— Уже уходишь? — удивленно окликнул его Дик.

— Инселл не пришел, отец.

Дик хмыкнул.

— Невелика потеря. Мне надоело видеть, как он торчит здесь в углу, убитый горем, и отпугивает посетителей.

— А с чего ему веселиться? — отозвался Ричард с усмешкой. — Но его отсутствие тревожит меня. Я схожу и узнаю, почему он не пришел.

Путь через Брэндон-Хилл был знаком Ричарду как свои пять пальцев; он сумел бы пройти его с завязанными глазами. Через четверть часа он уже стоял возле дома Уильяма Инселла.

На пороге сидела девушка. Не заметив ее, Ричард поднялся по ступенькам. Девушка поспешно убрала ногу.

— Бонжур, — произнесла она.

Вздрогнув от неожиданности, Ричард уставился в самое прелестное женское лицо, какое ему доводилось видеть. Огромные, озорные и вместе с тем нежные черные глаза, окаймленные длинными ресницами, ямочки на розовых щеках, пухлые алые губы, не знающие губной помады, безупречная кожа и целый водопад блестящих смоляных локонов. Незнакомка была настоящей красавицей и выглядела на редкость опрятно.

— Как поживаете? — осведомился Ричард, с поклоном приподнимая шляпу.

— Прекрасно, месье, — с сильным французским акцентом отозвалась девушка. — Чего не скажешь о бедном Уилли.

— Инселле, мистрис?

— Да. — Она поднялась, и Ричард убедился, что красотой ее фигура не уступает лицу. Девушке очень шло явно дорогое розовое шелковое платье. — Да, об Уилли, — добавила она, произнеся имя Инселла так мило, что Ричард невольно улыбнулся.

Девушка ахнула.

— О, месье, как вы красивы!

Обычно Ричард робел в присутствии незнакомых людей, но рядом с этой девушкой не чувствовал робости, несмотря на ее откровенность. Понимая, что краснеет, он хотел было отвернуться, но не смог. Она и вправду была на удивление хороша собой, а высокая, гладкая, сливочно-белая грудь в разрезе платья неудержимо манила Ричарда.

— Я Ричард Морган, — представился он.

— А я — Аннемари Латур, горничная миссис Бартон. Я здесь живу. — Она усмехнулась. — Разумеется, не с Уилли!

— Так вы говорите, он болен?

— Пойдемте, и вы увидите сами. — Она повела его по узкой лестнице, высоко подобрав платье и показывая две изящные щиколотки под пеной отделанных кружевом нижних юбок. — Уилли! Уилли! К тебе пришли! — крикнула она, дойдя до площадки.

Войдя в комнату Инселла, Ричард увидел, что тот с посеревшим лицом лежит в постели.

— В чем дело, Уилли?

— Устрицы были несвежими, — простонал Уилли.

Аннемари вошла в комнату следом за Ричардом и теперь смотрела на Уилли с любопытством, но без всякого сочувствия.

— Он съел устрицы, которые отдала мне миссис Бартон. Я говорила, что старуха кормит меня едой, которую давно пора выбрасывать. Но Уилли понюхал устрицы, сказал, что они еще свежие, и съел их. И вот что из этого вышло! — заключила она с трагическим жестом.

— Поделом тебе, Уилли. Врач уже приходил? Тебе что-нибудь нужно?

— Только покой, — простонал страдалец. — Меня выворачивало столько раз, что врач заявил, что в желудке от устриц не осталось даже воспоминаний. Но чувствую я себя совсем разбитым.

— Зато ты жив, а это уже неплохо. Если ты не подтвердишь мои показания, мистер Фишер из акцизного управления проиграет процесс. Завтра я навещу тебя.

Ричард спустился по лестнице, ни на секунду не забывая, что Аннемари Латур следует за ним — так близко, что он ощущал запах лучшего бристольского мыла. Не духов, а мыла с ароматом лаванды. Такой девушке не место в доходном доме в Клифтоне. Как правило, горничные жили в городе. К тому же ни одна из них не носила шелковые платья. Должно быть, обноски миссис Бартон. В таком случае у этой миссис Бартон, которую Аннемари назвала старухой, превосходная фигура.

— Всего хорошего, месье Ричард, — сказала мистрис Латур, остановившись на крыльце. — Так мы увидимся завтра?

— Да, — кивнул Ричард, надел шляпу и направился в сторону Клифтон-Грин.

В голове Ричарда царил хаос: он думал о том, где теперь искать Уильяма Генри, и вместе с тем не мог не вспоминать об Аннемари Латур. Ее образ неотступно преследовал Ричарда, его тело предательски вздрагивало и напрягалось. Проведя всю жизнь в тавернах, он знал, что бывают случаи, когда рассудительность и здравый смысл улетучиваются при одном-единственном шорохе женской юбки.

