Она опять шипит на меня.

— Мы находимся в доме Господнем. Сейчас не время говорить о твоей «больной мозоли»,

— сообщает она мне, взмахнув руками в направлении моей груди.

«Я люблю свою мать. Я люблю свою мать. Я люблю свою мать». Возможно от того, что я

продолжу напоминать себе это, не задушу ее в церкви полной народа.

Снова начинает звучать органная музыка, и все стают.

— Мам, сейчас у нас много работы. Почему бы просто не позвонить в полицию и не

сообщить о краже?

Она хмурится, глядя на меня.

— Эти просфиры были подарком от папы.

Она быстро крестится при упоминании Папы, и я закатываю глаза.

Моя мама родилась и выросла настоящей католической, поскольку у нее было очень

строгое воспитание. Когда она уехала в колледж, она словно взбесилась и у нее снесло

крышу. Она не остепенилась почти до сорока лет, уже фактически отчаявшись встретить

своего суженого и завести семью. Однако, судьба дала ей хороший пинок под зад, как раз

на ее сороковой день рождения.

Моя мать была… как бы это покрасивее выразиться… в основном, моя мать была

женщиной, предпочитающей заниматься сексом с мужчинами намного младше ее. Свой

день рождения она решила отпраздновать с подружками в местном баре университета.

Было слишком много виски, и она встретила моего отца. Он был студентом университета

Мичиган, и вместе со своими друзьями был в Нотр-Даме на выходные. БАМ, БАМ,

благодарю вас, мэм, поскольку шесть недель спустя, палочка для теста изменила цвет. Она

так и не узнала, как зовут моего отца и была слишком подавлена, чтобы вернуться в бар и

по расспрашивать о нем.

Моя мать тут же обратилась к своим католическим корням, испытывая чувство вины, и

начала ходить на исповедь и мессу каждый день. В возрасте семидесяти лет она

продолжает все равно каждый день ходить на мессу, и я уверена, что также молиться за

мою душу, которая, как она считает, ведет себя непристойно в своем постоянном

обнажении.

— Видишь того приятного молодого человека, сидящего впереди нас на два ряда, в

голубой рубашке? Гарольд Джонсон. Он холост и его мать сказала мне, что он всегда был

влюблен в тебя.

Я даже не заморачиваюсь, чтобы взглянуть на этого мужчину. С тех пор, как Энди и я

развелись, она пытается меня сосватать с незнакомыми, случайными мужчинами в церкви.

— Ты шутишь, да? Его зовут Гарри Джонсон? — шепчу я в ответ, пытаясь сдержать смех.

— А что такого с его именем? Веское христианское имя, — утверждает она.

— Это не веское христианское имя. Это имя, которое кричит: «мои родители ненавидят

меня».

— У него хорошая работа, и он заботится о своей матери, — отвечает она, игнорируя мои

издевки.

— Заботится о ней, или живет у нее на цокольном этаже?

Она фыркает с раздражением.

— Нет ничего плохого в том, что сорокалетний мужчина живет со своей бедной, больной

матерью. Ты не становишься моложе, Пейдж. Ты все еще хочешь найти кого-то

особенного.

— А почему ты думаешь, что я не нашла кого-то особенного? — требую я ответа.

Она поворачивает голову в мою сторону и внимательно смотрит на меня, пытаясь понять

честна ли я. Я никогда ей не лгала, и она это знает. Даже в старших классах, когда думала,

что смогу безнаказанно что-нибудь совершить, потому что она вечно уходила из дома в

церковь, имея там какие-то дела. Через пять минут, после того, как она появлялась в

дверях дома, она уже была в состоянии понять, всего лишь взглянув на меня, сколько пива

я выпила на вечеринке, вместо того, чтобы заниматься уроками.

— Возможно, я уже нашла отличного парня, — бормочу я, чувствуя печаль.

— Ты никогда не найдешь себе отличного парня, если продолжишь работать «шлюхой», —

поясняет она.

— О, мой Бог, я не шлюха! У меня не было секса с тех пор, как я развелась с Энди!

Конечно, именно в этот момент в церкви устанавливается гробовая тишина. Моя мать

судорожно оглядывается и неуверенно улыбается людям, сидящим недалеко от нас.

