Аманда Маккейб - Пугливая герцогиня

Он коснулся ее там, его палец скользнул внутрь, в ее влажный жар. Он дотронулся до маленькой чувствительной точки, и она вскрикнула.

— Прости, Эмили, — простонал он, — я не могу больше ждать.

— Я не хочу, чтобы вы ждали, — прошептала она. Она действительно не хотела, жаждала его прямо сейчас, немедленно, неодолимо стремясь к нему.

Как все они заблуждались, толкуя о «супружеском долге»! Ничто на свете не могло сравниться с этим!

— Прижмись ко мне, — попросил он и, когда она обвила руками его плечи, плавным, полным нежности движением дюйм за дюймом стал погружаться в нее.

Дыхание ее стало шумным и частым от этого головокружительного, воспламеняющего чувства полноты, ощущения слияния с ним.

Он отклонился назад и вновь пронзил ее резким движением, врывался снова и снова, все быстрее, сильнее. Теперь она уже знала его тело, знала ритм, вторя его движениям. Их стоны, крики, разгоряченное дыхание смешались с солнцем и ветром, и ей казалось, что она вот-вот воспарит в небеса. Соединяясь друг с другом, они становились частью всего мира.

Нечто полное света и острого необъятного чувства охватило ее. Она будто ослепла и лишилась всех без исключения мыслей — все сконцентрировалось лишь на чувственных ощущениях. Как вдруг это нечто словно взорвалось в ней блестящим, сверкающим, сумасшедшим фейерверком.

— Эмили! — закричал он, запрокинув голову назад. Он снова вошел в нее, в последний раз, и этот момент глубокого, пьянящего наслаждения, когда все вокруг замерло, длился сладостно бесконечно, пока он не покинул ее лона. — Эмили…

Он рухнул на землю подле нее, она медленно и неохотно возвращалась с небес.

По-прежнему не открывая глаз, она положила голову ему на грудь и, отдавшись внезапно овладевшей ею слабости, гладила его плечо и мокрые волосы. Легкое дуновение ветра ласкало кожу, солнце горячими лучами касалось век, и в этой неге она почувствовала, как он нежно поцеловал ее в лоб.

— Наверное, ни у кого и никогда не было такого медового месяца, — еле слышно прошептала она и, прежде чем погрузиться в царство Морфея, подумала о том, что хотела бы навсегда остаться в Вельбурне.

Николас наблюдал, как она склонялась над тропинкой, разглядывая лесные цветы. Множество солнечных бликов переливалось в водопаде ее волос, играя золотом в шелковых прядях и согревая позолотой ее светлую нежную кожу. Она улыбалась, касаясь лепестков, и отчего-то сразу казалась такой юной и беззаботной. Пугливая, всегда немного встревоженная лондонская леди исчезла без следа.

И он сам чувствовал, как его прежнее «я», печальное, с начетом пережитого горя, тоже постепенно растворялось. С тех пор как вернулся домой, потеряв Валентину, он отдалился от семьи, чувствовал себя одиноким и был предан только собственному долгу. Прежняя жизнерадостность, присущая Мэннингам, темперамент и страстность покинули его сердце, оставив лишь мучительную мертвенную пустоту.

Так было до сих пор. Сначала женитьба на Эмили представлялась ему очередным обязательством, но, проведя с ней все это время, он незаметно для себя стал осознавать, что для него этот союз значит гораздо больше, чем долг.

Каждое утро он просыпался в радостном предвкушении тех часов, что вновь проведет в ее обществе, в приятном ожидании наступающего дня. Ему хотелось… просто быть рядом, узнавать ее ближе и глубже. Он обнаруживал, что жена его непредсказуема и таит в себе немало секретов. И самое главное, он больше не был одинок.

Как такое могло случиться? Как жизнь и радость вновь согрели его сердце своим прикосновением?

Николас тряхнул головой, стараясь вернуть мыслям ясность. Лучше остерегаться подобных чувств, они таят в себе опасность. Нужно помнить о Валентине, когда он позволил своим необузданным эмоциям возобладать над ним. Необходима осторожность. Но это почти невозможно, когда Эмили улыбалась, глядя ему в глаза.

— Я никогда не видела такого цветка, — сказала она. — Как он называется?

Николас опустился на колено рядом с ней, делая вид, что изучает розовые цветы. Но на самом деле он видел только ее, свет в волосах и теплый аромат кожи с нотками роз и кристальной воды.

— Я не силен в ботанике, — ответил он.

