Вормер Лаура Ван - Публичное разоблачение

— И что случилось?

— Мой формат провалился.

Напряжение постепенно спало.

— Это было самое худшее, что когда-либо сделала для меня Касси: позволила мне действовать самостоятельно.

Я смеялась, делая пометки. Умирать мне больше не хотелось.

— На самом деле это пошло мне на пользу, — продолжила Александра. — К тому времени, когда я пришла работать на «ДБС», мне было тридцать лет. Я боялась до смерти, но думала, что все могу делать сама. И этот провал доказал, что не могу, что я должна научиться работать в команде. И в результате мы общими усилиями создали преуспевающий новостной отдел.

— Что вы вкладываете в понятие «преуспевающий»?

— Если со мной что-то случится, выживет ли наш отдел, будет ли он по-прежнему интересовать телезрителей? Ответ — решительное «да, будет». Не надо недооценивать то, что может произойти на национальном телевидении. Вы, наверное, помните тот эпизод, когда в меня стреляли и я оказалась в госпитале, потом мое выздоровление. Все это привлекло еще больше людей к нашему каналу. Им было любопытно знать, что со мной. Все узнали меня, потому что эпизод с выстрелом много раз показывали разные каналы страны.

Это правда. Эпизод был драматичным. Вся страна с ужасом наблюдала, как молодая репортерша канала, которая вела репортаж от стен конгресса, оказалась жертвой выстрела.

Мы продолжали обсуждать историю «ДБС», и Александра со счастливым видом перечисляла мне каждый шаг проделанного пути: как Джексон советовался с ней, как Касси постепенно продвигалась по службе, пока не стала во главе канала. Она говорила не умолкая почти сорок минут.

Она отказалась, однако, говорить о том времени, когда Джессика пила.

— Нет, — решительно заявила она, — это не мое дело. — Она даже не хотела обсуждать то, что Джессика сама рассказала мне, заявив: — Вам придется довольствоваться тем, что она сказала.

Разговор подходил к концу, когда в кабинет вошел ее секретарь Тревор и сообщил, что ей пора идти на совещание. Я стала собирать вещи. Меня беспокоило то, что Александра продолжала сидеть, наблюдая за мной.

— Могу себе представить, как хорошо вам оплатят этот очерк, — сказала она.

— Для меня определенно да, — ответила я, вынимая из диктофона кассету.

— И наверняка Верити сделает вам другие предложения.

— Не знаю. — Я встала. — Я очень ценю, что вы уделили мне столько времени.

Она продолжала сидеть.

— Присядьте на минутку, Салли, — сказала она.

Начиная нервничать, я села.

Скрестив руки на груди, она с минуту смотрела на меня.

— Вы изменились. — Молчание. — Изменились меньше чем за две недели.

Что я могла сказать на это? Я молча сидела, чувствуя, как мое лицо снова начинает гореть.

— Не позволяйте, чтобы это задание вас изменило, — сказала она почти шепотом. — Статья того не стоит. Я знаю, как манят деньги, но они затягивают, а вам надо отстаивать свою индивидуальность. — Она встала и развела руками. — Но кто я такая, чтобы учить вас, как вам распоряжаться своей жизнью? Желаю удачи!

Еду в Каслфорд, и моя голова забита всякими мыслями. Знаю твердо одно: я не должна встречаться со Спенсером, пока не выстрою весь очерк. Я позвонила ему на автоответчик, зная, что его нет дома.

— Привет! Я обещала встретиться с тобой, чтобы поговорить, но мне нужно несколько дней, чтобы сосредоточиться на работе. Думаю, ты, как никто, поймешь меня. Поэтому отключаю все телефоны. Не принимай это на свой счет. Если случится что-нибудь экстраординарное, можешь связаться со мной через мою мать. — И я оставила ее номер.

Это было самое лучшее, что я могла сделать.

Я забрала у матери Скотти и узнала, что Маку понадобится день-два, прежде чем его коллега выяснит, что представляет собой кусок бетона.

— Я в порядке, — успокоила я мать. — Отключаю все телефоны и приступаю к работе.

Реакция матери последовала незамедлительно. Ее глаза заблестели, а лицо озарилось улыбкой.

— Действительно напишешь? Превосходную статью?

Не знаю, насколько превосходную, но собираюсь серьезно поработать.