— По крайней мере, ты можешь подождать хотя бы до Причастия, а потом уже говорить о

С-Е-К-С-Е, — на ухо шипит она мне известные истины, словно я маленький ребенок.

Я замолкаю на оставшуюся часть мессы, не причиняя своей матери никаких телесных

повреждений, дожидаясь, когда мы выйдем из церкви, она направляется со мной к падре.

— Прекрасная проповедь сегодня, отец Боб. Вы помните мою дочь, Пэйдж?

Отец Боб пожимает мне руку и тепло улыбается.

— Конечно я помню ее. Было время, когда я часто видел ее на мессе.

Моя мама многозначительно смотрит на меня, и я сразу же чувствую, как будто я во

втором классе и впервые пришла на исповедь, поэтому тут же вытаскиваю свою руку.

«Простите меня, отец, ибо я согрешила. Прошел уже месяц с момента, когда я

приходила на причастие и церковную службу, и у меня был имелись нечистые помыслы».

— Мама упомянула, что у вас последнее время были проблемы, несколько краж в церкви.

Не уверена сказала ли она вам, но я работаю в частной фирме, занимающейся

расследованием, — говорю я ему, быстро отгоняя все мысли по поводу Мэтта, что я была с

ним нечестна.

— О, да, да. На самом деле ничего страшного. Я уверен, что это просто некоторые бедные,

бездомные души тех, кто сбился с пути Господа. Единственное, чем мы можем им помочь

— это помолиться и думаю все образуется.

Отец Боб быстро что-то говорит о важном деле и мчится от меня прочь, прежде чем я могу

ему что-либо ответить, ринувшись к другим прихожанам.

Я несколько минут внимательно наблюдаю за ним, и время от времени он оглядывается на

меня через плечо, но замечая мой взгляд быстро отворачивается.

— Отец Боб выглядит виноватым. Мне кажется, он знает намного больше, чем говорит на

самом деле, — говорю я маме, пока мы идем к парковке.

— Пейдж Элизабет! Отец Боб святой. Он крестил тебя, ты ходила к нему на свое первое

Святое Причастие, и он венчал тебя и Энди, — вещает она.

— Да, и все мы видим, чем это закончилось, — бормочу я себе под нос.

— Фрэн, Юнис, идите сюда и поздоровайтесь с Пейдж.

Я поворачиваю голову и вижу двух подруг моей матери, рысью двигающихся к нам. Ну,

своеобразной рысью, поскольку Фрэн опирается при ходьбе на трость, а Юнис толкает

перед собой ходунки.

— Пейдж, приятно снова увидеть тебя в церкви. Слышала, что Гарольд Джонсон одинок?

— спрашивает Юнис.

Ох, ради любви к Богу.

— Юнис, кто в здравом уме будет встречаться с таким мужчиной? Он живет с мамой и

коллекционирует аспирин, — вмешивается Фрэн.

— Простите, что он коллекционирует? — спрашиваю я в недоумении.

— Аспирин. Любой какой существует размер, форма и цвет, которую только можно себе

представить. Он клеит их на доску и развешивает эти картины по дому матери. Я думаю,

что он серийный убийца, — объявляет Фрэн, переходя на драматический шепот.

— Думаю, что это очень художественно, — возмущенно отвечает моя мать. — Я слышала,

что он даже заказывает аспирин из Германии.

— Я готова поспорить на выигрыш в Бинго на следующей неделе, что весь дом его матери

он завесил рогипнолом (запрещенное снотворное без цвета, запаха и вкуса; маньяк подсыпает его в бокал

жертве, чтобы заняться сексом, пока та спит).

Мы все во все глаза смотрим на Фрэн.

— Каким снотворным? Тем, что из Германии? — спрашивает Юнис.

Фрэн открывает рот, чтобы, скорее всего, подробно рассказать о существующих

снотворных… в мире, но я быстро меняю тему, прежде чем этот разговор зайдет

совершенно не туда.

— Итак, что вы думаете об отце Бобе и кражах, которые здесь произошли?

Фрэн фыркает и поднимает вверх трость, направляя ее прямиком на меня.

— Это неправильно, Пейдж. Куда катится этот мир, церковь и то уже не стала безопасной?

Нам всем необходимо иметь оружие.

