интересов. Ведь Америка — свободная страна, мистер О'Рурк, хотя женщины в ней не имеют еще права голоса.

— Вашу тетю пригласили по делу, но вы…

— А у меня — не дело, а интерес к древности и к Средиземноморью, этот интерес возник еще в Италии, где я прожила два года. Италия — страна Средиземноморья с древней историей. — Слегка кивнув Лайэму, она закончила: — Ну, я иду на заседание, меня ждет тетя. Извините.

Он глядел, как она шла по коридору с мраморными стенами в библиотеку, где должно было состояться заседание.

— Проклятье! — Он снова вел себя с ней как идиот.

Лайэм вошел в большую комнату с высоким потолком, где уже сидели вокруг длинного стола красного дерева человек десять постоянных членов Общества и три женщины. На полированном столе стояли графины с шерри и подносы с рюмками.

Здороваясь с мужчинами, он не мог оторвать глаз от молодой женщины в золотистом шелковом платье с единственным украшением — серебряной брошью с мерцающим пурпурным камнем, фигура которой ярко выделялась на фоне книжных полок, уставленных томами в темных кожаных переплетах. На полках стояло также множество разнообразных античных статуэток, вазочек, украшений, коллекцией которых Рос-ситер очень гордился. Нет, решительно эта женщина преследует его, словно неотвязный кошмар! И — вот уж поистине на беду — она не только очень красивая, но к тому же уверенная в себе, волевая женщина и превосходный профессионал. Лайэм вынужден был одобрить ее эскизы и испытывал из-за этого какое-то чувство унижения. Конечно, хорошо, что он наладил отношения с отцом, но самолюбие Лайэма все-таки было задето.

Он с трудом заставил себя отвести глаза от Орелии. Доктор Росситер объявил заседание открытым. Лайэм давно был увлечен археологией и стремился принимать участие в экспедициях, раскопках. Незабываемую радость доставило ему посещение древних Микен в Греции два года назад и экспедиция, которая нашла черепки античных ваз в песках египетской пустыни. Сейчас он хотел бы участвовать в очередной экспедиции, планируемой Обществом, и поэтому с энтузиазмом участвовал в его работе.

Росситер в очках, поднятых на лоб, сверкая в свете канделябров блестящей лысиной, проверил по списку присутствующих и представил докладчика:

— Сегодня мы имеем удовольствие выслушать сообщение Джека Квигли, вернувшегося из Северной Африки.

Встал высокий багрово-румяный человек, сидевший рядом с Росситером. Задира и бахвал, Квигли не пользовался популярностью в ученом мире, хотя был образован, много путешествовал и знал несколько языков. Но в Обществе любителей археологии его слушали с большим вниманием.

Густой, громкий голос Квигли сразу заполнил помещение. Лохматая шевелюра и борода придавали ему сходство с дикарем.

— Я должен вам сообщить, джентльмены, что в раскопках около Фив в Египте мне выпала большая удача. Там я обнаружил нетронутое захоронение, и в нем — мумию превосходной сохранности.

Лайэм увидел, что на лицах у многих выразились интерес и зависть; да и он сам испытывал эти чувства.

По слухам, Квигли мог отдавать все свое время археологическим изысканиям в экзотических странах, потому что, женившись на богатой одинокой вдове, без зазрения совести тратил ее деньги.

— А золото в могиле было? — спросил Эрнест Вильямсон, новый член общества.

— В настоящее время я разбираю и классифицирую найденные в могиле предметы, — продолжал Квигли, как будто и не слышал вопроса…

— Нашли ли вы золото? — настойчиво повторил Вильямсон.

Квигли сердито нахмурил брови:

— Разве вы не знаете, что проклятые крестьяне разграбили ценности еще в давние времена. — Он сжал мощный кулак. — Попадись они мне сейчас, я бы им все кости переломал, но грабили все эти гробницы в прошлые века. — Археолог посмотрел на Вильямсона так, будто и ему охотно переломал бы кости.

«Этот человек агрессивен», — подумал Лайэм.

Вильямсон, удовлетворенный ответом, спокойно откинулся на спинку кресла.

Квигли рассказал о надписях на стенах склепа.