Колін Маккалоу - Путь Моргана

Ощущая опустошенность, Ричард брел домой, вспоминая о недавнем скандале. Какая мерзость! Как рассказать об этом отцу?

«По крайней мере я выпустил пар, — писал он в письме мистеру Джеймсу Тислтуэйту назавтра, в последний день сентября тысяча семьсот восемьдесят четвертого года. — Не знаю, что нашло на меня, Джимми, но человек, которого я обнаружил в себе, мне не по душе — он слишком озлоблен, мстителен и жесток. Мало того, у меня появилось два предмета, о которых я даже не помышлял, — часы в стальном корпусе и вексель на пятьсот фунтов. Первый я верну Сили Тревильяну, как только утихнет злоба, а второй ни за что не стану предъявлять в банке. Когда я буду возвращать часы хозяину, я разорву вексель у него на глазах. Проклятый ром!

Отец отправил посыльного в Клифтон за моими вещами, поскольку я не желаю видеть Аннемари и никогда не соглашусь встретиться с ней. Она лжива от корней волос до… об этом умолчу. Каким же болваном я был! И это в тридцать шесть лет! Отец утверждает, что с такими женщинами, как Аннемари, мне следовало бы познакомиться лет в двадцать. „Седина в бороду — бес в ребро“, — грубовато заключил он. И все-таки отец — славный человек.

Этот скандал помог мне разобраться в себе, узнать то, о чем прежде я не имел ни малейшего понятия. Как мне стыдно за то, что я предал единственного сына, забыл о нем и его судьбе, едва встретив Аннемари! А вчера я словно очнулся и обнаружил, что ее чары перестали действовать. Возможно, мужчинам положено переживать подобные приключения. Но я нанес оскорбление Господу, и неизвестно, какое наказание он выберет для меня на сей раз.

Прошу, напиши мне, Джимми. Понимаю, тебе нелегко писать после того, что случилось с Уильямом Генри, но я был бы рад получить весточку от тебя. Твое молчание меня тревожит. И кроме того, мне не обойтись без твоих мудрых советов. Сказать по правде, они мне необходимы».

Но даже если мистер Джеймс Тислтуэйт и ответил Ричарду, его письмо не успело дойти до «Герба бочара» к восьмому октября, когда в таверну вошли двое мрачных мужчин в мешковатых бурых одеждах.

— Где Ричард Морган? — спросил один из них и огляделся.

— Это я, — отозвался Ричард, выходя из-за стойки.

Мужчина шагнул к Ричарду и положил руку ему на левое плечо.

— Ричард Морган, именем его величества короля Георга я беру вас под стражу по обвинению, выдвинутому мистером Джоном Тревильяном Сили Тревильяном. — Сделав паузу, он вопросительно произнес: — Уильям Инселл?

Вскрикнув, Уилли забился в угол.

Второй мужчина подошел к нему и взял за плечо.

— Уильям Инселл, именем его величества короля Георга я беру вас под стражу по обвинению, выдвинутому мистером Джоном Тревильяном Сили Тревильяном. Следуйте за нами и не вздумайте оказать сопротивление. За дверью ждут еще шесть человек.

Ошеломленный Ричард перевел взгляд на отца, открыл рот и вдруг понял, что ему нечего сказать.

Судебный пристав резко ткнул его кулаком между лопаток.

— Ни слова, Морган, ни слова. — Он обвел взглядом безмолвных посетителей таверны. — Если кому-нибудь из вас понадобятся Морган и Инселл, ищите их в Ньюгейтской тюрьме.

Бристольская тюрьма Ньюгейт располагалась в двух зданиях неподалеку от медеплавильного завода Уосборо, на Нэрроу-Уайи-стрит. Окруженные восемью судебными исполнителями, Ричард и Уилли вошли в тюрьму через массивные решетчатые ворота, напоминающие опускную решетку крепости. Узкие коридоры, начинающиеся по обе стороны от входа, были первым, что увидел в тюрьме Ричард. Не останавливаясь, старший пристав повернул налево, а его помощники подтолкнули пленников за ним, но сами остались снаружи.

— Заключенные Морган и Инселл! — рявкнул пристав. — Распишитесь.

Мужчина за столом взял два листка бумаги, протянутых приставом.

— И куда, по-вашему, я должен поместить их? — спросил он, ставя на каждом листе вместо подписи большой крест.

— Это твои заботы, Уолтер, а не мои, — бесцеремонно отозвался пристав. — Они доставлены по судебному приказу о передаче арестованных в суд, — добавил он и вышел.

