Аманда Маккейб - Пугливая герцогиня

— Теперь вы сможете помочь ей в полной мере всем, чем только захотите. Может быть, ей нужно более просторное помещение где-нибудь за городом? Или учителя?

Эмили рассмеялась. Чудесный, радостный, искренний и такой свободный смех поразил Николаса, как никогда прежде. Казалось, солнце в холодный серый день вдруг засияло ярче. Он готов был сделать абсолютно все, чтобы она смеялась так всегда.

— Ах, Николас! — воскликнула она и обвила его шею руками — он так любил эти моменты. — Как непростительно глупо было скрывать все это от вас. Салли предупреждала меня об этом, а я ей не поверила, но на этот раз она оказалась права. Я должна была знать, хотя бы почувствовать, что вы все поймете, но я так боялась.

— Не бойтесь, — сказал он, прижимая ее к себе. Он прильнул к ее шее, вдыхая легкий аромат ее сладковатых духов. — Никогда не бойтесь меня. Теперь, дорогая моя, мне осталось узнать одну деталь.

— Что же? — спросила она, уткнувшись в его плечо, отчего голос звучал приглушенно.

— Где вы должны были встретиться с Рейберном, чтобы передать ему его грязные деньги?

^— Удивительно, что вы еще не сбежали во Францию, Рейберн, — сказал Николас, скрытый в тени. Он уже несколько часов ждал в своем укрытии на верхних ступенях лестницы этого убогого дома, и гнев медленно, но неуклонно вскипал внутри. — Вы заметно опоздали на встречу.

Рейберн резко обернулся и инстинктивно сжал ладони в кулаки. Даже в полумраке Николас видел дикий страх, потрясение и панику в глазах этого человека. Превосходно, значит, он напуган до смерти за то, что посмел угрожать Эмили. Николас понимал, что Рейберн велел Эмили прийти в это гадкое место, потому что хотел получить от нее не только деньги, хотя она об этом даже не догадывалась. Как низко может пасть человек…

Николас скрестил руки на груди:

— Не ожидали увидеть меня?

Рейберн в мгновение ока овладел собой и улыбнулся насмешливо и ядовито, глядя на герцога:

— Понятно, маленькая мышка сбежала и разболтала обо мне? А она смелее, чем я предполагал.

— А вы глупее, чем я предполагал. Не придумали ничего лучше, чем напасть на мою жену?

— Что вы можете мне сделать, Мэннинг? Моя жизнь разрушена, положение в обществе утрачено навсегда, от моего состояния не осталось и следа, женщина, на которой я мечтал жениться, украдена вами. Даже герцог не в состоянии усугубить мое нынешнее положение. Хуже быть просто не может.

— На вашем месте, Рейберн, я бы не ставил на это. Разъяренный муж гораздо страшнее любого герцога.

— Ах, значит, теперь вы заботитесь о ней! — презрительно усмехнулся Рейберн. — Все знают, что вы были вынуждены жениться. Очередная низость со стороны вашего семейства. А теперь вы спешите ей на помощь, стоило только узнать, что кто-то еще питает к ней чувства. Простите, но вы меня не убедили, ваша светлость.

— Мне совершенно безразлично, убедил я вас или нет, — прорычал Николас. — Я требую лишь одного: чтобы вы оставили в покое мою жену. С этой минуты вы не посмеете даже смотреть в ее сторону, иначе у нас состоится уже совсем другой разговор.

С чувством отвращения от одного вида этого негодяя Николас повернулся к двери, чтобы уйти. Нужно было вернуться к тому, что действительно важно, к его милой Эмили. Но в этот момент Рейберн бросился на него, нанеся неожиданный удар в челюсть, от которого Николас пошатнулся и отступил к стене. Вся его необузданная, давно кипевшая внутри ярость наконец нашла выход, и он выплеснул ее, схватив Рейберна и с силой вдавив его в дверь, Николас вцепился в его пальто.

— Вы шантажируете женщину, угрожаете ей, пугая до полусмерти, и это вы называете «питать чувства»? — Николас еще крепче сжимал кулаки, поскольку Рейберн пытался вывернуться. — По-моему, вы отвратительный, низкий подлец и негодяй. Эмили очень повезло, что она не вышла за вас, вы бы растерзали ее драгоценное доброе сердце.

— С вами ей повезло гораздо больше, не иначе. Дебошир из сумасшедшей семейки.

Рейберн попытался ударить Николаса, заставив его отступить, но лишь на секунду. Воспользовавшись навыками, полученными на уроках в клубе Джерарда, Николас мгновенно ответил ему резким правым апперкотом. Рейберн рухнул на пол.

