Она сладко потянулась — отдохнувшая, помолодевшая, загорелая, глаза сияют. Может быть, затащить ее в постель и уж там решить все миром, как он обычно привык делать? Николай даже предпринял попытку, но Ниночка мягко и одновременно решительно отстранилась, дав ему понять, что секса не будет.

— Ты хорошо подумала? — не без апломба спросил он.

— Ну а если плохо, то — что?

— А где я буду жить?!

Этот аргумент раньше действовал безотказно, ибо неизменно пробуждал в Ниночке ее женскую жалость.

Она проследовала мимо «бывшего мужа» в ванную, открыла воду и ответила оттуда, сквозь шум:

— Милый, я же сказала тебе, что устала. Пожалуйста, не грузи меня своими проблемами. Прощай.

Вот так Николай и оказался на улице, как дурак, с этими чертовыми сумками. Нет, даже не как дурак, а самый что ни на есть бомж. Да, вот так — он теперь бомж! И все потому, что какая-то глупая баба решила поиграть в независимость. Ну ничего, ничего… Пусть, пусть поспит без мужика, помечется в своей квартире одна-одинешенька. Феминистка недоделанная, дура эмансипированная! Он-то не будет долго один. Мужики теперь — товар штучный, и на дороге не валяются.

Однако следовало подумать о ночлеге. Николай точно знал, кто ему не откажет. Выйдя из подъезда Ниночкиного дома, он достал из кармана телефон и набрал номер Анжелки. Ее мобильник долго не отвечал. Наконец, в трубке раздался заспанный голос.

— Алло…

— Привет, Маркиза ангелов! — весело поздоровался с ней Николай.

— Господи, Коль, ты, что ли?! — Анжелкин голос тоже зазвучал бодрее и радостнее. Вот, кто его по-настоящему любит! Вот, кто ему беззаветно предан!

— Я, Анжелочка. Ты с ночи, что ли?

— Ну конечно… моя же смена была.

— Ну как там дела?

— Нормально.

— Анжел, а я к тебе в гости хочу приехать. Возражения не принимаются.

Анжелка почему-то замялась.

— Котик, а ко мне нельзя, — ответила она.

Он аж опешил.

— Почему?!

— Котик, я с мужчиной живу.

— С каким еще… Ты что, замуж вышла?! Когда же успела?!

— Ну вообще-то, ты не был у меня уже полтора месяца, — мягко упрекнула она.

Идиотизм…

— Котик, ты не расстраивайся. Мы с ним просто так живем, не расписанные.

Как будто ему это интересно!

Он хотел сказать ей что-нибудь гаденькое по поводу ее нового гражданского хахаля, чтобы отвести душу, но не стал. Ситуация складывалась таким образом, что ему, возможно, в ближайшее время потребуется работа, как это ни прискорбно, — должен ведь он на что-то жить! Так что Анжелка могла быть ему полезна. Поэтому он проглотил обиду и сказал, почти искренне:

— Ну совет вам да любовь! Слушай, Анжел, мне работа нужна. Как там у вас с этим? Водилы требуются?

— Решил вернуться?

— Да…

— Котик, без вопросов. Для тебя все, что попросишь…

И она отключилась.

Все, что попросишь! Вот и выгнала бы своего, так называемого сожителя, чтобы старинный друг мог переночевать. Как все-таки женщины лживы и жестоки! В лицо, понимаешь: «Котик-котик, котик-котик!» — а потом в душу тебе: «Тьфу!» — вот и вся их любовь!

Итак, вопрос ночлега был по-прежнему сверхактуален. С Анжелкой, верной, безотказной подругой, вышел облом. Но Николай не отчаивался: есть еще художница Люба, — уж она точно умрет от счастья, если он нагрянет к ней, в ее убогонькую халупку, и останется на ночь. Будет лучше, если он отправится к ней прямо с вещами, без предварительного созвона — то-то ей будет приятно! Она небось уж и не грезит об этом, бедняжка, а тут — раз! — и появляется он, ее принц на белом коне! Николай решительно поднял сумки и отправился к автобусной остановке.

…Но Люба его надежд, увы, не оправдала! Он выбросил окурок и снова закурил. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме жгучей обиды… Как такое могло произойти, он решительно не понимал. Дожил, докатился… Ну ладно — Нинка, с ней все ясно — здравствуй, климакс. Ладно — Анжелка — всегда была шлюхой. Но Любка… От нее такой подлости Николай никак не ожидал. Разве он мог подумать: с виду тихоня, дурочка безответная, ждет, вздыхает, в рот заглядывает… Все ложь, все игра! И как он ее сразу, гадюку подколодную, не раскусил?

