— А что он может поделать, Том? Единственный способ уплатить военный долг — повысить прежние налоги и ввести новые. — Ричард криво усмехнулся. — Разумеется, ты мог бы обрадовать рабочих, выплатив им рождественское пособие.

Жизнерадостность не изменила мистеру Латимеру.

— Ни в коем случае! Иначе меня осудят все предприниматели Бристоля!

Сам Ричард приятно провел Рождество в «Гербе бочара», тем более что Уильям Генри не ходил в школу, а таверну заполнили посетители. Мэги Пег готовили восхитительные пудинги и кувшины густого соуса к ним, на вертеле жарились куски оленины, а Дик подавал праздничный напиток — горячее сладкое вино с пряностями. Ричард преподнес родным подарки: второго кота, серого, изливающего джин — Дику, зеленые шелковые зонтики — Мэг и Пег, а Уильяму Генри достались связка книг, стопка лучшей писчей бумаги, отличный кожаный мяч, набитый пробкой, и целых шесть карандашей из камберлендского графита.

Дик довольно разглядывал кота, Мэг и Пег взволнованно ахали.

— Какая роскошь! — воскликнула Мэг, открывая зонтик и любуясь переливами тонкой нефритово-зеленой ткани. — О, Пег, какие мы теперь щеголихи! Нам позавидует даже кузина Энн! — Она сделала пируэт и поспешно закрыла зонтик. — Уильям Генри, только не вздумай играть в мяч в таверне!

Разумеется, Уильям Генри счел мяч лучшим подарком, но обрадовался и карандашам.

— Папа, научи меня точить их — я хочу, чтобы они прослужили как можно дольше, — сияя, попросил он. — Мистер Парфри будет в восторге! Таких карандашей нет даже у него!

Все родные уже знали, что Уильям Генри избрал мистера Парфри своим кумиром: о достоинствах этого учителя мальчик рассказывал каждый день с тех пор, как в октябре начал брать уроки латыни. Очевидно, этот человек умел учить, ибо с первого же дня завоевал уважение Уильяма Генри, и не только его. Даже Джонни Монктон соглашался, что мистер Парфри — учитель что надо.

— Пусть восхищается сколько угодно, но не отбирает их, — ответил Ричард, вкладывая в руку сына маленький сверток. — А это подарок для Джонни. Жаль, что директор школы не согласился отпустить пансионеров по домам на Рождество, — тогда мы пригласили бы Джонни поужинать с нами. В утешение передай ему подарок.

— Это карандаши! — мгновенно сообразил Уильям Генри.

— Да, карандаши.

Улучив минуту, Пег крепко обняла Уильяма Генри и прижалась губами к его широкому белому лбу. Словно понимая, что это единственный подарок, который может преподнести ему мать, Уильям Генри вытерпел объятия и даже ответил на поцелуй.

— Наш папа самый лучший, правда? — спросил он.

— Да, — подтвердила Пег, тщетно ожидая, что ее назовут самой лучшей мамой. Год назад равнодушие сына вкупе с подобным замечанием вызвало бы в душе Пег прилив ненависти к Ричарду, но с недавних пор она поняла, что ее ненависть ничего не изменит. Значит, остается только соглашаться с мужем и угождать ему. Уильям Генри обожает его. О чем еще может мечтать женщина? Ее сын и муж нашли общий язык.

В самом начале нового, тысяча семьсот восемьдесят четвертого года Ричард отправился на Нэрроу-Уайн-стрит, посетить завод мистера Латимера.

Похожее на амбар строение на Нэрроу-Уайн-стрит было сложено из обтесанных глыб известняка, почерневших от копоти; по его фасаду располагался ряд громадных, окованных железом дверей, из которых обычно вырывались грохот, жар и клубы дыма.

Как странно! Все двери были заперты. Праздник для рабочих Латимера, которым не платили с самого Рождества, выдался слишком длинным. Пройдя вдоль здания, Ричард подергал все двери по очереди, но безуспешно, а потом обогнул завод со стороны узкого переулка и нашел одну открытую дверь. Внутри строения его встретила гробовая тишина; печи были потушены, горны пусты, огромная паровая машина застыла неподвижно в окружении станков.

Покинув завод, Ричард направился к Фруму, воды которого выглядели такими же серыми и хмурыми, как зимнее небо.

— Ричард! Ричард!

Обернувшись, он увидел, что к нему спешит кузен Джеймс-аптекарь, ломая руки.

— Дик сказал, что ты здесь… Ричард, какой ужас!

Ричард уже все понял, но все-таки спросил:

— В чем дело, кузен Джеймс?