Уилли рыдал, не стесняясь, Ричард держал себя в руках. Первое потрясение прошло, он вновь обрел способность чувствовать и думать, и почему-то ничуть не удивился. В чем его обвиняют? Когда это выяснится? Да, у него остались часы Сили и его вексель, но он же сообщил, что Сили получит свои часы обратно, и не собирался относить вексель в банк. В чем дело?

Из-за тесноты в тюрьмах его наверняка оправдают. Практичные члены бристольской судейской коллегии снисходительны к обвиняемым, способным заплатить отступного и возместить ущерб. Даже если ради этого Ричарду придется по уши влезть в долги, расплатиться с которыми поможет только очередная война, он знал, что родные не бросят его в беде.

— Пенни в день на хлеб, — сообщил тюремщик Уолтер, — пока не состоится суд. Когда вам вынесут приговор, кормить вас будут на два пенни в день.

— Мы умрем с голоду, — не задумываясь, отозвался Ричард.

Тюремщик вышел из-за стола и ударил Ричарда по лицу так сильно, что разбил ему губу.

— Придержи язык, Морган! Здесь ты будешь жить и умрешь по моим правилам и так, как мне заблагорассудится. — Вскинув голову, он проревел: — Шевелитесь, ублюдки!

В комнату ввалились двое мужчин, вооруженных дубинками.

— В кандалы их, — приказал Уолтер, потирая ушибленную руку.

Вытирая кровь манжетой, Ричард вместе со всхлипывающим Уилли направился по коридору, повернул направо и очутился в комнате, чем-то напоминающей мастерскую шорника, только вместо множества кожаных ремней все стены были увешаны железными цепями.

В бристольском Ньюгейте узников заковывали исключительно в ножные кандалы. Ричард стоял неподвижно, пока печальный хозяин мастерской делал свое дело. Браслет шириной в два дюйма, охвативший левую щиколотку Ричарда, запирался, а не держался на заклепках, а с браслетом на правой щиколотке его соединяла цепь длиной в два фута. Цепь позволяла передвигаться семенящим шагом, но не идти и не бежать. Охваченный паникой, Уилли начал отбиваться, однако тут же получил несколько резких ударов дубинками. Ричард, губа которого по-прежнему кровоточила, промолчал. Он поклялся самому себе, что замечание, сделанное в присутствии Уолтера, было из его уст первым и последним. Впредь придется вести себя, как в Колстонской школе, — сидеть тихо, стоять молча, выполнять приказы, не рассуждая, не привлекать к себе внимания.

В конце коридора находилась еще одна решетчатая дверь. Стражник отпер ее массивным ключом, и двух новых узников, Моргана и Инселла, ввергли в преисподнюю. Этот земной ад представлял собой огромную комнату, каменные стены которой непрестанно источали влагу, так что повсюду по их поверхности тянулись длинные известковые «сосульки» — наросты, почерневшие от копоти. Никакой мебели здесь не было и в помине. Каменные плиты пола покрывали слизь и испражнения, испускавшие аммиачную вонь. Закованные в ножные кандалы узники-мужчины казались беспорядочной шевелящейся массой. Большинство сидело на полу, вытянув перед собой ноги, некоторые бесцельно бродили по камере, еле передвигая отягощенные кандалами ноги и волоча за собой цепи, которые то и дело ударялись о ноги сидящих заключенных. Те, кто всю жизнь провел в Бристоле, привыкли к вони — запаху гнили, мочи, экскрементов. Но здесь, в душном помещении, вонь ощущалась острее.

Более-менее осмысленная деятельность происходила лишь в глубине камеры, возле закругленного вверху окна. Хотя Ричард никогда прежде не бывал в Ньюгейте, он пришел к выводу, что за окном находится тюремный погребок, где каждый, у кого найдется несколько монет, может получить кружку рома, джина или пива. Наслушавшись разговоров Дика и кузена Джеймса-аптекаря, Ричард вообразил, что в Ньюгейте то и дело вспыхивают драки из-за денег и выпивки, хлеба и вещей. Но теперь-то он понял, что тюремщики не допускают ничего подобного. Ни у кого из заключенных не хватило бы сил драться. Они голодали; многие, выпив на пустой желудок, дремали или бормотали что-то бессвязное, вытянув перед собой моги и ни на что не обращая внимания.

Уилли преследовал Ричарда по пятам, вцепившись в него, как репей. Куда бы ни поворачивал Ричард, шмыгающий Уилли оказывался рядом, размазывая и о щекам слезы. «Я сойду с ума. Этого я не вынесу. Все же я не стану утешаться ми ромом, ни дешевым джином. В конце концов через несколько месяцев это страшное испытание кончится — когда-нибудь судьи доберутся и до нашего дела, моего и Уилли. Но с какой стати он расхныкался? Что в этом толку?»