Я писала, переписывала, исправляла и начинала снова. Работала по пятнадцать часов в сутки и в четверг утром знала, что действительно написала нечто потрясающее для «Экспектейшнз». Касси повезло, что очерк о ней поручили мне. Мне придется убедить Верити поверить в ту женщину, портрет которой я написала. Мне следует встретиться с Касси лицом к лицу и рассказать, что знаю о ее короткой связи с другой женщиной, и дать ей возможность прокомментировать этот факт.

Это лучшее, что могу сделать.

Одетая в шорты и топик, так как было жарко, я сидела, перечитывая рукопись, когда услышала легкий стук в окно.

Это была мать, и она плакала.

— Что случилось? — вскричала я, выскакивая из дома.

Она оттолкнула мою руку, отказываясь от помощи. Ее появление меня ошарашило. Она сразу как-то постарела.

— Сядь, Салли, — сказала она страшным голосом, когда мы прошли в гостиную. Она опустилась в одно из кресел.

Я села напротив.

— Я все размышляла и размышляла над этим, после того как он позвонил мне днем, — сказала она, не отвечая на мой вопрос, — и, клянусь жизнью, не могу поверить, что ты решила причинить мне такую боль.

— Что я сделала, мама? О чем ты?

— Ты знаешь, как много лет прошло… — всхлипнула она, — до того момента, как я решилась на дружбу, на какие-то Отношения с мужчиной после твоего отца.

— Мама!

— А сейчас ты все разрушила, втянув Мака в это дело. Я просто не могу в это поверить, Салли. Это подлый и низкий поступок. И я страдаю.

Я бросилась к матери и упала перед ней на колени.

— Мама, я представления не имею, о чем ты говоришь!

— Это обломок развалин. Ты знала, что он от средней школы, ты знала, что он оттуда, где погиб отец. И ты знала, как сильно это меня расстроит. — Ее глаза снова наполнились слезами, и она прикрыла рот рукой. — Если тебе хотелось причинить мне боль…

— О, мама, нет! — завопила я, обнимая ее. — Нет, нет, нет! Боже милостивый, у меня и в мыслях этого не было. Клянусь Богом! — Я отстранилась и смотрела на нее. — Я никогда не сделала бы ничего такого, что омрачило бы твое счастье, мама. Я дала это Маку только потому, что доверяю ему, считаю его членом нашей семьи.

Ей отчаянно хотелось мне верить.

— Это кусок от школы? — спросила я. — От той, что в Каслфорде? Ты в этом уверена?

Она кивнула.

— Как Мак обнаружил это?

— Он этого не знает. А я знаю, — сказала мать, готовая заплакать снова.

Я заключила ее в объятия.

— Мама, что бы ты там ни думала, расскажи мне все.

— Вряд ли это случайное совпадение, — сказала она сквозь слезы. — Ты приезжаешь в пятницу вечером… Я была так смущена, что не знала, что сказать…

— Тебе не надо оправдываться. Мак чудесный человек, он заботится о тебе, а ты о нем, и я хочу, чтобы вы были вместе.

— О, Салли! — сказала она, рыдая. — Я так скучаю по твоему отцу!

При этих словах я тоже начала плакать. Наплакавшись, мы вытерли слезы, отсморкались, и нам стало легче. Теперь мать поверила, что я не пыталась внести разлад между ней и Маком. Я также поняла, насколько ранима мать и как трудно ей быть в интимных отношениях с Маком, таких же, какие были у нее с моим отцом.

Бедная мама. Я так ее люблю.

— Что конкретно сказал Мак?

— Он отнес эту штуку коллеге, а тот сразу понял, что материал местный, из Новой Британии. По всей вероятности, его изготовили в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов. Он проведет дополнительные исследования по цементу и арматуре, но уверен, что обломок — часть опоры, которую когда-то использовали для строительства театра или большого товарного склада.

— Тогда почему ты связываешь это со средней школой?

— Какое другое кирпичное здание наподобие театра, которое уже разрушено, построено в тысяча девятьсот семидесятых годах? И кто еще, как не ты, Салли, знает, как гордился отец бетонными опорами своего проекта в конце семидесятых? Это обломок от гимнастического зала, Салли.

Я позвонила в полицейский участок и попросила, чтобы мне перезвонил детектив Д'Амико. Через две минуты он был на связи. Через четверть часа мы уже встретились в Мидлтауне. Вошли в здание Уэсли, чтобы найти Мака, и я сразу увидела его серьезное лицо.

