Галина попыталась изобразить заразительный смех, так что Люся не выдержала и тоже рассмеялась.

— Простая вы Галя такая, вас послушать — так прямо нет у мужчин никаких недостатков. Бери любого на улице — ив загс тащи.

— Нет, ну бывают, конечно, отдельные экземпляры, — не согласилась Галя. — Вот, например, звонила мне тут одна. Говорит, ее кавалер как выпьет — так сразу начинает на весь отель горланить одну и ту же песню «По полю танки грохотали», пока не осипнет. Вот с этим я не знаю, как бороться.

— Пить не давать, — по-простому предложила Люся.

— Невозможно, — отрицательно покачала головой Галина. — Мужика легче кастрировать, чем уговорить совсем не выпивать. Поверь мне на слово. Это безвыходная ситуация. Бедную девочку от этих грохочущих танков уже тошнит.

— Да, — согласилась Люся. — Тяжелый случай. Тут только одно может помочь: если эту песню споет Боря Моисеев вместе с хором гомосексуалистов и пару раз ему видеоклип прокрутить. Тогда его точно от этой песни тошнить станет.

— Не факт, но идея неплохая, — рассмеялась Галина. — Вижу, что к семейной жизни готова.


Сорок минут спустя в Люсином углу уже громоздились четыре объемных пакета с различной ерундой. Со стен исчезли все «режущие глаз» плакаты и картинки. А в кофейном уголке закипал чайник и стояли вскрытые конфеты. Большой пьянки по поводу своего увольнения Люся решила не устраивать.

Уже уходя, Люся вдруг обернулась и подошла к Овсиенко.

— А ваша жена по-прежнему в церковном хоре поет? — спросила она.

— Она им руководит! — уважительно поднял палец к потолку Владимир Викторович.

— Вы знаете, у меня к вам будет небольшая просьба, — прошептала она на ухо бывшему сослуживцу. — Я, знаете ли, сама не бываю в церкви и не очень люблю туда ходить. Передайте, пожалуйста, своей Татьяне записочку — пусть она свечки за упокой поставит, ладно? Я вам сейчас списочек напишу.

— Хорошо, — согласился Овсиенко.

И Люся нацарапала на маленьком листочке: «раба Божья Екатерина, раба Божья Елена». Потом подумала и дописала: «и Щапа». Хотя сначала хотела написать «и невинно убиенная Щапа». Но передумала: вдруг Овсиенко какие-нибудь вопросы задавать начнет? Сложила бумажку вдвое и сунула ее Владимиру Викторовичу.

— А что за имя такое — Щапа?

— Это… это восточное, — нашлась Люся. — Но она тоже очень хорошая была.

— Крещеная? — настороженно спросил Овсиенко.

— А если нет — то нельзя? — испугалась Люся.

— Можно, по-моему. Скорее всего можно, — кивнул ей Овсиенко. — Кстати, если вы со своим «хорошим человеком» венчаться надумаете — милости просим. Танюша вам такие там песни устроит, что закачаетесь. Так что вы подумайте!

— Спасибо, — поблагодарила г-жа Можаева и отправилась обниматься на прощанье с Галиной Сергеевной и Надеждой Петровной.

Надежда Петровна попрощалась с Люсей крайне холодно, что, впрочем, г-жу Можаеву не очень-то и расстроило.

— А где Митя, опять в посольство поехал? — несмотря ни на что дружелюбно поинтересовалась Люся у матери Безбородова.

— Он в больнице, — не очень-то охотно буркнула та. — В очень хорошей ситуации ты нас оставляешь, дорогая. Ленки нет, Митька в больнице, и тут еще ты со своим замужеством.

— Ну извините, — соблюла политес г-жа Можаева. — А что с вашим сыном?

— Да не знаю, безобразие какое-то. У него на груди как-то все опухло, болит. Потом говорит: вижу все как в тумане. Поехали в больницу. Какая-то инфекция, ему уколы делают, вакцину. В общем, чувствует себя довольно скверно. Причем, поганец, скрывал от меня. У него это все считай две недели назад началось, а он мне — ни слова. А мне же и не видно — он всегда в футболке ходит. Пожаловался, когда уже совсем плохо стало.

— А в какой он больнице? — искренне заинтересовалась Люся.

— В 64-й, — скорбно ответила Безбородова и полезла за носовым платком. — Даже не знаю, что такое. Ну что за тридцать три несчастья? Ну что вы все надо мной словно издеваетесь? Одна умирать придумала, другой болеть, теперь ты. Что я вам плохого сделала?

Люся, которая совершенно не ожидала от Надежды Петровны столь эмоциональной реакции на свое увольнение, истово принялась утешать экс-начальницу и обещать ей светлое будущее. Правда, не за ее, Люсин, счет.


