Ольга Резниченко - Пустоцвет

- Но ты на прошлое его не гляди, - внезапно отозвалась она опять. - И нет, не зря я тебе все это рассказываю. Не зря. Хочу, чтоб знала какой он, что прошел. А будучи зажатым - вряд ли он когда в чем тебе толково сознается, и даже чувства - о них ему очень сложно говорить. Но... прошлое - в прошлом. И оно лишь опыт, мудрость дает ценить то, что ему досталось, что обрел ныне. Не импульсивно ссоры решать, а взвешенно, уступая, прислушиваясь... Ты, главное... доверие его не предай - и он голову на плаху ради тебя сложит.

Слова... каждый звук ее, словно лезвия, кромсают меня. Не видит, не слышит старушка... как рвет мою душу... моим же предательством, которое уже... я против него совершаю, пусть и невольно.

Всхлипнуть, вобрав в себя слезы. Шумный вздох - и решаюсь на самое жуткое:

- А если... - будто скрежет метала, мой голос разрезал тишину едва не визгом. - А если я не смогу никогда... его сделать счастливым?

Враз поежилась я, а по хребту захлестал страх: от ее вероятного порицания... и того, что правду уже от Кости... никогда не будет возможности утаить.

Но это - решение, мое решение, первый шаг на пути к неизбежному разговору, который обязательно должен будет у нас состояться.

Отваживается нарушить безмолвие женщина в ответ. Тяжелое:

- Почему?

Молчу, будто смертник, глотая в последние разы воздух.

Продолжила учтиво та:

- Я же видела... как и ты смотришь на него. Как глаза твои пылают, как отрываться было больно - хотя... дай Бог, у вас еще вся жизнь впереди. Ты на него смотришь точно так же, как и он на тебя: роняя семя надежды и взращивая, как что-то самое ценное, там.

И снова тишина. Снова позорно молчу я, подбирая слова... как будто есть у этой... правды менее сложное, горькое, жуткое звучание:

- А если я не смогу... - расстрельным свистом пуль кромсаю всю себя и будущее свое, наше с ним, с Пахомовым, заодно, - никогда не смогу Вам подарить правнуков? - кровавая эксплозия.

Жуткие, мертвые минуты... ее молчания, ее размышлений, ее... суда.

И наконец-то:

- Что Бог даст, то и будет... И если не чудо - то смирение. И потом... я же говорю, и пусть с Костей мы не одной крови, он - внук мой. Истинный. И он для меня родной. А все те особенности - глупости. Предрассудки. Так и ваших детей любить буду: сами родите, или в детдоме возьмете, судьбу заодно кому-то спасая, - всё равно. Или даже... если вообще ни на что подобное не решитесь. Это - ваша жизнь, ваш выбор. И каков бы он не был - я любить меньше вас не стану. Пока вы счастливы, пока делаете друг друга счастливыми - пока и я радуюсь всему тому. А остальное - как уж есть. Не мне осуждать, порицать или навязывать мнение. У каждого - свой путь. И у каждого - он верен.

- Костя не знает.

Выстрел, разрывая темень.

Обмерла старушка. Казалось, даже забыла как дышать.

Но еще мгновение - и шумное, болью своей пронзающее, сопение. Вздох.

Но не даю сказать, тотчас поспешно перебиваю ее, осмеливаясь:

- Но я ему скажу... обязательно, - немного помедлив. - Но сейчас... я еще не готова. Я... сама для себя... еще не готова... это прямо произнести вслух. Принять... свою участь. Не осуждайте меня, прошу, - отчаянно. - Не со зла я... и не из корысти.

- Я и не осуждаю, - сухое, неизвестное (то ли лживое, то ли щедрое).

- Мы с Костей, - вновь тороплюсь... не знаю зачем, - только недавно вместе. Но я уже успела... сделать ему больно. И мне страшно его потерять, - короткая, болезненная пауза. - Вы говорите... любовь. Но разве можно так полюбить кого-то быстро? По-настоящему...

- А что еще должно произойти? - неожиданно, сдержанно-колко.

- Не знаю, - растерянно. - Узнать... получше друг друга.

