Даниэлла Вуд - Пугалки для барышень. Не для хороших девочек

Второй слон был мягкий, светло-серый и плюшевый. Это был подарок соседки в знак признательности за то, что Мередит поливала ее перистый агапантус, когда та уезжала ухаживать за своей больной матерью. Мередит по сей день не известно, выбрала ли соседка эту игрушку в комплект к деревянному африканскому слону на ее каминной полке (в то время относительно свободной) или это было чистое совпадение. Во всяком случае, после этого вирус слоновой болезни распространился на дни рождения, Рождество и даже Пасху, потому что тематические подарки привлекали друзей, родных и коллег простотой выбора.

По правде говоря, слоны никогда не нравились Мередит. Вернее, она была к ним равнодушна, пока те не заполонили всю пространство вокруг нее. И теперь, когда слонопоклонство приобрело угрожающие масштабы и весь дом превратился в храм, посвященный отряду хоботных, они стали ее раздражать. «Может быть, — не раз приходило в голову Мередит, — слоновая болезнь послана мне в наказание за нечестность, за то, что я подарила надувную подушку, зная, что она неудобная?»

В конце концов Меридит почувствовала, что наказание зашло слишком далеко, ведь вся ее жизнь как бы раздулась и деформировалась под напором неконтролируемой слонизации. В состоянии ли она прекратить это нашествие своими силами? Да, почти наверняка. Например, она могла бы упомянуть в разговоре, что предпочитает собирать бабочек. Или газелей.

Во время очередного приступа слонофобии она снова и снова задается вопросом, почему не сделала этого до сих пор. Ведь не только потому, что от природы не любит ссор и считает, что, как бы ужасен ни был подарок, обязательно следует из вежливости за него поблагодарить. Но все дело в том, что ей известно, что ее друзья, родные и коллеги считают эту ими же самими выдуманную любовь к слонам доказательством ее жизнерадостности. Свидетельством того, что она принимает свое ожирение с легким сердцем. Колоссальной шуткой над самой собой. Она — слоноподобная женщина, окружившая себя собратьями по несчастью. Она чувствует, что если веселая толстушка перестанет веселиться, то превратится в самую обычную толстуху.

Сувенирные лавки процветают благодаря тем, кто выбрал себе или, как в случае с Мередит, кому выбрали другие тотем в виде зверя. Возможно, именно желание одомашненного гомо сапи-енс войти в контакт со своей внутренней дикостью вызвало столь широкую популярность африканских животных. Жирафы, львы и слоны обычно представлены в ассортименте в виде резных деревянных фигурок, сережек, пеналов с молниями, ластиков, сувениров из дутого стекла и мягких игрушек. Считается, что слоны приносят счастье, поэтому они чаще, чем остальные, позванивают на браслетах среди других подвесок; сердечек, листиков клевера, подков, кошельков и прочих талисманов.

Например, семья Ховард, обитающая в собственном замке, прославленном фильмом «Возвращение в Брайдсхед», собирает гиппопотамов. Я видела там гиппопотамов, умещенных на портике над входом в замок. Среди древнегреческих статуй, фресок на потолке и вездесущей позолоты они выглядели крайне нелепо. В стеклянной витрине на обозрение были выставлены забавные фарфоровые бегемотики в костюмах для гольфа, изысканный гиппопотам Фаберже и, наконец, группа безмятежно пасущихся гиппопотамов, выгравированных на стекле знаменитым лондонским мастером.

Некоторых из этих гиппопотамов Ховардсы получили друг от друга на день рождения. Другие зверюшки поступили к ним от друзей семьи и благожелателей, знавших о пристрастии четы к этим животным и, без сомнения, вспоминавших о Ховардсах каждый раз, когда они в очередной раз натыкались на какого-нибудь оригинального бегемота. Ховардсы с гордостью рассказывают, что один из их любимых гиппопотамов — ушастый, сделанный из дерева, — был куплен за один фунт пятьдесят пенсов в магазине Оксфам. Кроме того, они искренне сожалеют, что не могут выставить на показ подаренного одним из знакомых очаровательного гиппопотама, вырезанного из картофелины, — по причине ограниченного срока хранения.

