свете дня.

– Они не могут сказать «нет», Диллон. Мне девятнадцать. Я не…

Зажимая пальцами ее губы, я улыбаюсь.

– Не сходи с ума раньше, чем мы услышим их ответ.

Как и в любой другой выходной, утром в доме Файнелов Соня готовит завтрак на кухне, а

ее муж сидит на диване и чистит свой пистолет.

– Что ты здесь делаешь, парень? Ты забыл про правила этого дома в наше отсутствие? –

он смотрит вниз на ствол своего оружия.– Тебе их напомнить?

Я шутливо ставлю Пенелопу перед собой, прикрываясь, и двигаюсь к двери. Моя девушка

визжит, но Уэйн и миссис Файнел смеются.

Отец моей девушки, кладет пистолет на стол рядом с открытой книгой о подростковой

депрессии, и приглашает нас посидеть с ним.

– Я напугал тебя, парень? Не будь ссыкуном, Диллон.

Он только что назвал меня по имени?

В ожидании смерти, осторожно сажусь в кресло напротив, и тяну Пенелопу на свои

колени, но остаюсь в напряжении, на случай, если надо будет убежать. Тренер Файнел

предлагает мне пиво, и я отказываюсь, зная, что это тест.

– Слабак, – он снова мычит, хлопает ладонью и принимает напиток.

– Почему у меня плохое предчувствие? – Соня садится рядом с мужем. Она сжимает в

руках красное кухонное полотенце.

Одетый во вчерашнюю одежду, я дрыгаю ногами в нетерпении, пока мы четверо сидим в

неловкой тишине. Мои глаза двигаются между родителями моей девушки и пистолетом,

который Уэйн достал только для того чтобы напугать меня. Ожидая пока Пенелопа начнет

говорить, и поведает своим родителям о том, чего она хочет, мои руки начинают потеть, и

чувствую, как моё сердце бьётся в кончиках пальцев.

Тридцать полных напряжённости секунд, которые казались десятилетием, проходят, а

Грусть не произносит ни одного звука, поэтому озвучиваю все я.

– Я уезжаю в Сиэтл через неделю, и хочу, чтобы Пенелопа поехала со мной.

Школьный «нацист» встаёт, и его лицо становится красным под густыми бровями и усами

цвета соли и перца. Его колени ударяются о старый деревянный стол, задевая оружие, и

оно падает на пол.

Пока я жду случайного выстрела, или когда оно выстрелит мне в лицо, Соня кричит, а

Пенелопа начинает плакать.

– Я спрашиваю только из уважения к Вам, тренер Файнел. Если Пенелопа хочет уйти, то

она может это сделать. Но я не хочу, что бы это произошло так. Ваше благословение

очень важно для нас.

Его лицо сменяет три оттенка раздражения, прежде чем, в конце концов, стать

фиолетовым.

– Сиэтл?! Ты понимаешь как он далеко, парень? Она не может быть одна.

– Она и не будет, – ответил я, думая об этом с тех пор как попросил ее переехать со мной.

– Герб и Матильда тоже там учатся. Возможно, мы втроем сможем составить такое

расписание, что с ней всегда кто-нибудь будет рядом. Или она может ходить на курсы при

колледже, пока я буду учиться. Мы справимся.

– Ты мой ребенок. Я беспокоюсь о тебе, – мистер Файнел качает головой, направляя

темные глаза к своей дочери с хрупким сердцем. Морщины гнева и огненный цвет кожи

смягчаются и возвращаются к нормальному состоянию, когда он заключает ее в объятия.

– Я знаю, папа,– говорит она тихо.

– Помоги мне понять, детка, – говорит он, падая обратно на диван. – Я не понимаю, ты и

парень снова вместе? Почему ты хочешь уехать?

– Я люблю его,– просто отвечает Пен, вытирая слезы с лица.

После того как первоначальный шок из-за нашего заявления прошел, Уэйн начинает

задавать вопросы об учебе, и о том, как я планирую содержать себя и его единственного

ребенка. Описывая двухкомнатную квартиру, за которую мой отец согласился платить,

пока мои оценки будут высокими, я думаю, он понимает, что мы будем жить как самые

обычные студенты.

На текущие расходы хватит стипендии, и поскольку у меня есть год, чтобы наверстать

упущенное, и у меня будет загруженный график занятий, я не смогу зарабатывать

дополнительные деньги.

– Это будет нелегко, но я хочу стать врачом, – говорю я. – И я хочу быть с Пен.

Несъеденный завтрак становится холодным, когда утро перетекает в обед. Мы говорили в

течение нескольких часов и позвали моих родителей, чтобы они тоже присоединились к

обсуждению. Они удивлены также как и Файнелы, и оправданно нервничали. Папа хочет,

чтобы я принял во внимание, что жить с человеком с хронической депрессией требует

дополнительного внимания.

– Нет необходимости спешить, сынок, – говорит он. – Почему бы не подождать, семестр

или два, пока ты адаптируешься сам?

– Она не помнит, когда необходимо принимать лекарства самостоятельно, Диллон. Если

ты собираешься заботиться о ней, ты должен не позволять ей оставаться в кровати весь

день. А что насчет терапии и назначений других врачей? Это будет сложно. Мы не будем

жить на одной улице. Я не смогу помочь… – Соня замолкает, поворачивая свое

испуганное лицо к мужу в поисках поддержки.

– Я не могу провести еще один год без нее, – говорю я честно. – Она будет в порядке со

мной. Нам будет хорошо вместе.

В конечном счете, они признают, что это наши жизни и наши решения, и, скрепя сердце,

соглашаются поддержать.

Даже Уэйн.

– Не думай, что я не смогу приехать к вам, парень,– фыркает он.

– Сиэтл не так далеко,– пыхтит он.

– Я не шучу, парень. Я приду за тобой.

Глава 36

Пенелопа

Диллон закрывает последнюю коробку и пишет: « Пен/Хрупкое» на боку, прежде чем

затолкать ее в угол к остальным. После, бросив упаковочную ленту и маркер на матрас, он

ложится на пол рядом, и кладет голову мне на колени.

Я вожу пальцами по голове Диллона, по лбу, скольжу по щеке и челюсти. Всю прошлую

неделю мы занимались сбором вещей и сегодня, последняя ночь под присмотром наших

родителей в Кастл Рейн. Стены моей комнаты голые, шкаф пустой, и хватило всего десяти

коробок, чтобы разобраться в моей жизни.

Диллон зевает, закрывая глаза и потирая руками свое лицо.

– Мы наконец-то все упаковали.

Папа проходит мимо моей комнаты, и бросает синее драже «М&Мs» в Диллона, прежде

чем спуститься вниз.

– Смотри куда кладешь свои руки, парень, – бормочет он.

Разбирать комнату, после того как прожила в ней девять лет – изнурительно, но я

обнаружила много забытых вещей, например: старую пару очков и свитер Диллона,

который он дал мне, когда мы были в средней школе. Я заново открыла для себя

фотографии, музыкальные кассеты и старые дневники. Каждый раз, когда я находила

потерянное сокровище, это была история, связанная с Диллоном.

Это были хорошие воспоминания.

Несмотря на то, что моя жизнь перевернулась вверх тормашками, я нормальна психически

практически неделю. Папа не пустил «соседского урода» переночевать у меня снова, но я

спала спокойно, зная что Диллон, больше не был вне зоны досягаемости. Наше