Г-жа Можаева поднялась на лифте на 5-й этаж дома по улице Черняховского и позвонила в квартиру № 18.

— Кто там? — раздался из-за двери недовольный голос.

— Деньги за беруши просили? — еще более недовольно отозвалась Люся.

— Открываю.

— 50 рублей хватит? — спросила г-жа Можаева и вытащила из сумочки полтинник.

— Пожалуй, хватит, — согласился плешивый мужик лет под сорок.

— Ну тогда до свидания! — Люся сунула ему в руки деньги и побежала по лестнице вниз.

Люся спустилась к машине, нажала на кнопочку отключения сигнализации. Открыла дверь, бросила внутрь сумочку и совсем приготовилась нырнуть в теплый автомобиль, как вдруг откуда-то сверху раздался голос:

— Эй! Можаева! Постойте!

Люся оглянулась и подняла голову вверх: из окна на 5-м этаже махал Упоров.

— Скажите, а какую скидку вы мне можете дать как постоянному клиенту, если я захочу поехать через ваше агентство на Новый год в Чехию? — вопил он на весь двор.

— Не знаю! — прокричала в ответ Люся. — Я там больше не работаю!

— А вы можете выяснить для меня? — не унимался Упоров.

— Позвоните сами! — отбрыкивалась г-жа Можаева.

— Как вы думаете, ваше начальство сильно испугается, если я пригрожу ему судебными разбирательствами за испорченный отдых в «Парадайз Инн»?

— Не советую вам кого бы то ни было пугать! — начала сердиться Люся. — Вас просто включат в «черный список», и уже ни одно агентство не захочет с вами связываться. Станете «невыездным», как советский инженер «почтового ящика».

— Это наглость! Это против всех правил! — завопил Упоров.

— Извините, мне пора! — развернулась Люся назад к автомобилю и дернула ручку двери.

Но дверь не открывалась. Пока г-жа Можаева беседовала с требовательным путешественником, машинка решила, что ее попросту забыли поставить на сигнализацию, и сделала это сама. Сколько раз раньше Люсенька радовалась этой особенности охранной системы «Мангуст» — автоматическому включению «сигналки» через 30 секунд после закрытия дверей при выключенном моторе! Но сейчас Люся готова была ругаться самыми грязными словами. Потому что и ключи от машины, и мобильник, и даже деньги лежали в портфеле. А портфель — на пассажирском сиденье самопроизвольно запершейся машины. И что было делать бедной Люсе, стоявшей на чужой улице глубоким вечером? Только глубоко вздохнуть и «через не могу» снова подняться на 5-й этаж к Упорову.

— Можно от вас позвонить? — спросила Люся.

К счастью, зловредный турист оказался не таким уж вредным и впустил г-жу Можаеву в коридор.

— Леш! — чуть не заплакала Люся в трубку. — Представляешь, какая история…

Соловьев обещал подъехать минут через двадцать-тридцать и «что-нибудь придумать». Г-н Упоров великодушно разрешил г-же Можаевой подождать спасения в его квартире, а не на осеннем ветру. Он даже предложил Люсе чаю.

«Пожалуй, он не такой уж противный, этот Упоров», — подумала Люся, уютно располагаясь в кресле и разглядывая внимательно квартиру своего благодетеля.

Конечно, первым делом она обратила внимание на до отказа забитые книжные стеллажи, занимавшие почти все стены в прихожей. Г-жа Можаева даже успела их рассмотреть, пока снимала ботинки: там оказалось очень много иностранных книг, а также современных российских и зарубежных авторов.

— Вы так много читаете, — попыталась Люся завязать светскую беседу.

— Приходится, — лаконично ответил Упоров.

Г-жа Можаева постаралась посмотреть на Упорова как можно более вопросительно. Но тот, по-видимому, совсем не умел читать по лицам. Так что ей пришлось спрашивать дальше:

— Вы, должно быть, книжный обозреватель в газете? Или редактор в издательстве?

— Нет. Я имею к книгам намного большее отношение. Я ими торгую.

— Да вы что? И у нас продавцы книжного магазина могут позволить себе отдых в Шарм-эль-Шейхе? — искренне удивилась Люся.

Упоров засмеялся:

— Продавцы, конечно, тоже могут себе позволить. Если будут долго копить. А вот владельцы книжных магазинов могут себе позволить. Раз в полгода.

— А-а, — понимающе кивнула Люся. — Я вот тоже очень книгами интересуюсь. Знаете, я сейчас планирую начать переводить современных иностранных авторов на русский язык и предлагать свои переводы издательствам.