Комната наполнилась проклятиями, криками и глухими звуками ударов. Вся страсть к Эмили, непреодолимое стремление стать ей хорошим мужем, необузданная злость при мысли о том, что ей угрожают, — все нашло выход в банальной драке.

Этот человек никогда больше не посмеет обидеть ее. Впрочем, вряд ли Рейберн сможет вообще угрожать девушкам после того, как мощный удар кулаком пришелся ему прямо в лицо. С этим было покончено.

— Что здесь происходит? — послышался вдруг крик женщины. — Вы развалите весь мой дом, мерзавцы!

Сквозь туман еще кипевшего в нем гнева Николас почувствовал, как на его голову обрушивается град ударов чьих-то маленьких острых кулачков. Он оттолкнул Рейберна и прижался к стене под натиском маленькой худой седовласой леди. Ее морщинистое лицо, выглядывавшее из-под неопрятного глубоко надвинутого чепца, было искажено яростью, которая по силе своей превосходила, пожалуй, даже его гнев.

Она ударила Рейберна ногой, тот попытался отползти от нее, хотя даже не видел, куда движется, не мог открыть глаз от отека.

— Я знала, что это было моей большой ошибкой сдать жилье типу вроде вас! — кричала женщина. — Вы ни разу не заплатили мне вовремя, а теперь вот заливаете весь пол кровью!

Николас чуть было не рассмеялся, но вздрогнул, почувствовав, как поврежденную губу пронзила резкая боль. Он прижал ладонь к ране и понял, что пол в доме этой леди испачкан и его кровью тоже. Костяшки его пальцев были в ссадинах и кровоточили, ребра болели, и ныло все лицо, однако Рейберн пребывал в более плачевном состоянии.

Наблюдая, как домовладелица завершает экзекуцию, начатую им самим, Николас был уже совершенно уверен, что Рейберн никогда более не осмелится потревожить женщину.

Женщина наконец оставила Рейберна, который уже лежал без движения, и обратилась к Николасу, чей смех неожиданно стих.

— Теперь вы, любезнейший! — закричала она. — Представления не имею, кто вы такой, но вы определенно не джентльмен, раз позволили учинить такое побоище в доме леди.

— Вы абсолютно правы, мадам, — проговорил он, превозмогая боль. — Мои искренние извинения.

— Наверняка он задолжал и вам, — предположила она. — В эту дверь днем и ночью стучатся люди, требуя своих денег.

— Не сомневаюсь. Но уверяю вас, очень скоро его здесь не будет. — Николас зачерпнул горсть монет из своего разорванного кармана и протянул их женщине. — Заплатите за то, чтобы убрать в комнате, прежде чем снова сдать ее. И еще раз мои глубочайшие извинения.

Улыбка осветила ее лицо.

— Да, сэр, благодарю вас. — Она грозно посмотрела на Рейберна, который медленно пытался сесть на полу. — А что с ним?

— О нем я позабочусь.

Женщина ехидно усмехнулась.

— О! В этом я не сомневаюсь! — Она поспешно покинула комнату, не оглядываясь назад и крепко сжимая в руках монеты.

— Убирайтесь из Англии, Рейберн. И чем скорее, тем лучше, — пригрозил Николас. — И молитесь о том, чтобы никогда больше не встретить никого из моей семьи, иначе с вами случится такое, что сегодняшний день покажется сущим пустяком.

Он развернулся и вышел вон из этой проклятой комнаты. Когда Николас вышел, из дома все еще слышались бессвязные ругательства Рейберна.

Экипаж ожидал в конце узкой улицы, и, забравшись в него, герцог со стоном рухнул на сиденье. Только теперь он в полной мере почувствовал боль от каждого удара, каждой раны, но все это было не зря. Драка далеко не столь благородна, как, например, дуэль, но удовлетворения принесла гораздо больше. И главное, Эмили, его милая Эмили теперь в безопасности. Это важнее всего.

— Ты удивительный, милый мой дурачок. — Эмили аккуратно обмакнула платок в холодную воду и нежно приложила его к синяку на щеке Николаса, лежавшего на кушетке в ее спальне. Гематома становилась фиолетовой и желтой по краям, напоминая о драке.

Она была вынуждена признать, что и ей это доставляло какое-то странное удовлетворение. Нет, совсем не потому, что Николас ранен. Но он защищал ее, отстаивал ее честь, словно средневековый рыцарь на страже покоя своей дамы сердца. Она никогда не смела даже мечтать, что кто-то пойдет на такое ради нее. Никогда не относилась к числу тех женщин, ради которых мужчины сражались на дуэлях, из-за которых сходили с ума. Все это так волнующе и необычно. И все же лучше, чтобы подобное больше не повторялось.

