— Вполне, — Леся почувствовала, что краснеет. — Я окончила Рахманинку в Ростове, это консерватория.

— Впечатлен. Я пойду, пора. Встретимся завтра в кафе. Кстати, мы живем в трех кварталах друг от друга. Очень удобно.

— Да.

У дверей Андрей наклонился и чмокнул Лесю в щечку. Она с трудом сдержалась, чтобы не уклониться от поцелуя.

— Привыкайте, — сухо сказал Андрей. — И с завтрашнего дня на «ты».

* * *

Леся-Олеся встретила Андрея в простом шерстяном домашнем платьице до колен и с уже привычным ему чистым, прозрачным каким-то, лицом без тени косметики. Она даже не старалась выглядеть как-то… попривлекательней, что ли? С другой стороны, это было только к лучшему. Больше всего после их знакомства в чате и в кафе Андрей боялся, что со стороны пианистки начнется по отношению к нему что-то личное. Лучше уж так. У Леси, конечно, в голове другой образ — тот мудак, что восемь лет морочил ей голову. Сама виновата: куча книг написана и фильмов снята о том, что если мужик любит, то любит, и прежние связи рвет, не задумываясь, а если мурыжит и матросит, то все не всерьез.

Квартира у Олеси Коваленко, тридцать два года, рак по гороскопу, была хорошая, Андрей даже пожалел на миг, что он не альфонс. Свою трехкомнатную Андрей продал, чтобы поправить дела (для которых его вливание оказалось каплей в море), купил себе однушку, и с тех пор страдал от тесноты. Пройдясь по просторной двухкомнатной пианистки, он окончательно убедился: эта девушка из той загадочной среды, интеллигентной прослойки, до которой ему, Андрею, со всем его высшим заочным, как до неба. У нее была семья, были корни, был особый уклад с семейными фото на стенах и фарфоровыми статуэтками в красивом, старинном, наверное, серванте. Понятно, почему Леся пожертвовала любовником, когда пришлось выбирать между ним и родными. Квартире не помешала бы мужская рука, этот самый Марк… или как его там, по всем признакам, за восемь лет ни к одному гвоздю в ней молоток не приложил. Ничего, сейчас пианистка потрепыхается, погорюет, а там найдет себе кого-нибудь из своих, певца или композитора, или кто там у них в их музыкальной тусовке водится.

Андрей всегда завидовал людям с семьей, настоящей, чтобы поколения, чтобы свадьбы и похороны, дни рождения и юбилеи. Но главное, чтобы было тепло, чтобы его дочь тоже могла вот так однажды сказать: «Я делаю это ради тебя, папа», хотя он никогда не стал бы требовать от Мани такой жертвы — пошел бы и сам «успокоил» урода, посмевшего обидеть его девочку.

Он мечтал создать для Мани настоящую семью, с новогодней елкой и кучей родни за столом, взаимовыручкой, сопереживанием, принятием всех различий. Но в доме Синельниковых Маняшу в будущем ждало то же, что и ее мать: ханжество, лживость, пускание пыли в глаза, странные ритуалы. Понятно, почему Лариса выросла такой, почему бросила Андрея и даже с дочкой особо не жаждала встречаться. Андрей сразу вспоминал своего отца: редкие приезды, вымученное общение, подарки не по возрасту, переживания мамы и, как следствие, — ее болезнь. И все-таки семья у него хоть какая, но была: дядья не дали превратиться в маменького сыночка при «брошенке», закаляли племянника, как могли, иногда не зная меры. Жаль только, дед и бабушка рано ушли из жизни, не понянчили внука. Двоюродные братья-сестры тоже не забывают, пишут, звонят по видео с далекого Урала, но близости особой между ними нет: слишком давно они не виделись, с тех самых пор, когда Андрей забрал мать и перебрался ближе к морю, где маме подходит климат.

Нет, у них с Маней все будет по-другому. То, на что Андрей сейчас решился, только начало его пути. Пока все, что он может предпринять, это попытаться исправить свою подмоченную репутацию и не давать Мане гнить в этом «уютном» Синельниковском мирке, где вся ее жизнь распланирована на сорок лет вперед.

Больше всего Андрей боялся, что пианистка даст задний ход — позвонит ему и скажет жалобно, запинаясь в своей манере:

— Простите, я… не могу, я долго думала, но не могу. Это все ложь! А я девушка честная.