- Ты же чувствуешь его, уже. Суть, нутро... Тянет к нему, верно? Любовь тянет... первородная, слепая, интуитивная... Словно дитя, что только что покинуло матери лоно. А дальше - ты Костика лучше узнаешь... И как ребенок мир познает - так и ваша Любовь будет расти. Мудреть. Набирается опыта: то ли доброго, счастливого, то ли горького, болезненного. И один путь приведет к глубокой, как некоторые ее называют, "настоящей любви": к уважению, терпению, снисхождению, щедрости и теплу. А другой - к гибели: к боли, обидам, к презрению, раздражению, брезгливости и злости. К ненависти приведет. И если что и будет вас держать вместе... то не чувства, а привычка - гнилая, пустая, коварная обманщица, дающая как силы верующим, праведникам, так и кару - отступникам. Так что всё в ваших руках: вы это ваше дитя, эту вашу... "уже любовь", в ласке и нежности воспитаете, взрастив целое дерево; или же ваш росток завянет, а на душе вновь раскинется пустошь.

Немного помолчав:

- А горе твое... ваше... наше... - не помеха всему тому. Если с мудростью и терпением подойти. Всё преодолимо. Главное, что вы друг у друга есть, и помыслы ваши - чисты. А вот... молчание, умалчивание, как и ложь - до добра... не доведет. Никогда. Это - яд. И он - травит. Наступит момент, тайны, как гнойник, вскроются - но уже будет поздно что-то менять... И придется, как гангрену, - жестко и беспощадно... напрочь отсекать. Так что... не стоит этого всего ждать, до такого запускать. Общая жизнь - общие тайны. Общие беды. Общие радости. Общее... всё. Я понимаю... и не осуждаю тебя. Нет. Понимаю... страх, боль. Но с каждой минутой - время уходит: чувства ваши растут, и момент, когда ложь или жуткие тайны - еще не трагедия... тоже убегает.

- Но Он же далеко... - с горечью тяну я.

- А сейчас и не надо ему это знать, голову забивать. Сейчас поважнее другое будет: как обезопасить тебя, как сделать так, чтоб ты смогла вернуться туда, где и он обитает, в его мир. Но как только... буря утихнет, но еще даже не запоют на рассвете петухи, сознайся. Не стоит его бояться. Не глупый Костя. И не глухой. Ты дорога ему - а значит, примет тебя такую, какая есть, со всеми оговорками, но только при этом в довесок искреннюю и настоящую. И да, он тебя любит.

***

Старая черешня за моим окном:

веха нашей жизни, что пошла на слом.

Повидала много ты на своём веку,

Испытала радость, знала и тоску.

Мать моя родная жизнь тебе дала.

Вот уж сорок вёсен ты моя сестра.

Боже мой, как долго мы с тобой живём:

Целая эпоха ссохлась за окном...

Ты немой свидетель моих грёз и бед.

Ты была зелёной - был и я не сед.

Под окном чернеешь, как немой упрёк,

Жизни моей грешной праведный урок.

Ты была девчонкой, когда я пришёл.

Ты была в расцвете. Я же - как сокОл:

Несколько за тридцать... И упущен шанс...

С той весны "Сомнение" - стал родным романс.

Уезжал надОлго я в дальние края.

Ты выросла в красавицу, хорошая моя.

Жизнь под вечер клонится - тянет на покой,

цветом в мае встретила, милою сестрой.

Но года коварные убыстряют ход .

Третье поколение кружит хоровод.

Нет уж нашей матушки, да и сам я дед.

От тебя, красавица, тени чёрной след.

Под дождём осенним ты стоишь нагой,

с высохшими ветками, с мертвою душой.

Ворон заблудившийся дремлет на суку.

Навевают сумерки скуку и тоску.

Сколь проплыло вёсен на твоём веку,

песен сколько спето на твоём слуху.

Свадьбы и рожденья, смерти и вражда...

Всё ты повидала, с нами всё прошла.

А теперь, ненужная, портишь вид двора...

Высохшая, старая, жалкая карга.

В бурю не поставить под тобой автО -

место занимаешь - так, ни-то, ни-сё...