Единственное, что не нравится Мередит в профессии учительницы начальных классов, — это последний день учебного года. В этот день ученики, сияя от радости, несут учительнице подарки. Даже самые отъявленные шалуны выглядят милыми и робкими, с нетерпением ожидая, когда же она развернет их сюрприз. Среди подарков, которые в этот день преподносят Мередит, всегда найдется кружка в форме слона с ручкой в виде хобота. Некоторые из этих кружек, обычно они сделаны из толстого фаянса, изображают слоника Думбо с тучным тельцем светло-серого цвета и ушами, окрашенными с внутренней стороны в розовый цвет. Другие, из тонкого фарфора, представляют собой слонов посолиднев, с морщинистыми хоботами и светлыми полупрозрачными бивнями. Как правило, среди подарков обнаруживалась и наволочка с рисунком в стиле индийского сари, украшенная мелкими круглыми зеркальцами, посверкивающими на розовых и оранжевых слоновьих попонках.

Мередит работает в частной школе, и среди родителей ее учеников нередко попадаются нувориши, которые обожают делать широкие жесты в виде дорогих подарков, соответствующих масштабам их благодарности. Вот так и появился у нее во дворе размещенный с соблюдением всех правил фэн-шуй фонтанчик, окруженный величественными слонами из гипса, песчаника, мыльного камня и гранита.

Когда Мередит было девять лет, то есть столько же, сколько ее нынешним ученикам, ее мать Рона взяла ее с собой в больницу навестить тетю Пэт, которая только что родила девочку Розмари (да, это была я). По дороге в больницу Мередит с мамой остановились у газетного киоска, чтобы купить поздравительную открытку. Мередит, высокой девочке с толстыми лодыжками и ямочками на коленках, было позволено сделать выбор самой. Ей очень понравилась маленькая квадратная открытка, на которой была изображена лужайка с ярко-розовой свинкой посередине. На голове у свинки, как раз между остренькими ушками, красовалась зеленая в горошек шляпка. Мередит подумала, что появление двоюродной сестрички — это счастливое событие, а у свинки как раз был очень веселый вид. Она взяла открытку и с радостной улыбкой передала ее матери, но Рона с рассерженным видом швырнула ее на полку так резко, что при этом помялся уголок.

— Нельзя дарить женщине такое, Мередит! — сердито сказала она. — Это все равно что обозвать ее свиньей!

Это была одна из многих психологических пощечин, которые Рона, сама о том не подозревая, отвесила своей дочери. Эту сцену у киоска Мередит запомнила на всю жизнь и с тех пор старалась не покупать поздравительных открыток с картинками, которые даже с большой натяжкой можно было бы трактовать как двусмысленные. Вот почему в последний день каждого учебного года, усилием воли преодолевая засевший в глубине души страх, от которого тошнит и хочется сказаться больной, она через силу тащится на работу. И радостно улыбается, когда благодарит очередного поздравителя. Но, разворачивая каждый сверток, она думает: «Это все равно что обозвать меня слонихой».

Некоторое время у Мередит был друг по имени Адриан Перди. Он преподавал информатику в средних классах той же школы, и ему, как мне кажется, так и не удалось избавиться от подросткового увлечения ролевыми играми. Дыру, которую оставили в его жизни старые университетские товарищи, перейдя от «Замков и Драконов» к гольфу, заполнил Интернет. Хотя Адриан встречался с Мередит не один год, жил он по-прежнему с матерью, поскольку та считала, что пары, которые начинают жить вместе, не поженившись, не заслуживают свадебных подарков. «Они ничего не принесли в жертву», — говорила она.

У этой Джин Перди в наличии имелись длинный торс, короткие ноги и походка вразвалку. Адриан как-то проговорился Мередит, что все это, вместе взятое, — характерные черты самки тролля (а еще он добавил, что их издавна называют троллопами). С тех пор как только Джин, свято уверенная в своей правоте, начинала рассуждать о чем угодно, от законного права родителей шлепать детей до пользы клетчатки или от средств против засыхания листьев лимонных деревьев до наглости туземцев, ожидающих извинений за то, что делается без их согласия ради их же блага, Мередит тут же представляла себе мать Адриана, выглядывающей из-под деревянного моста в рогатом шлеме викингов.