— Пустое дело, — без интереса махнул рукой Упоров. — Во-первых, вы сначала спросите у издательств, нужны ли им эти иностранные авторы. Во-вторых, все лучшее переводят тут же, как только оно появляется за рубежом. А второстепенные писаки никому здесь не нужны. А, в-третьих, как книготорговец могу вам сказать: даже лучшие из иностранных продаются хуже, чем наши Донцова, Маринина и Акунин. Так что лучше найдите себе другое занятие.

— Простите, как вас зовут? — спросила Люся.

— Александр. Можно Саша, — представился хозяин дома.

— Саш, неужели прямо совсем-совсем бессмысленно?

— Совсем. Если это кому-то и интересно, то только таким библиофилам, как я. Но я, знаете ли, из-за границы все нужное привезти могу. А остальные предпочитают классику и наши отечественные истории.

— Понятно, — тяжело вздохнула г-жа Можаева. — Выходит, я зря сегодня уволилась с работы?

— Возможно и зря, — согласился Упоров. — Ничего, новую себе найдете. Ведь сейчас этих турагентств — как грибов после дождя. Где-нибудь да сгодится такой терпеливый менеджер, как вы.

— Понятно, — грустно кивнула Люся и глубоко задумалась.

Из задумчивости ее вывел рев автомобильной сирены под окном. Люся поставила чашку, расплескав остатки кофе, и бросилась к окну. Так она и знала! Нельзя было оставлять без присмотра машину с сумочкой на переднем сиденье! Какой-то толстый тип расколошматил окно, вытащил сумку и сейчас рылся в ней. Кое-как натянув ботинки и толком не поблагодарив Упорова за гостеприимство, Люся бросилась вниз, на ходу застегивая пуговицы. Уже выскочив из лифта, она вдруг поняла, что ничего со взломщиком поделать не сможет: слишком разные у них весовые категории. Поэтому г-жа Можаева осторожно вышла из подъезда, изображая из себя прогуливающуюся дамочку. Одним глазом она принялась осматривать налетчика, чтобы запомнить его приметы для милиции. Тот, чертыхаясь, все еще рылся в сумочке, а сигнализация по-прежнему орала. Что-то в грабителе показалось Люсе знакомым: не то голос, не то тонкая дубленка. О боже! Это же Соловьев. Г-жа Можаева бросилась к нему.

— Какого хрена! — заорала Люся. — Кто тебя просил разбивать окно в моей машине?!

Соловьев раздраженно оглянулся и сунул г-же Можаевой ее сумочку в руки:

— Блин! Найди поскорее брелок, чтобы выключить сигнализацию! В твоей сумке просто кавардак какой-то — без пол-литры не разберешься!

Люся быстро нашарила брелок в самом углу портфеля— за косметичкой, носовым платком, под блокнотиком. Сирена наконец-то стихла. Леха облегченно вздохнул.

— А теперь объясни мне, зачем ты разбил окно? — с замашками молодой прокурорши в который раз спросила г-жа Можаева.

— Ты знаешь, я пока ехал, подсчитал, что это самый лучший вариант по соотношению цена/количество потраченного времени. Можно было бы, конечно, отжимать стекло потихоньку, но на это ушла бы уйма времени — всех жителей Ленинградки перебудили бы. А стекло новое вставить — всего-то рублей 800 обойдется. Зато практически бесшумно получилось.

— Ага, — скептически поддакнула Люся. — Тише, чем слон в посудной лавке. Понятно. А третьего варианта у тебя не было? — со скорбью рассматривая осколки стекла на сиденье, спросила г-жа Можаева.

— Не было, — закуривая, признался Соловьев.

— И что мне теперь делать? Прямо сейчас в сервис мчаться с дыркой вместо окна? И вообще — тут же везде стекло битое! Ты хочешь, чтобы Тарантино снял фильм про мою попу?

— Можно что-нибудь постелить. И вообще, я могу сесть за руль.

— А я?

— А ты поедешь на моей «Ауди».

— Не знаю я, как на ваших «Аудях» ездить! Я даже не знаю, какие кнопки там нажимать, — чуть не плакала Люся. — И вообще, она теперь у меня что, целую ночь будет под окном вот в таком виде стоять?

— Ну извини, — чесал затылок Соловьев. — Я хотел как лучше. Мы можем скотчем его заклеить…


Всю ночь Леша и Люся пили на кухне чай и тревожно прислушивались к тишине за окном. Г-жа Можаева в десятый раз объясняла, почему она оказалась глубоким вечером в квартире у какого-то постороннего мужчины, а не на прощальной вечеринке в «Попутном ветре», как говорила. Соловьев то верил всему, что рассказывает его благоверная, то снова начинал сомневаться…