— Я ужасно расстроил твою мать, Салли, — произнес он, подойдя ко мне. — И, откровенно говоря, теряюсь в догадках почему.

— Это не твоя вина, — сказала я, взяв его за руку. — Маме кажется, будто это обломок здания, в котором погиб мой отец. Не знаю почему. Я привела с собой детектива Д'Амико. Я считаю, что обломок из сгоревшего здания, иначе не принесла бы его тебе.

— Она так огорчена. — Мак переживал.

— Она думала, я намеренно принесла его, чтобы разлучить вас, — пояснила я.

Он был ошеломлен.

— Мысль дикая, но мне удалось убедить, чтобы она выкинула ее из головы. Сейчас она знает, как сильно я хочу, чтобы вы были вместе. Я знаю, что она любит тебя, Мак.

— Спасибо, — прошептал он и потянулся обнять меня. — Я тоже люблю ее.

Бадди откашлялся, делая вид, что не слышит нас.

Мак повел нас в кабинет на втором этаже и представил своему коллеге.

— Если я вам не нужен, — сказал он, — то лучше пойду поищу твою мать и успокою ее.

— Давай, — сказала я.

Профессор Марриетто провел нас в лабораторию, соединенную с его кабинетом, где на столе лежал обломок бетонной конструкции. Он пояснил, что цемент для бетона был взят с одного из двух цементных заводов, что это обломок опоры кирпичного здания, возможно, угловой части какой-то аудитории.

— Или кирпичного гимнастического зала, построенного в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году? — прервала я его.

Он уставился на меня.

— Да! Совершенно верно. Это здание, которое снесено недавно?

— Нет, — сказал Бадди, до сих пор не проронивший ни слова. — Речь идет о гимнастическом зале средней школы в Каслфорде, одна стена которого обрушилась во время наводнения в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Мы думаем, этот обломок от него. Остальные стены были снесены с помощью ударной гири.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — ответил Бадди, — потому что я недавно читал отчеты об этом. А почему вы спрашиваете о гире?

— Потому что здесь видны следы ударов, — сказал он. — Вот, смотрите.

— Спасибо, профессор, — поблагодарил Бадди. — Если не возражаете, я заберу обломок с собой.

— Конечно, — ответил профессор. — Здесь у меня некоторые записи исследования. Они могут быть вам полезны.

Бадди открыл папку, просмотрел содержимое, и, готова поклясться, с его лица исчезли краски.

— Спасибо, сэр, — сказал он, зажимая папку под мышкой, пока я до нее не добралась. — Буду весьма признателен, если вы будете держать это дело в секрете. Если у меня возникнут вопросы, я позвоню вам.

— Не возражаю, — ответил профессор и взглянул на меня. — Надеюсь, был вам полезен. Нас с Маком связывает многолетняя дружба.

— Да, профессор, вы оказали нам большую услугу, — сказала я, чувствуя, как на меня нахлынула черная тоска. Я не знала, что со мной, но сильно подозревала, что это новая волна печали из-за смерти моего отца.

Обломок донесли до полицейской машины Бадди. Снова поблагодарив профессора, мы сели в машину. Мне удалось выдернуть папку, и я стала читать записи:

Состав кирпича…

Состав цемента…

Состав строительного раствора…

Состав кабеля…

Химический состав гири, судя по оставленным следам…

Профессор даже сделал рисунок угла здания, указав стрелкой, откуда мог выпасть этот обломок. Другая стрелка указывала на то место, куда пришелся удар гири.

Бадди протянул руку, чтобы забрать у меня папку.

— Ты все поняла? — спросил он.

Я покачала головой. И вдруг меня осенило.

— Пит? — крикнула я в дом Сабатино.

Передняя дверь открыта. Я вошла в дом. Его здесь нет. Хотя кто-то в доме побывал, потому что все вокруг перевернуто вверх дном. Гостиную, кабинет, кухню и спальню на первом этаже тщательно обыскивали. То же и в спальнях и лаборатории Пита на втором этаже. Все ящики выдвинуты, вещи разбросаны и разорваны, каждая мелочь подвергалась осмотру. Я сочла своим долгом подняться на чердак и спуститься в подвал в надежде найти за кучей старых автомобильных покрышек испуганного сумасшедшего Пита.