Джин была твердой и тяжелой, как надгробный камень. После минуты общения с ней Мередит начинало казаться, что она набила об нее синяки. Джин всегда вещала на максимальной громкости, тогда как Мередит старалась говорить как можно тише, словно это могло каким-то образом повлиять на ее массу в сторону уменьшения. Обычно Джин начинала обсуждение диеты с фразы «надеюсь, ты не обидишься, но…». И уже за этими вступительными словами Мередит слышался треск разрываемой ткани, как будто с нее сдирали покровы невидимости. Джин произносила как будто ничего не значащие слова: «Разумеется, это заметно, Мередит… Ты что, думаешь, кто-то может смотреть на тебя без мысли…» А Меридит слышалось: «Толстуха! Толстуха! Толстуха!»

Через некоторое время Мередит усвоила, что слова «надеюсь, ты не обидишься…» следует воспринимать как сигнал к уходу в глухую оборону. Ее тело, возвышаясь, словно монумент, посреди обставленной в стиле Лоры Эшли претенциозной гостиной Джин, оставалось на месте, стойко перенося вербальные побои, тогда как душа ее преспокойно покидала место экзекуции.

Сын Джин Перди больше всего любил в Мередит именно ее плоть. Адриан боготворил каждый грамм ее тела, не говоря уже о килограммах, и был вовсе не против того, чтобы она набирала вес. Лишь бы не сбрасывала, потому что в этом случае она, по его словам, потеряла бы слишком много себя. Как-то раз она шепнула мне, прикрывая рот пухлой рукой, что, когда он занимается любовью, он не может не хватать ее за жировые складки. Хотя она не раз в смущении просила его перестать, он ничего не мог с собой поделать.

Руки Адриана Перди, как и все его тело, отличались неестественной бледностью, у него были ладони белоручки с ногтями тонкими, как чешуйки слюды. Этими руками он взбивал телеса Мередит, словно кот подушку, перед тем как устроиться на ночлег. В те редкие ночи, которые он проводил у нее дома, его хрупкое тельце бледным ободом обвивалось вокруг ее туши, а руки продолжали месить ее плоть даже во сне.

Как-то раз Мередит решила открыть Адриану всю правду о слонах. Хотя они были знакомы уже несколько лет, он подарил ей всего одного слона: вафельницу с пластмассовой крышкой в форме слоновьей головы, Именно в тот момент, когда Мередит доставала эту вафельницу, кстати, после того, как они все утро провели в постели, наслаждаясь ощущением необыкновенной близости, она вдруг поняла, что пришло время рассказать ему обо всем.

Когда он вышел из ванной, она уже была готова произнести что-то вроде: «Адриан, мне очень нравится эта вафельница. Но, если честно, на самом деле я ненавижу слонов. Правда, смешно?» Она представила себе, как засмеется, и он тоже, и вся кухня наполнится весельем и теплом понимания. Но Адриан вышел из ванной с нервным и озабоченным видом. Его белесые волосенки были аккуратно причесаны на висках, однако топорщились на макушке. Он надел свою замшевую куртку и спросил Мередит, нельзя ли пропустить завтрак, потому что у него есть одно важное дело. Потом они сели в машину и куда-то поехали.

Хотя вокруг были хорошо знакомые улицы, Адриан сидел за рулем с таким сосредоточенным видом, будто за одну только ночь они с Мередит попали за границу в совершенно не известный им город. Наконец он остановился на берегу реки, достал из кармана куртки повязку и нервными движениями рук принялся заматывать Мередит глаза. Это была та самая повязка, которой она всегда пользовалась, подолгу принимая ванны. Ей вдруг стало досадно оттого, что он взял ее повязку без разрешения. Потом машина тронулась с места, и они снова куда-то поехали. Сначала Мередит пыталась ориентироваться в пространстве по времени движения и числу поворотов, но вскоре сбилась со счету и окончательно перестала понимать, где они могут находиться.

Через некоторое время она поняла, что Адриан паркует машину. Тут он помогает Мередит выйти и берет ее за руку. Они идут недолго, а вскоре она слышит, как он с кем-то шепчется и как в чьем-то кармане звякнули монеты. Потом что-то металлическое и холодное стискивает ей живот и бока. Кажется, Адриан ведет ее через какой-то турникет: она проходит сквозь него, как вареное яйцо через горлышко бутылки. Лишенная возможности видеть, Мередит, тем не менее, чувствует запах еды и слышит звонкие детские голоса. Адриан шагает рядом с ней, громко рассуждая о необходимости доверия и о том, как легко компенсируют потерю зрения все остальные чувства.