Эмили засмеялась:

— Я думала, вы знаете все и обо всем: лошади, звезды, стрельба из лука…

— Но не о цветах. — Он сорвал изящный цветок и украсил им ее волосы.

— Мне так нравится в Вельбурне, — прошептала она. — Никогда бы не подумала, что такое может случиться, но чары его околдовали меня. Мне бы хотелось никогда не уезжать отсюда.

Чары действовали и на Николаса, ему приходилось собраться с силами, чтобы противостоять им.

— Нам нужно вернуться в дом, — неожиданно отрезал он. — Становится поздно.

Улыбка слетела с ее губ, и она послушно кивнула, когда Николас взял ее за руку, помогая подняться. По пути к дому они не обмолвились ни словом, а заколдованная заводь все отдалялась.

На подъезде к дому их ожидал мужчина, взволнованно расхаживая взад-вперед.

— Кто это? — удивилась Эмили. — Вы кого-то ждете?

— Это мой секретарь из Лондона. И я отнюдь не ждал его сегодня. Должно быть, возникло какое-то безотлагательное дело.

— Дела во время медового месяца?

Николас усмехнулся. Напоминание о реальном мире не заставило себя долго ждать.

— В работе герцога нет выходных. Входите, Эмили. Это не займет много времени.

— Хорошо, я пока займусь письмами, которые так долго обходила стороной.

Эмили направилась к дому, медленно высвобождая свою руку из руки Николаса. Пока еще он чувствовал тепло ее ладони, он притянул ее к себе и еще раз поцеловал. На губах ее еще остался вкус жаркого солнца и исчезающей улыбки.

— Мне было так хорошо сегодня, — сказал он.

— Мне тоже, очень, — ответила она, робко улыбнувшись. — А теперь, ваша светлость, отправляйтесь выполнять свой долг. Увидимся за ужином.

Свой долг. Никогда он не сможет позволить себе забыть о нем. Он проводил Эмили взглядом и повернулся к ожидающему его секретарю.

Эмили бесцельно бродила по библиотеке и, напевая под нос какую-то мелодию, брала со столов разнообразные шкатулки, статуэтки и, разглядев, снова ставила на место. Она не могла приняться за что-то одно, несмотря на богатую коллекцию заманчивых романов, томов поэзии на полках и накопившееся множество писем. С того момента, как им с Николасом все же пришлось заставить себя встать и одеться, чтобы вернуться в дом, она так и не смогла почувствовать себя прежней.

Никогда еще она не была столь неутомима и деятельна, просто не могла усидеть на месте. Но эта беспокойность была приятной. Ей хотелось кружиться и громко смеяться, бегать и прыгать от счастья!

Конечно, ничего этого она себе не позволяла. Не подобало герцогине при свете дня танцевать наедине с собой в библиотеке! Вместо этого она подошла к приоткрытому окну полюбоваться на уходящий день.

Ветер становился прохладнее, жара ясного весеннего дня спадала, ощущалась свежесть. Небо горело бледно-золотым светом и становилось розовым у горизонта.

Скоро должны сервировать ужин, но Николас все еще беседовал на террасе с секретарем, тот привез корреспонденцию из Лондона.

Эмили взглянула на стол, где лежали письма, предназначенные ей: послания от матушки и миссис Годдард, короткая неофициальная записочка от Джейн, в которой та жаловалась на то, что из города уехали все, «кто заслуживает внимания». Кроме того, она рассказала, что ей удалось каким-то образом посетить еще два приема после свадьбы Эмили, и она столкнулась с мистером Рейберном, чье сердце «совершенно разбито», пообещала поделиться «весьма пикантными секретами» в следующем письме.

Она знала, что должна ответить им всем незамедлительно. Заниматься корреспонденцией стало ее обязанностью, и не важно, что в тысячу раз сильнее ей хотелось совершить прогулку на закате солнца! Кроме того, ей не терпелось узнать новые слухи и тайны Джейн. Она оторвала взгляд от чудесного вечернего пейзажа за окном и своего супруга на террасе, медленно повернулась и направилась к рабочему столу.

Сам стол, изысканная работа французских мастеров, украшенный позолотой, со вставками из эмали, был уставлен книгами и всякими мелочами, среди которых находилась горсть загадочных камешков и перьев, очень напоминавших многочисленные талисманы Стивена. Эмили сдвинула все это в сторону и потянулась за бумагой и чернилами к походному письменному набору Николаса. До ужина ей должно хватить времени ответить хотя бы матушке.