— Чему вы так загадочно улыбаетесь? — спросил он хрипловатым голосом. — Смеетесь над тем, что стало с моим милым личиком?

Эмили вновь засмеялась, и он ответил ей улыбкой, вздрогнув от боли, которую ему причинило это движение. Она сильнее прижала холодный платок.

— Синяк все еще довольно яркий. Очень больно?

— Если честно, почти совсем не больно. Вы останетесь со мной рядом?

— Я никуда не уйду. Не важно, больно вам или нет, я буду рядом.

Она убрала у него со лба выбившуюся прядь. Несмотря на неприятные обстоятельства, эти мгновения с ним казались ей такими сладостными. Они вдвоем в ее тихой уютной комнате, а все случившееся сблизило их еще больше. Даже та женщина с портрета, что преследовала Эмили с тех пор, как она ее увидела, казалась теперь какой-то очень далекой.

— Где вы научились так драться?

Он пожал плечами:

— Когда растешь в окружении таких братьев, как мои, невольно приходится учиться защищаться. Кроме того, я посещаю клуб Джерарда. Они там могут выбить дух из кого угодно, если им хорошо заплатить, они научили этому и меня.

— Да уж, действительно. Сегодня… как вы сказали… дух выбили определенно не из вас. Уверена, Рейберну повезет, если он сможет завтра хотя бы ходить.

Николас самодовольно ухмыльнулся:

— Да, это было неплохо. В гневе я могу быть страшен, если захочу.

— О да! Сомневаюсь, что он когда-нибудь еще осмелится шантажировать женщину.

— Ему не будет дозволено появляться ни в одной светской гостиной Лондона, — сердито заметил Николас. — Если у него в порядке инстинкт самосохранения, он уедет за границу и останется там навсегда. А если он действительно хочет держаться от нас подальше, ему стоит ехать в Канаду или Индию.

Не думаю, что нам стоит об этом беспокоиться. Едва ли он покажется здесь опять.

Эмили снова ополоснула платок, стараясь собраться с мыслями. Теперь она точно знала, чем обязана Николасу, и понимала, что именно должна сказать ему. Она просто не могла подобрать нужных слов. Как может женщина подарить свободу мужчине, которого так отчаянно любит?

— Вы мой очень близкий друг, Николас, — начала она. — Я в неоплатном долгу перед вами за все, что вы для меня сделали.

Он сурово взглянул на нее:

— Я ваш муж, Эмили. О каком долге вообще может идти речь?

— Нет, может. Вы дали мне так много. Подарили дом, семью, положение в обществе и возможность заниматься любимым делом. Вы даже подрались из-за меня! Мой рыцарь Галахад[11]. Наш союз никогда не был таким искренним и открытым, каким должен быть. Даже помолвка состоялась в результате постыдной лжи. Но я хочу положить этому конец. Вы слишком дороги мне, чтобы продолжать это. — «Я люблю вас». Именно эти слова готовы были сорваться с ее губ, но она не позволила себе этого. Сейчас необходимо отпустить его, не пытаясь удержать, как бы ей того ни хотелось. Она старалась не думать о том, какой пустой и безрадостной станет ее жизнь без него. — Я могу найти для себя отдельное жилье или хотя бы переехать в другие апартаменты в Мэннинг-Хаус, здесь ведь очень просторно. Всем остальным совсем не обязательно знать правду. Я больше не навлеку на вас никаких сплетен и слухов.

— Эмили, пожалуйста. — Он пылко взял ее за руку, заставляя взглянуть на него. Невыразимая печаль в его лице затмевала даже след ушиба. Хуже всего, эта рана нанесена ему в самое сердце, и боль от нее он испытывал где-то глубоко внутри. — Что все это значит? Вы что-то еще скрываете от меня?

— Только то, что я видела миниатюру, портрет вашей Валентины, который вы храните в своем письменном столе в Вельбурне. Нет, я не искала чего-то нарочно, просто отстегнулся крючок, и… я увидела ее. Знаю, как вам не хватает ее, я никогда не смогу занять ее место в вашем сердце. Я не хочу, чтобы вы и дальше чувствовали себя обязанным…

— Обязанным? Так вот о чем вы думаете! По-вашему, я не могу отпустить ее? Двигаться навстречу будущему вместе с вами?

— Даже не знаю, что и думать. Когда речь идет о вас, Николас, о нашей жизни, я в состоянии лишь чувствовать.