Но почему именно теперь, да еще с этой женщиной? Пег умерла девять месяцев назад; как требовал обычай, Ричард еще носил траур и не имел права даже думать о плотских потребностях. Впрочем, он никогда не питал пристрастия к любовным утехам. Жена была его единственной возлюбленной, Ричарду и в голову не приходило засматриваться на других женщин.

Дело не во времени и не в случае, размышлял он, продолжая стаптывать четвертую пару башмаков. Все дело в этой женщине. В Аннемари Латур. Когда бы и где бы они ни встретились, при жизни Пег или после ее смерти, Аннемари Латур пробудила бы в Ричарде те же самые чувства. Слава Богу, что Пег уже умерла! Аннемари излучала непреодолимый соблазн, казалась сиреной, чье излюбленное занятие — обольщать. «А я не Улисс, привязанный к мачте, с заткнутыми воском ушами. Я обычный, ничем не примечательный человек. Я не люблю ее, но, Бог свидетель, хочу!»

И тут на Ричарда нахлынули угрызения совести. Пег мертва, он по-прежнему носит траур. Уильям Генри исчез всего три месяца назад. Эти чувства порочны, омерзительны, неестественны. Ричард бросился бежать, выкрикивая имя сына, которое уносил равнодушный ветер Клифтон-Хилла. «Уильям Генри, Уильям Генри, спаси меня!»

Но на следующее утро ровно в восемь Ричард подошел к двери дома Уилли Инселла, комкая в руках шляпу и тщетно высматривая Аннемари Латур. Ее не оказалось ни на крыльце, ни на лестнице. Осторожно постучав, Ричард вошел в комнату Инселла и обнаружил, что тот спит. Грудь Уилли мерно вздымалась и опадала. Ричард на цыпочках вышел.

— Бонжур, месье Ричард.

Вот она где! На лестнице, ведущей в мансарду.

— Он спит, — неловко отозвался Ричард.

— Знаю. Я дала ему лауданум.

На этот раз Аннемари была одета не так тщательно, как вчера, — вероятно, она только что встала. Под розовым кружевным пеньюаром виднелась прозрачная розовая рубашка. Распущенные волосы рассыпались по плечам.

— Я разбудил вас? Прошу прощения…

— Нет. — Она приложила палец к губам Ричарда. — Тс-с! Идемте.

Ричард, воспрянувший духом при виде Аннемари, послушно последовал за ней в крохотную комнатушку и застыл, прижав шляпу к животу и растерянно озираясь по сторонам. В доме кузины Энн мебель была гораздо роскошнее, чем здесь, но мистрис Аннемари отличалась утонченным вкусом. В опрятной комнате пахло не пропитанной потом одеждой, а лавандой; тут преобладал девственно-белый цвет.

— Ричард… вы позволите называть вас Ричардом? — спросила девушка, вынимая из его рук шляпу и изумленно округляя глаза. — О-ля-ля! — воскликнула она, помогая ему снять сюртук.

Ричард привык предаваться любви в ночной рубашке, в полной темноте, но у Аннемари были иные вкусы. Она решительно стащила с него рубашку, и Ричард застыл на месте; на нем не осталось ни единой нитки.

— Ты очень красив, — несколько удивленно заметила она, оглядывая его и одновременно снимая кружевной пеньюар и розовую шелковую рубашку. — И я красива, верно?

Он лишь молча кивнул. Ему было не о чем беспокоиться: Аннемари взяла инициативу в свои руки и не собиралась отдавать ее. Более искушенного мужчину насторожило бы ее мастерство, но Ричард не располагал опытом в подобных делах и боялся оказаться в нелепом положении. А подчинившись Аннемари, он ничем не рисковал и вряд ли сделал бы неверный шаг, за который она могла бы поднять его на смех.

На главных улицах Бристоля встречалось немало миловидных дам, но пышные юбки скрывали кривые или волосатые ноги, а груди, стиснутые корсетами, без этой поддержки свисали почти до пояса, до трясущегося, словно студень, живота. Однако мистрис Аннемари была совсем другой: она и вправду оказалась красавицей. Ее груди были высокими и упругими, как у Пег, талия — еще более тонкой, бедра — округлыми, ноги — стройными и ровными, живот плоским, а холмик под черной порослью — сочным и соблазнительно пухленьким.

Она еще раз обошла вокруг Ричарда, прильнула к его спине и потерлась о нее, не переставая томно мурлыкать. Ричард ощущал прикосновение волос на ее лобке и вздрогнул, когда она вдруг вонзила наманикюренные ногти ему в плечи и слегка приподнялась, лаская своим холмиком его ягодицы. Стиснув зубы и каждое мгновение опасаясь излиться, Ричард заставил себя стоять неподвижно, пока Аннемари продолжала ласкаться и ворковать. Наконец она опустилась на колени перед ним, откинулась назад так, что ее грудь стала похожей на две округлые пирамиды с алыми вершинами, встряхнула волосами и торжествующе усмехнулась.