Или что-то вроде того. Такие творческие интеллигенты склонны к самокопанию. И накапывают-то не всегда хорошее, а все больше плохое. И потом пошли-поехали страсти по Достоевскому. Андрей не любил Достоевского, он был большим поклонником французской литературы девятнадцатого века: балы, куртизанки, многочисленные революции. Но пианистка держалась, хотя видно было, что дается ей это нелегко. Наверное, с детства привыкла к преодолению — все эти ноты, гаммы, страх божий. В школе у Андрея был кружок фортепиано, он один раз сунулся, а потом прятался от музыкантши по углам, а та, раскусив, что у него есть и слух, и голос, еще долго его преследовала. А вот с языками Андрей дружил, в школе подучил немецкий, а потом ходил на курсы английского, там и с Костей познакомился, первым своим приятелем из их не-разлей-вода четверки.

Андрей доехал до коттеджного поселка, погруженный в свои мысли, и уже у ворот дома Синельниковых вспомнил, что забыл сделать. Он стукнул по рулю с досады, написал Лесе через мессенджер, в котором они договорились общаться тайно, с паролем:

> мне нужна ваша фотография, показать тестю и теще.

Ответ пришел сразу:

> поняла, поищу.

Андрея это немного взбесило: зачем искать? У каждой современной девушки в телефоне хранится куча селфи и фоток с легкой руки любимой подружки. Через несколько минут Леся прислала снимок. Андрей взвыл — время, которое было отведено на общение с Маней, уже начало отсчет.

> вы на ней кто?!!!

Молчание. Ответ:

> пятая слева, в сером платье. Это после концерта

> вас там не видно нифига за букетом! все равно спасибо, но что-нибудь поживее. только не «ню», пока рано.

> вы это о чем?

> простите, нервничаю. у меня мало времени

Телефон пискнул. Андрей выругался. На фото Леся улыбалась, и довольно мило, но видно было, что со снимка кого-то вырезали — руки девушки уходили за край фотографии, ее явно там держали за руки.

> с Марком?

Опять молчание.

> да

> но вы же понимаете, что я себя вырезать не стал бы! лесенька, милая, сделайте селфи, прямо сейчас! умеете?

> умею

Ясно, обиделась. Хоть бы не прислала что-нибудь… крокодильское. Неужели Марк ее никогда не фотографировал? А она ему не посылала своих…хм… домашних, интимных, вот готовлю тебе ужин, жду тебя, вот в этом платье буду на свидании. Ах, да! Там же жена. Наверняка бдительная и зоркая. За восемь лет любая догадается, что у мужа шашни.

Телефон снова загудел. Ну вот, наконец-то! Леся сфотографировалась с букетом, Андрей видел его у нее в гостиной. Она сказала, что ей всегда дарят много цветов после концертов. Наверное, она поставила мобильный на фортепиано. На фото Леся сидела на диване, скрестив ноги, и улыбалась, наклонив голову к цветам. Темные розы придавали ее щекам красивый оттенок, похожий на натуральный румянец.

> отлично! и еще одна нижайшая просьба: в течение двух следующих часов присылайте в наш с вами официальный мессенджер разные милые сообщения. как вам удобнее меня называть?

Пауза.

> может, мой крольчонок?

Андрей недоверчиво уставился на экран. Это что, подкол?

> давайте что-нибудь не из мира животных. я буду называть вас любимая.

> тогда милый?

> сойдет

> что мне писать?

> какие-нибудь глупости, про то, что я хочу на ужин, про подружек, про покупки. упомяните моего кота, его зовут маркиз.

> ого! вы будете это куда-то транслировать?

> меня будут сканировать

> понятно, хорошо, удачи!

Андрею очень повезло. Олег Сергеевич, дедушка Мани, забирал внучку с изостудии по пробкам, поэтому семья только садилась обедать. Андрея любезно попросили за стол, он посчитал это большой удачей, хотя у Синельниковых, еще со времен их брака с Ларисой, ему никогда не лез в горло кусок. Да и готовила приходящая домработница тестя и тещи неважно, зато по всем канонам сбалансированного питания. Маня иногда просто отставляла тарелку и зажимала рот рукой, и попробуй ее уговори. Вот и сейчас она капризничала: суховатая отварная телятина, брокколи и бурый рис. Андрею дочь было жалко.

— Мария, ешь пожалуйста, — выговаривала внучке Виктория Семеновна. — Ты же знаешь, мы все в нашей семье по женской лини склонны к полноте. Лучше не запускать. Вспомни маму. Как она теперь борется с лишними килограммами! А все потому что в свое время пустила питание на самотек.

Виктория Семеновна с укоризной посмотрела на зятя. Но Маня выровняла счет:

— Я маму вообще не помню! И она не толстая! Она норррмальная!