Эта бездарная малярша так умело прикидывалась доверчивой дурой, что Станиславский отдыхает. Подловила его, как лоха, на девственность, заставила поверить в свою беззащитность, мозги пудрила, на жалость давила, вся такая бедная и несчастная. А когда мужчине вдруг потребовалось элементарное женское участие и просто крыша над головой, она тут же показала свой нрав. Наверняка у нее завелся другой мужик — к гадалке не ходи.

Этого так оставлять нельзя. Зло должно и будет наказано. Так что, Любушка-голубушка, попомнишь ты еще Николая Зотова! Ох, попомнишь! Господи, ну хоть что-то из себя представляла бы, мышь-полевка!

Все его подруги как сговорились. Он набирал один за другим телефонные номера и всякий раз слышал одно и то же: «Коленька, сегодня не могу, у меня гости», или: «Нет, дорогой, ко мне сегодня нельзя, муж в первую смену» — и так далее…

О женщины, имя вам — вероломство… Хорошо, что он вспомнил о своем армейском дружбане — вот у кого можно без вопросов перекантоваться ночку-другую. Мужик мужика всегда поймет и выручит. И пусть его полудурочная баба гундит нарочито громко, чтобы он, Николай, слышал, мол, опять твой Зотов приперся, опять ты с ним связался, да когда все это закончится…

11

Любка пребывала в недоумении, когда брат Натальи Сергеевны, этот угрюмый тип бандитской наружности, позвонил ей и предложил «сходить куда-нибудь». Ей не особенно хотелось куда-то с ним идти, но она согласилась, и только потому, что слышала в трубке восторженные вопли Даньки, сына Матвея.

— Тетя Люба! Тетя Люба! — мальчишка просто захлебывался от восторга.

— Тише… сынок, перестань, — сказал ему Матвей, прервав разговор с Любкой.

Он пригласил ее в боулинг. Оно и к лучшему. Хотя бы не так скучно, как могло быть.

— Ну как, тебе… вам понравилось? — спросил Матвей, когда они, вдоволь наигравшись, присели в ближайшем кафе.

— Да, здесь хорошо, — согласилась Любка, плюхнувшись на стул.

— С непривычки мышцы будут болеть, — предупредил Матвей. (Ну о чем он еще может говорить? Конечно, о мышцах! С такой-то физиономией.) — Знаете, лучше на ночь принять горячую ванну, чтобы распарить натруженные мышцы. Тогда будет легче, — не отставал он.

И за что ей все это? Почему-то все считают своим долгом дать ей какой-нибудь совет, будто она ребенок. Ольга всю жизнь ее поучает, теперь этот подключился. Поучайте лучше ваших паучат!.. Вот Игорь никогда не говорит ей, что она должна делать. Только он воспринимает ее как зрелую личность…

— Может быть, как-нибудь снова сюда зайдем? — предложил Матвей.

— Может быть…

Черт бы ее побрал, эту художницу! Матвей усиленно напрягал мозг, но ему на ум не шло ничего, что могло бы ее заинтересовать. У его сына Даньки и то лучше получается общаться с ней. Сказать по правде, он даже не ожидал, что мальчишка так к ней привяжется.

Что-то в этой странной девушке, безусловно, есть… Что-то такое милое и притягательное, раз он часто думает о ней и даже осмелился пригласить на свидание. Ну пусть это и не совсем свидание в привычном смысле — просто дружеская встреча двух знакомых с игрой в боулинг и пивом. Лиха беда начало. Что плохого в подобном времяпрепровождении? В конце концов, Данька рад до беспамятства, а он сам избавлен от необходимости щеголять хорошими манерами и познаниями в искусстве, которых не было, чтобы произвести впечатление на заинтересовавшую его девушку.

Матвей был рад тому, что пригласил Любу именно сюда. Он с удовольствием наблюдал, как легко и грациозно она двигается, словно молодая кошка. Ее узкие джинсы подчеркивали стройность длинных ног и округлость крепких ягодиц, а облегающая кофточка обозначала изящные линии тонкой талии и высокой небольшой груди. Матвею нравились ее длинные густые волосы, и он даже поймал себя на мысли, что безумно желает зарыться в них лицом, умыться ими или медленно пропускать эти локоны сквозь пальцы, чувствуя, как они текут шелковым дождем и дарят несказанное блаженство. А еще хотелось погладить ее макушку кончиками пальцев… Ну и еще много чего…

Самое смешное, что она боялась его, будто он людоед или монстр какой. Стоило немалого труда, чтобы перейти с ней хотя бы на «ты». Матвей попытался задать простой непринужденный, демократичный, как ему казалось, тон, и она вроде бы согласилась, стушевавшись, как школьница, но все равно продолжала ему упорно «выкать». Матвею ничего не оставалось, как тоже обращаться к ней на «вы».