— Кажется, — гортанно произнесла она, — мне предстоит играть на безмолвной флейте.

— Попробуйте, мадам, — еле выговорил Ричард, — и через секунду польется мелодия!

Подхватив его яички обеими ладонями, Аннемари улыбнулась.

— Это не важно, милый Ричард. В такой чудесной флейте найдется немало мелодий.

Ощущения были неописуемыми. Закрыв глаза, всецело сосредоточившись на изощренном наслаждении, Ричард старался запомнить как можно больше многочисленных нюансов новых впечатлений. И наконец, смирившись с поражением, ослепленный яркими светящимися пятнами на фоне бархатистой черноты, он запустил пальцы в густые волосы Аннемари, пока она проглатывала его семя.

Она была права: содрогнувшись в последний раз, тиран внизу живота Ричарда вновь восстал и потребовал продолжения.

— Теперь моя очередь, — заявила Аннемари, в туфлях на высоких каблуках прошла к постели и растянулась на ней, выставив на обозрение набухшие малиновые губы в глубокой расщелине между ног. — Сначала — легкий напев языком, затем — марш на флейте и, наконец, тарантелла! И грохот барабанов!

Она получила то, чего потребовала. Стеснение Ричарда давно улетучилось: если мадам желала убедиться в его мастерстве, он был твердо намерен исполнить победную симфонию.

— А ты, оказывается, не только колдунья, но и поклонница музыки, — пробормотал Ричард несколько часов спустя, доведенный до изнеможения. — Нет, даже не пытайся. Флейта надолго умолкла.

— Ты сам не знаешь, на что способен, дорогой, — промурлыкала Аннемари.

— И ты тоже. Но вряд ли ты освоила такой богатый репертуар на жалком подобии моей барабанной палочки. Должно быть, у тебя были и флейты, и кларнеты, и гобои, и даже фаготы.

— А ты образованный человек, милый Ричард.

— Пять лет, проведенных в Колстонской школе, вряд ли назовешь достойным образованием. Гораздо большему я научился, делая оружие.

— Оружие?

— Да, в мастерской одного португальского еврея, опытного оружейника, — объяснил Ричард, который был слишком утомлен, чтобы ворочать языком, но чувствовал, что после «концертов» Аннемари любит поболтать. — Он играл на скрипке, его жена — на клавикордах, а три их дочери — на арфе, виолончели и… хм… на флейте. Я прожил в их доме семь лет и часто пел, потому что им нравился мой голос. В моих жилах есть примесь валлийской крови, а валлийцы — признанные певцы.

— Тебе не занимать чувства юмора, — заметила Аннемари, отводя волосы с его лица. — Его нечасто встретишь у бристольца. Значит, валлийцы славятся и остроумием?

Ричард поднялся, надел белье и принялся натягивать чулки.

— Не понимаю только одного: зачем тебе служить горничной, Аннемари? Тебе следовало бы стать любовницей магната.

Она небрежно отмахнулась.

— Меня забавляет такая работа.

— А откуда у тебя шелковые платья? И эта… девственно-белая комната?

— Подарки миссис Бартон, — презрительно откликнулась она. — Безмозглая старая сука!

— Не смей так говорить! — перебил Ричард.

— Нет, буду! Она сука! Да, сука! Похоже, я шокировала тебя, милый Ричард. — Усевшись на постели, она скрестила ноги по-турецки. — Я обманываю миссис Бартон. Обвожу ее вокруг пальца. Она считает, что поступила умно, поселив меня подальше от своего старого глупого мужа. — Аннемари презрительно приподняла губу. — А сама она вхожа во все лучшие дома Клифтона, где любит похваляться тем, что у нее служит настоящая фр-р-ранцуженка. Ха!

Одевшись, Ричард с усмешкой взглянул на Аннемари.

— Ты хочешь вновь увидеться со мной? — спросил он.

— О да, Ричард, очень!

— Когда?

— Завтра, в тот же час. Миссис Бартон спит допоздна.

— Но нельзя же вечно одурманивать Уилли лауданумом.

— Это ни к чему. Теперь я твоя — зачем думать об Уилли?

— Верно. Тогда до завтра.

В тот день мысли об Уильяме Генри отступили в дальний уголок в голове его отца. Ричард направился прямиком в «Герб бочара», взбежал по лестнице, никому не сказав ни слова, в одежде бросился на постель и проспал до рассвета. Он не выпил ни капли рома.