Тещу «ничья» не устроила:

— Лапочка, как же ты можешь это утверждать, если не помнишь маму? Вы противоречите самой себе, юная леди.

— Она не толстая! Кррррасивая!

От Леси за столом пришло первое сообщение, вибрация у телефона Андрея была громкая, Виктория Семеновна с облегчением перевела внимание на анти-этикетное поведение зятя.

— Андрей, вы не могли бы отключить ваш телефон. Мы все-таки за столом. Машенька и так сегодня взвинченная и непослушная.

— Со всем уважением, Виктория Семеновна, но меня как раз спрашивают, что я хочу на ужин.

— Татьяна Денисовна? — теща подняла татуированные бровки.

— Нет, не мама. Невеста, — Андрей сделал паузу. — Я же, кажется, уже говорил вам, что скоро женюсь. С вашего позволения я отвечу.

Он начал набирать ответ в телефоне, краем глаза наблюдая за реакцией Синельниковых. Реакция последовала. Олег Сергеевич даже оторвался от тарелки.

> не знаю, любимая. на твое усмотрение

> тогда потушу крольчатину.

Андрей скрипнул зубами: в сообщении стоял смайлик — кролик с загнутым ухом.

> люблю тебя милый, скучаю, считаю часы.

Ладно, реабилитирована.

> скоро буду, любимая.

Андрей положил телефон так, чтобы видно было сообщения и аватарки. На аватарку Леси он поставил ее ту самую, с обрезанными руками, все равно в маленьком кружке было видно только лицо.

— Ой, зайчик! — сказала Маня, перегибаясь через стол.

— И кто же эта твоя очередная… невеста?

— Не очередная, — Андрей благодушно улыбнулся, — единственная. Ее зовут Олеся. Она пианистка. Часто выступает в нашем городском театре, аккомпанирует… на рояле.

— Где же вы с ней познакомились? — бровки снова поползли вверх, удивленно.

— На концерте.

— Ты ходишь на концерты классической музыки?

— Это был джазовый концерт.

Леся говорила, что в качестве исполнителя-фрилансера ее часто приглашают участвовать в выступлениях джаз-бандов — многие джазмены ценят ее как хорошего импровизатора.

— Еще Леся работает в музыкальной школе. Преподает сольфеджио.

Наживка была закинута, теща ее заглотила.

— В нашей? В нашей музыкальной школе? На Песчаной?

— Да, но на полставки. У нее слишком много предложений по концертной деятельности.

— Андрей, ты же знаешь, нам опять не удалось в этом году записаться на прослушивание! Такая очередь! Такой жесткий отбор! А учительница музыки в садике утверждает, что у Машеньки феноменальный слух!

Учителя в Машенькином садике отмечали феноменальные таланты у всех детей, даже у расторможенного мальчика Никиты, который кроме как кидаться разноцветным песком в других детей на занятиях с психологом, ничего другого не умел. Еще бы, за пятьдесят штук в месяц! Столько стоил Манин садик.

— Я поговорю с Лесенькой. Возможно, она согласится послушать Маню, — Андрею стоило больших усилий скрыть торжество.

— Поговори! И познакомь нас с ней, обязательно!

— Непременно! — Андрей вытер руки салфеткой, пощелкал в телефоне, протянул его теще через стол. — Моя Лесенька.

— Очень, очень милая!

* * *

Леся пришла раньше Андрея, тот запаздывал, но она не обижалась: в кофе-баре было очень интересно. Такой антураж Леся до этого видела только в Европе: книжные полки с журналами о мировой кофейной культуре на разных языках, виниловые пластинки на стэндах, постеры с росписями известных посетителей бара — вот иероглиф Шклярского (Леся обожала «Пикник»), вот закорючка скрипача Сергея Томы — Леся однажды выступала с ним в одном концерте. Из колонок играла приятная музыка. Справа от стойки была небольшая сцена с барабанной установкой. Вечерами, как гласило объявление на входе, в баре проводились концерты живой музыки. Андрей работает в интересном месте. Леся жила на Гагарина с юности, но редко заходила в этот переулок у набережной, привычные пути ее лежали в другой части квартала. Оказывается, кофе-бар существовал уже шесть лет. Леся пыталась вспомнить, чем были наполнены эти ее последние шесть лет. Выходило, что только Марком, им самим, а во время его гастролей — инстаграмом, ю-тьюбом «Сибаритов». У нее даже подруг нормальных не было, только коллеги: сил не было на девичью дружбу, все отнимала необходимость прятаться, юлить, выискивать возможности видеться с любимым.