— Люба, а у вас есть новые работы?

— Да, есть… несколько. А что?

— Я хотел бы посмотреть. Можно напроситься к вам в гости?

Данька обрадованно заелозил на стуле.

— Вот здо-орово! — закричал он. Такой смешной: волосенки взъерошены, глазенки горят, щербатый рот растянут в широкой и совсем по-детски непосредственной улыбке. Забавный! Он и мечтать не мог о таком счастье — поехать в гости к «тете Любе».

Любка, поняв, что отказать нельзя, нарочито улыбнулась.

— Ну хорошо…

Обидеть такого славного мальчишку, который искренне радуется ее присутствию, ласкается к ней, как котенок, она не могла. И потащилась вместе с ними к себе домой. То есть в квартиру, доставшуюся ей по наследству от Виктора Слуцкого.

Тут возникла небольшая проблема, так как апартаменты, в которые «напросились» гости, совсем не вязались с образом бедной художницы. Это надо было как-то объяснить, и Любке пришлось придумать более или менее правдоподобную легенду.

— Это квартира моих знакомых. Просто они уехали надолго заграницу, ну, и попросили меня присмотреть за жильем.

— Хорошее жилье, — одобрительно заметил Матвей.

— Располагайтесь…

Она развешала одежду в большом зеркальном шкафу в холле и пошла на кухню — ставить чайник. Матвей отправился мыть руки, а Данька побежал в гостиную, где обнаружил Степаниду, прятавшуюся от непрошеных гостей за диваном.

— Папа! Тут кошка! Смотри! — обрадованно закричал Данька. Он схватил Степаниду и понесся к отцу, чтобы показать находку.

— Смотри, какая киса!

— Угу… симпатичная…

Отец усмехнулся, глядя на сына, и направился в кухню, где Любка наспех готовила угощение. Она хотела накрыть стол в гостиной, но Матвей сказал, что они, мол, не графья, так что особенно суетиться не стоит, чаю можно и на кухне выпить. Пожав плечами, Любка согласилась: хозяин — барин.

— Данька, оставь в покое животное! — крикнул Матвей сыну, который резвился со Степанидой. — Иди мыть руки. Тетя Люба зовет нас к столу.

— Сейчас, па-ап!

— Пойдем я тебя провожу. — Люба взяла за руку Даньку, примчавшегося на зов отца, и повела его в ванную.

— Тетя Люба, а как вашу кошку зовут?

— Степанида.

— Кру-уто… А где вы ее взяли?

— На улице нашла. — Любка подала ему махровое полотенце. — Пойдем чай пить с бутербродами. Ты, наверное, проголодался?

— Совсем немножко…

Очаровательное дитя. Любка, расчувствовавшись, пригладила его торчавшие в разные стороны белесые волосенки и поцеловала мальчика в шелковистую макушку. Данька прижался головой к ее животу. Он вполне мог быть ее сыном. Когда они с Игорем поженятся, она бы хотела, чтобы первым у нее родился мальчик. Хорошенький, смышленый мальчик.

Она будет любить его, играть с ним в веселые пацанячьи игры, читать по вечерам сказки, покупать все, что попросит, и устраивать радостные дни рождения с приятелями, подарками и огромным тортом. Зимой они будут играть в снежки, барахтаться в сугробах и лепить снеговиков, а на Новый год — наряжать елку и запускать в небо разноцветные фейерверки. Летом можно будет кататься на роликах, есть мороженое, гулять в парке и выезжать на загородные пикники. И она обязательно повезет его к фантастическому, южному морю с кораблями и дельфинами, хоть сама там еще ни разу не была.

За чаем Данька вдруг с детской непосредственностью поинтересовался:

— Тетя Люба, а вы были замужем?

Матвей кашлянул, с укоризной посмотрев на сына. Любка рассмеялась.

— Нет, Данька, не была, — ответила она.

— А почему? — не отставал тот.

— По кочану, — ответил Матвей вместо Любки.

— А почему «по кочану»? — не унимался Данька. Казалось, что для него это вопрос первостепенной важности.

— Хочешь конфетку? — предприняла Любка отвлекающий маневр.

— Хочу, спасибо, — согласился Данька, и в качестве отступного взял предложенную конфету в золотистой обертке.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, Любка решила взять инициативу на себя.