И куда нам деться старым и больным:

На дрова - соседу, к пращурам своим?

Вот и весь рассказ мой, что навеял Фет.

В жизни всё конечное. В ней возвратов нет...

Юр ий Нильский, 2015 г.

Да уж... тяжела жизнь для городского в деревне. Это вам не до обеда спать, пока внутренние петухи по куполу черепушки не настучат. И пусть истощена, измучена, раздавлена... - подкинуло меня ранним утром. Для меня - утро, часов девять, а для Анны Федосеевны - уже "почти полдень": пол подметен, живность накормлена, одежда выстирана - сохнет; завтрак остыл... и идет полным ходом подготовка к "обеду".

Спохватилась я: быстро сменить ночную сорочку (все той же невестки) на платье, обуть тапки (заботливо приставленные к моей кровати хозяйкой) - и кинуться в кухню.

- Доброе... - замялась я на пороге, видя сколько дел уже переделано (и это только половина реальной картины). Устыжено поправила себя, - добрый день.

- Добрый, - радостно улыбнулась старушка. - Уже выспалась?

- Да сколько же можно... бока мять?

Ухмыльнулась:

- Ничего... в старости еще набодрствуешься: и сон не берет, но и ясности не дарено.

- Я могу Вам чем-то помочь? - скривилась в смущении.

- Помочь? - удивилась, скинув брови, та. - Спасибо, внучка, не надо. Лучше вон... умойся да позавтракай. Блинов напекла, варенье достала - открывай любое: клубничное, вишневое, малиновое, абрикосовое, яблочное, из смородины, сливовое - не знаю, какое любишь. Али вон мед есть, будешь?

Устыжено рассмеялась я:

- Нет, благодарю. Всё люблю... так что такое, какое и Вы будете.

- Я? - усмехнулась. - Куда мне? Давно уже этот чертов сахар в крови скачет.

Обмерла я, изумленная. И пусть вопрос логичный родился враз, задать его не решилась.

Но и не требовалась - сама всё поняла бабулька. Скривилась в горькой улыбке:

- Костику обычно варю. Как приезжает - удается ему немного в город передать. Пусть балует себя. Кто ж еще ему его наварит? А магазинные - не то, столько химии... столько... что аж зубы сводит: помню, попробовала раз - долго плевалась.

Невольно рассмеялась я, но тут же осеклась:

- И не говорите. Еще в школе нам рассказывали о том, что из нефти варенье делают: тогда это казалось на грани фантастики, а теперь - печальная реальность.

- Из нефти? - округлила очи женщина.

- Да. Представляете? Колбаса - из бумаги, мясо - из сои, молоко и яйца - из порошка, "доя" растения, мороженное на жидком азоте... животные, вскормленные на химии: свиньи "спортивные"... курицы, страдающие ожирением... Да и вообще, скоро всё станет... синтетическим. Даже тот же иммунитет, что так усердно человечество копило, усовершенствовало, оттачивало, заботливо передавало от поколения к поколению, следуя фундаментальным законам эволюции, сейчас почти полностью сменило на искусственную, лекарственную подоплеку, параллельно рождая из вирусов и бактерий - жутких, непобедимых мутантов. Куда идем, куда движемся?.. Одна благодарность - сыты и пока живы, да и общество, в большинстве своем, - невольно шумный, тяжелый мой вздох, прогоняя горечь, - еще способно воспроизводить свое потомство, а обо всем остальном - придется уже... "думать завтра", - невольно передернула слова я когда-то, как по мне, инфантильной Скарлетт, а нынче - едва ли не "довольно-таки мудрой", заботящейся, берегущей свою психику, О'Хара.

***

Последовала я наставлениям старушки: умыться, причесаться, позавтракать. Вышла на крыльцо оглядеться: куда лихая меня завела.

Внутренний забор рассек двор надвое. В большей его части, ближе к воротам, расположились: гараж, сарай, столетний дуб-великан, что некогда пышной кроной своей заботливо укрывал от ненастья ближайшие строения. Сколоченный из досок туалет прятался за курятником. Справа, вдоль всей территории, притулился ухоженный не менее, чем все остальное здесь, огород.