— О, мой Бог, нет! Вы не должны иметь никакого оружия. Это совсем плохая идея, —

спорю я.

— Могу ли я получить пистолет в Крюгер? У меня есть купон в записной книжке, по

которому за доллар я могу получить любой предмет, — взволнованно говорит Юнис.

— А я говорю, что мы справимся с этим своими силами. Вернем церкви похищенное! —

кричит мама.

— ВЕРНЕМ ЦЕРКВИ! — эхом вторят ей Фрэн и Юнис.

Мне необходимо положить этому конец, прежде чем это полностью превратиться в

тотальную старушечью анархию.

— Никто ничего и не забирает! Мама, как только у меня будет немного свободного

времени на этой неделе, я посмотрю, что можно сделать, обещаю.

Разговоры про оружие тут же забываются, как только Фрэн и Юнис начинают обсуждать

десерт, который они собираются приготовить для алтаря и молитвы по четкам на этой

неделе.

— Не вляпайся в какие-нибудь неприятности, Пейдж. Просто дай Кеннеди знать, что я

хочу с ней поговорить. Я уверена, она сможет докопаться до сути. А я пока дам Гарольду

твой номер телефона, и может он разрешит тебе взглянуть на свои картины из рогипнола.

Глава 12

Схватив три перцовых баллончика из ящика у себя на кухне, я сую их в сумку. Захлопнув

ящик бедром, замираю, когда слышу стук в дверь.

Может, это Лорелей. Она знает, что я воспользовалась ее компьютером в офисе, чтобы

просмотреть старые судебные отчеты Винни Демарко, мне необходимо было узнать его

адрес. Она знает, что я собираюсь подежурить у его дома и посмотреть, покажется ли там

Мелани. Если я буду сидеть очень тихо, она уйдет. Она не будет выламывать дверь, как

Кеннеди, если я не отвечу.

— Пейдж, ты дома? Это Мэтт.

От звука его голоса у меня в горле образуется ком, особенно учитывая нашу последнюю

встречу, которая была не из приятных.

По дороге домой из церкви на прошлой неделе, я остановилась у продуктового магазина,

чтобы приобрести кое-что. Когда я шла к своей машине, нагруженная пакетами, я

столкнулась с Мэттом. Буквально столкнулась, физически. Я утратила контроль над одним

из пакетов в тот момент, когда сходила с тротуара, пытаясь жонглировать ими на ходу, и

врезалась прямиком в него. Конечно пакет, наполненный всеми необходимыми

предметами для женщины, упал к его ногам и все содержимое вывалилось на асфальт:

семейного размера пакет конфет с арахисовым маслом «Reese’s Peanut Butter Cups»,

галлон шоколадного мороженого «Ben & Jerry’s Chocolate Fudge Brownie», две бутылки

шоколадного сиропа «Hershey’s», баллон сливок «Reddi-wip» и бутылка Москато.

Вселенная явно ненавидит меня, лучше бы к его ногам упала упаковка тампонов и какое-

нибудь лекарство.

Я ничего не могла поделать, кроме как наблюдать, как он наклонился, чтобы собрать все с

асфальта. Когда он выпрямился, молча протянул мне наполненный пакет, и пошел от меня

прочь, не сказав ни слова, и я, наконец, встряхнулась от шока и сказала:

— Я клянусь, что не следила за тобой, — сказала я с вибрирующим смехом.

Ему это совершенно не показалось смешным. Он засунул руки в карманы и уставился на

парковку. Он даже не мог просто взглянуть на меня, и мне захотелось тут же присесть на

бордюр и сразу же начать поедать и шоколадные конфеты, и мороженное, поливая его

сливками и шоколадным сиропом, и тут же запивать все это Москато.

— Ты получил мое сообщение? — спросила я, запинаясь.

— Ага.

— Ты прочитал его? — спросила я еще раз.

Мое сердце ушло в пятки, громко отдаваясь стуком в ушах. Я знала, что это был мой

единственный шанс заставить его понять мои действия, но в этом я потерпела неудачу.

Он вздохнул и повернулся ко мне, по-прежнему отказываясь смотреть прямо в глаза. Его

взгляд находился где-то у меня между подбородком и шеей. Мой план заставить его

посмотреть мне в глаза и увидеть, что я действительно сожалею, не получился.