За час Ричард успел устать, железные браслеты на щиколотках натирали ноги. Отыскав свободное местечко у стены для себя и Уилли, он сел на пол и с облегченным вздохом вытянул ноги перед собой, тотчас сообразив, почему узники предпочитают именно такую позу. Он сразу перестал чувствовать тяжесть кандалов, цепь и браслеты теперь опирались на пол. Осмотрев свои толстые вязаные чулки, Ричард обнаружил, что за какой-нибудь час на них появилось множество дыр. Так вот почему эти люди старались не двигаться!

Его мучила жажда. Из трубы, вделанной в стену камеры со стороны Фрума, в корыто стекала тонкая струйка; жестяная кружка была прикована цепью к стене. Пока Ричард смотрел на нее, один из бродящих по камере заключенных остановился, чтобы помочиться в корыто. Только тут Ричард заметил, что корыто стоит рядом с четырьмя открытыми ведрами, которым полагалось вмещать испражнения двухсот человек. Если кузен Джеймс-аптекарь прав, пить такую воду нельзя. В камере полным-полно больных.

Стоило Ричарду вспомнить о Джеймсе, как он сам появился за решеткой, в коридоре. За ним шел Дик.

— Отец! Кузен Джеймс! — воскликнул Ричард.

В ужасе вытаращив глаза, оба родственника пробрались к нему.

Впервые с тех пор, как Ричард помнил себя, Дик рухнул на колени и зарыдал. Поглаживая отца по дрожащим плечам, Ричард переглянулся с аптекарем.

— Мы принесли тебе флягу легкого пива, — сообщил кузен Джеймс-аптекарь, показывая мешок. — И немного еды.

Наплакавшись, Уилли забылся беспокойным сном, но Ричард разбудил его, встряхнув за плечо. Ничего вкуснее этого пива он никогда не пробовал! Передав флягу Уилли, Ричард достал из мешка хлеб, сыр и десяток свежих яблок. У него мелькнула мысль, что к этим соблазнительным яствам наверняка потянутся десятки жадных рук, но ничего подобного не случилось. Никто не обратил на него внимания.

Совладав с собой, Дик вытер глаза и нос подолом рубахи.

— Боже мой, какой ужас!

— Отец, не отчаивайся, — без улыбки возразил Ричард. Он боялся, что ранка на губе вновь начнет кровоточить и перепугает Дика. — Рано или поздно состоится суд, и меня оправдают. — Он помедлил. — А нельзя ли договориться, чтобы меня выпустили под залог?

— Пока не знаю, — оживился кузен Джеймс-аптекарь, — но утром я схожу к кузену Генри-юристу и узнаю, есть ли у нас шанс опровергнуть обвинения на суде. Так что не унывай, Ричард. Морганов хорошо знают в Бристоле, к тому же ты фримен, пользующийся уважением. Я знаком с обвинителем — выступая против уважаемых граждан, он обычно не может связать и двух слов.

— Не знаю, почему слухи разнеслись так быстро, — вмешался Дик, — но перед тем как мы отправились в тюрьму, в таверну зашел сеньор Хабитас. Его старшая дочь вышла замуж за сэра Абрахама Айзека Элтона, с которым Хабитас очень дружен. Томас сказал, что сэр Абрахам Айзек наверняка будет председателем суда на твоем процессе, и даже если он прочтет тебе душеспасительную проповедь об искушениях Лилит, обвинение скорее всего снимут. Все зависит от того, какой совет даст судья присяжным. Сили Тревильяна в городе презирают — каждый присяжный мгновенно узнает его и поднимет на смех.

Оба Моргана пробыли в тюрьме недолго, но Ричард был этому только рад. Недавние волнения и легкое пиво незамедлительно дали о себе знать. Ему пришлось усесться на грязное ведро, спустив штаны и белье до колен, на виду у всех узников. Впрочем, никому до него не было дела. Вымыться и вытереться было нечем; Ричарду осталось лишь встать и одеться, не глядя на жидкое зловонное месиво. Такого жгучего стыда он еще никогда не испытывал. С этой минуты ему казалось, что он источает удушливую, омерзительную вонь.

На ночь узников перевели в камеру этажом выше — еще одну огромную комнату, где коек было слишком мало, чтобы на них разместились все. Несколько коек уже было занято узниками, пролежавшими весь день в лихорадке; некоторые из них не шевелились, как мертвые. Ричард и Уилли еще не утратили проворства, поэтому быстро разыскали свободные койки и захватили их. Ни матрасов, ни простыней, ни подушек, ни одеял здесь не оказалось. Повсюду виднелись засохшие испражнения и рвота.