В отличие от стола в Вельбурне набор для письма Николаса с наклонной поверхностью был удивительно аккуратным и чистым, абсолютно все располагалось в специально отведенных отделениях. Небольшая бухгалтерская книга лежала на стопке чистой почтовой бумаги, отмеченной оттисками герцогского герба.

— Мама оценила бы это, — пробормотала Эмили, вынимая тонкую гладкую бумагу. Но как только она потянула за лист, откуда-то вдруг выпала маленькая золотая шкатулка и гулко упала, ударившись о стол. Одна из ее маленьких петель сорвалась.

— Проклятье! — Эмили подхватила ее в испуге. Ломать принадлежащие мужу вещи — не лучший способ произвести впечатление! Крошечная, замысловато выполненная крышка открылась, и из нее выпал миниатюрный портрет, обрамленный жемчугом.

Он упал прямо Эмили в ладонь. На золотом краешке было выгравировано «В. М. М.». С обратной стороны портрета была спрятана свернутая кольцом темная прядь и сплетенная с нею прядка более тонких и светлых волос.

Эмили перевернула миниатюру, и взгляд ее приковал портрет прекрасной женщины, возможно, самой красивой из всех, что ей доводилось видеть. Блестящие темно-каштановые кудри ниспадали на плечи и обрамляли овальное, почти совершенной формы лицо с высокими скулами, классическим точеным носом и темными глазами с поволокой. Она улыбалась Эмили, глаза ее лучились так, словно она знала какой-то секрет.

У Эмили перехватило дыхание. Без всякого сомнения, это первая жена Николаса, Валентина. Она провела большим пальцем по гладкой поверхности миниатюры из слоновой кости. Эта темноволосая женщина действительно необычайно красива и, казалось, светилась каким-то внутренним огнем, полным жизни. Огнем, который сама Эмили начинала постигать, только приехав в Вельбурн. Только здесь она впервые взглянула на действительность в новом свете, и в душе ее зародились надежда и жизнь.

В ту же секунду ее сковал холод. Как могла она соперничать с такой женщиной? Яркой и страстной красавицей, которая покинула этот мир, а потому навсегда останется идеалом.

Она аккуратно положила миниатюру назад в поврежденную шкатулку и спрятала ее глубже в ящике походного стола, который, в свою очередь, осторожно закрыла крышкой, но, казалось, все еще видела сияние портрета.

Взгляд Эмили упал на талисманы Стивена, и она задумалась, что он был по-своему прав. Титул герцогини Мэннинг проклят. Сначала мать Николаса, затем леди Линуолл, скончавшаяся от лихорадки в Неаполе, едва выйдя замуж за своего возлюбленного. И вот теперь наивная Эмили Кэрролл. Был ли у Стивена амулет, способный справиться с подобным проклятием? Она потерла ладонью крошечную подкову на ее шее. Достаточно ли этого, чтобы отвести от себя беды и неудачи?

Внезапно в коридоре послышался шум, голоса и тяжелые шаги. Она быстро вытерла слезы, выступившие на глазах, и взялась за перо и бумагу. Никто не должен был знать, что она нашла эту миниатюру! Она не могла плакать на глазах у Николаса и требовать, чтобы он рассказал, почему хранит портрет Валентины так близко. Прямо ни дать ни взять ревнивая жена. Только не теперь, когда оба они так старались превратить свой нелепый брак во что-то настоящее.

Николас открыл дверь библиотеки, впуская внутрь остатки солнечного света. Он падал на его влажные вьющиеся волосы, делая их такими же светлыми, как вторая прядь в таинственной шкатулке.

— Чем вы так усердно занимаетесь, Эмили?

Она подняла на него глаза и заставила себя улыбнуться. Он не должен догадаться, что она нашла портрет!

— Пишу ответ на письмо своей матушки. Она ругала меня за то, что я не написала ей ни строки с тех пор, как мы приехали сюда.

— Очень скоро она сама сможет вас увидеть.

— Что вы имеете в виду? Мы собирались пробыть здесь еще две недели, а затем отправиться в Скарнли.

Николас опустился в кресло напротив стола, улыбаясь ей, хотя морщинки на лбу выдавали некоторую напряженность, которой совсем не было там, на озере.

— Боюсь, придется немного изменить планы. Появилось безотлагательное дело, из-за которого мне нужно быть в городе.

Эмили, в потрясении, не отрывала от него глаз.

— Вы уезжаете в Лондон? Так скоро?