— Латимер пропал! Сбежал с нашими деньгами!

Дубовый причальный столб, сохранившийся, должно быть, еще со времен древних римлян, торчал у берега реки. Прислонившись к нему, Ричард закрыл глаза.

— Значит, он болван. Его поймают.

В ответ кузен Джеймс-аптекарь разрыдался.

— Кузен Джеймс, полно! Это еще не конец света, — принялся утешать его Ричард, обнимая за плечи, подводя к каменной глыбе и усаживая на нее. — Прошу тебя, не плачь!

— Не могу! Во всем виноват только я! Если бы не я, ты сохранил бы деньги. Я могу позволить себе расплачиваться за собственную глупость, но то, что ты потерял все, несправедливо!

Не чувствуя никакой боли, кроме беспокойства за любимого родственника, Ричард смотрел на Фрум, ничего не видя. Потеря денег не шла ни в какое сравнение со смертью малышки Мэри. Деньги — это дело наживное.

— Я живу своим умом, кузен Джеймс, и тебе следовало бы знать, что меня невозможно втянуть в рискованную затею вопреки моей воле. Никто не виноват в случившемся, ни ты, ни я. Вытри глаза и подробно объясни, что произошло, — попросил Ричард, протягивая Джеймсу носовой платок.

Кузен Джеймс-аптекарь извлек из кармана свой платок, вытер лицо и постепенно успокоился.

— Своих денег мы больше не увидим, Ричард, — сообщил он. — Латимер завладел ими и бежал в Коннектикут, где вместе с Пикаром намерен изготавливать паровые машины. После войны патенты Уатта были признаны в Америке недействительными.

— Да он далеко не глуп! — воскликнул Ричард. — Но нельзя ли наложить арест на завод Уосборо и вернуть наши деньги, продав цепи, изготовленные для Адмиралтейства?

— Боюсь, нет. Завод Уосборо не принадлежит Латимеру. Его тесть, богатый глостерский сыродел, приобрел его в качестве приданого для жены Латимера. Его тестю также принадлежит дом на Дав-стрит.

— Тогда идем домой, — решил Ричард, — в «Герб бочара». Тебе не повредит кружка рома, кузен Джеймс.

Надо отдать Дику должное: он промолчал, ни разу не произнеся неизбежного «я же говорил вам!». Переведя взгляд со спокойного лица Ричарда на подавленное лицо кузена Джеймса-аптекаря, Дик мудро промолчал.

— Важно только то, — произнес Ричард, — что теперь мне нечем платить за учебу Уильяма Генри.

— Неужели ты не зол? — нахмурившись, спросил Дик.

— Нет, отец. Если бы мне была уготована судьбой только потеря денег, я бы порадовался этому. А если бы я лишился Пег? — У него перехватило дыхание. — Или Уильяма Генри?

— Да, я понимаю, понимаю. — Дик протянул руку и крепко пожал пальцы сына. — А что касается учебы Уильяма Генри, остается лишь радоваться тому, что у нас есть таверна. Он окончит школу Колстона, на это нам хватит средств. Целых три года нам не о чем беспокоиться.

— А тем временем я должен найти работу. «Герб бочара» приносит слишком небольшой доход, чтобы прокормить не только твою семью, но и мою. — Ричард поднес ладонь отца к щеке. — Отец, я искренне благодарен тебе.

— О-о-о! — Этим восклицанием Дик скрыл смущение при виде неподобающего мужчине проявления признательности. — Вспомнил! Тому Кейву как раз нужен работник! Человек, умеющий паять, ковать и крепить медь. Отправляйся к нему, Ричард. Возможно, это не самый блестящий выход, но фунт в неделю — гораздо лучше, чем ничего.

Владеть винокуренным заводом в Бристоле было все равно что иметь собственный монетный двор: какими бы трудными ни становились времена, сколько бы человек ни теряли работу, спрос на ром никогда не падал настолько, чтобы влиять на его цену. Ром был не только излюбленным напитком бристольцев: его бочками грузили на все корабли, чтобы избежать матросских бунтов. За ежедневную порцию рома матросы соглашались питаться черствыми галетами и тухлой солониной, не возражая даже против телесных наказаний.

Завод мистера Кейва с виду напоминал крепость. Он занимал почти целый квартал на Редклифф-стрит, близ причалов, откуда на завод доставляли сахар из Вест-Индии и грузили бочонки разных размеров на лихтеры, едва за груз успевали расплатиться. Заводские погреба были обширны и неприступны и подобно большинству городских погребов простирались далеко за пределы самого строения. В сущности, под Бристолем образовался целый лабиринт катакомб, поэтому на городские улицы не допускались тяжело груженные повозки, а товары вывозили на санях, поскольку вес распределялся на полозья более равномерно, нежели на колеса.

Перегонные аппараты размещались в просторной комнате на первом этаже, освещенной пламенем печей. В целом зрелище напоминало металлический лес: округлые медные стволы покоились на фундаментах из обожженного кирпича, листвой служили крепко сколоченные дубовые бочки в форме усеченного конуса. Весь завод пропах дымом, перебродившим суслом, патокой и кружащими голову парами рома. Этот запах был ненавистен Ричарду; изо дня в день вдыхая пары рома, он не испытывал ни малейшего желания променять кружку пива на лучший из напитков мистера Кейва.

Сам Томас Кейв редко появлялся на заводе: здесь безраздельно правил надсмотрщик Уильям Торн. Подобострастный с Кейвом и безжалостный с рабочими, Торн был человеком того сорта, какому, по мнению Ричарда, самое место на галере вроде судна «Александер». Торн с явным удовольствием избивал подмастерьев плеткой, превращая жизнь работников Кейва в настоящий ад. Смерив Ричарда взглядом и ограничившись рядом кратких распоряжений, Торн перестал обращать на него внимание.

— Сиди в глубине комнаты, — напоследок велел ему Торн. — Здесь тебе не место, я терпеть не могу тех, кто всюду сует свой нос. Хозяин здесь я, а ты делай, что велено.

Ричард старался не покидать свое рабочее место — но не из страха перед Торном, а потому, что не желал враждовать с ним. Трубы медных перегонных аппаратов изгибались, соединялись; образовывали петли и тянулись в разные стороны; бесчисленные клапаны, краны и скобы были бронзовыми. Следовательно, завод нуждался в человеке, который умел заделывать места стыков, пока не возникла утечка, притом не прерывая работы аппаратов. И все-таки работу некоторых аппаратов временами приходилось приостанавливать, пока шел ремонт металлических деталей, — в этом и заключалась работа Ричарда. Это был утомительный, вызывающий отупение труд, однако он поглощал мысли Ричарда целиком.

В первый же день он узнал худшее слово, какое только было в лексиконе Торна: акциз.

Правительство его величества короля Англии издавна облагало пошлиной спиртные напитки, ввозимые из-за границы, существовали также таможенные сборы, а контрабанда, весьма распространенная на побережье Корнуолла, Девона и Дорсета, каралась повешением. Но вскоре правительство сообразило, что доход казны можно увеличить, обложив налогами спиртные напитки, производимые в Англии; эти налоги и назывались акцизами. Джин и ром гнали только на заводах, имеющих особые разрешения. За работой заводов следил служащий акцизного управления, поскольку акциз уплачивали за каждую каплю спиртного, выжатого из перебродившего сусла.

— И все это, — пришел Ричард к выводу, проработав на заводе первую неделю, — для того, чтобы матросы на кораблях реже поднимали бунты, а подданные на суше забывали о своих лишениях! Какое все-таки чудо — человеческий разум, способный наживаться на чужой глупости!

— Ричард! — воскликнул потрясенный Дик. — Ей-богу, ты говоришь, словно квакер! Благодаря спиртному мы зарабатываем себе на хлеб!

— Знаю, отец, но я волен думать так, как хочу, а я думаю, что правительству выгодно пристрастие народа к спиртному.

— Послушал бы тебя Джимми Тислтуэйт! — фыркнул Дик.

— Знаю, знаю — он в два счета опроверг бы мои доводы, — отозвался Ричард. — Успокойся, отец! Я просто шучу.

— Пег, приструни своего мужа!

Пег обернулась с такой изумительной улыбкой на лице, что у Ричарда перехватило дыхание — как она изменилась! Неужели бедам, череда которых началась в его семье, когда Пег отказалась переселяться в Клифтон, пришел конец? С тех нор как Ричард потерял все деньги и стало ясно, что «Герб бочара» — их единственное пристанище, Пег излучала неподдельную радость и спокойствие.

Внезапно она выронила пустую кружку и с недовольным возгласом наклонилась за ней. И тут же воздух рассек вопль такой муки, что все собравшиеся в таверне вздрогнули; Пег выпрямилась, схватилась обеими руками за голову и рухнула на пол. Вокруг нее сразу же столпилось столько людей, что Дику пришлось проталкиваться сквозь толпу, чтобы опуститься на пол рядом с Ричардом, который держал голову Пег на коленях. Мэг присела с другой стороны, Уильям Генри взял мать за руку.