С виду фургон ничем не отличался от того, что привез Ричарда из Бристоля в Глостер, — он был запряжен восемью битюгами, парусиновый тент крепился на железных дугах. Но внутри новый фургон выглядел иначе: вдоль боковых стенок стояли длинные скамьи, на каждой из которых свободно могли разместиться шестеро мужчин. Их вещи сложили на дно фургона между скамьями, и Ричард понял, что на каждом ухабе и колдобине сундуки будут подпрыгивать и разъезжаться. Нечего и надеяться на то, что в такое время года, в середине дождливой зимы, дорога окажется ровной.

Заключенных сопровождали двое надзирателей, которые устроились не внутри фургона, а под навесом на козлах, рядом с возницей. Неусыпный надзор за заключенными был излишним: как только их усадили на скамью, еще одну длинную цепь пропустили под левым наручником каждого и приковали к полу. Если бы кто-нибудь задумал побег, ему пришлось бы бежать вместе с пятерыми товарищами.

Места в фургоне заключенные выбрали себе заранее. Кутаясь в пальто на теплой подкладке, Ричард уселся на край скамьи, напротив Роджерса, вожака молодежи.

— Долго нам ехать? — спросил Айк.

— Если в день мы будем проезжать шесть миль, можно считать, нам повезло, — с усмешкой откликнулся Ричард. — Должно быть, тебе еще не доводилось путешествовать в фургоне, Айк. Сколько времени займет поездка, я не знаю. Смотря какую дорогу выберет возница.

— Через Челтенхэм и Оксфорд, — откликнулся бывший грабитель, принимая шутку за чистую монету. — А где находится Вулвич, я не знаю. В Оксфорде я еще бывал, но в Лондоне — ни разу.

Ричард наизусть заучил главу о Лондоне из своей книги по географии.

— Оксфорд расположен довольно далеко от Лондона, к востоку, но на южном берегу Темзы. Не знаю, предстоит ли нам переправляться через реку, — в конце концов, нас везут на корабли, стоящие у берега Темзы. Если мы двинемся через Челтенхэм и Оксфорд, значит, до Вулвича сто двадцать миль пути. — Он сделал паузу, занятый мысленными подсчетами. — Со скоростью шесть миль в день мы покроем это расстояние примерно за три недели.

— Мы будем трястись в фургоне три недели?! — в ужасе переспросил Билл Уайтинг.

Его товарищи дружно расхохотались.

— Не бойся, от скуки ты не помрешь, Билл, — успокоил его Тэффи. — Нам придется вылезать из фургона раз по десять на дню.

Он был прав. Однако возница отнесся к пассажирам не столь заботливо, как Джон — к Ричарду и Уилли. Путникам не довелось ночевать в амбарах, под теплыми попонами; их кормили только хлебом да легким пивом. Каждую ночь они устраивались спать в фургоне, переставляя сундуки на скамьи и вытягиваясь на полу, подкладывая под головы шапки и укрываясь верхней одеждой. Парусиновый тент промок от непрерывных дождей, но, к счастью для продрогших путников, температура не опускалась до нуля. Сапоги имелись только у Айка, а у остальных башмаки вскоре покрылись коркой засохшей грязи до самых кандалов.

Ни Челтенхэма, ни Оксфорда они не увидели: возница предпочел обогнуть оба города вместе со своим грузом, а Хай-Уайком представлял собой единственную улицу на холме, которую так развезло, что лошади запутались в упряжи и чуть не перевернули фургон. Ударяясь об острые углы сундуков, заключенные выбрались из опасно накренившегося фургона и принялись выправлять крен, а Айк Роджерс, который любил лошадей, тем временем успокаивал животных и распутывал упряжь.

Лондон путникам тоже не удалось повидать: один из стражников опустил заднее полотнище тента, лишив узников возможности видеть, что происходит снаружи. Вскоре мерное колыхание фургона сменилось жестокой тряской: он катился по мощеной дороге, а это означало, что впредь заключенным не придется вытаскивать его из жидкой грязи. Снаружи доносился шум: крики, конское ржание, брань, обрывки песен, раскатистый хохот, свидетельствующий о том, что где-то неподалеку находится открытая дверь таверны, глухой стук неизвестных механизмов, изредка — лязг.

С наступлением ночи стражники сунули под парусиновый тент хлеб и кувшин пива и предоставили узников самим себе; те, кому требовалось справить большую или малую нужду, были вынуждены пользоваться ведром. Утром заключенные вновь получили хлеб и пиво и двинулись в путь, прислушиваясь к мешанине звуков, в которой преобладали крики уличных торговцев, и принюхиваясь к новым запахам, в том числе вони гнилой рыбы, мяса и овощей. Бристольцы с усмешками переглядывались, остальные путники с трудом сдерживали тошноту.

Еще две ночи они провели где-то в окрестностях огромного города, а на третий день днем, после двадцати суток пути, кто-то отдернул заднее полотнище тента, и путникам предстал большой мир во всей красе. Перед ними расстилалась могучая река, по серой глади которой то и дело пробегала рябь. Судя по положению бледного зимнего солнца на сероватом небе, они уже пересекли реку и теперь находились на ее южном берегу — в Вулвиче, как догадался Ричард. Фургон стоял у пристани, возле которой на якоре покачивалось обветшалое подобие корабля с едва различимым названием на медной дощечке — «Прием». Ричард нашел его весьма подходящим к случаю.

Надзиратели отомкнули замок на цепи, которой были скованы узники, и велели Ричарду и Айку выходить. Чувствуя дрожь в ногах, они спрыгнули на землю, сопровождаемые товарищами.

— Не забудь, два отряда по шесть человек, — тихо напомнил Ричард Айку.

Их провели по дощатому трапу на корабль прежде, чем кто-нибудь успел оглядеться и увидеть город, раскинувшийся возле пристани. В одном из корабельных помещений узников избавили от цепей, поясов, ручных и ножных кандалов, которые отдали надзирателям из Глостера.

Окруженные сундуками, мешками и узлами, заключенные застыли посреди комнаты, зная, что за ее дверью стоят стражники. Побег был бы возможен, если бы товарищи по несчастью действовали сообща. Но даже если им удастся выбить дверь — как быть дальше?

В комнату вошел незнакомец.

— Скидай верхи! — приказал он.

Заключенные недоуменно уставились на него.

— Верхи долой!

Не дождавшись исполнения своего приказа, незнакомец раздраженно возвел глаза к потолку, затем подбежал к ближайшему заключенному, которым оказался Ричард, сбил с него шляпу и принялся стаскивать пальто и сюртук.

— Похоже, он приказывает нам снять верхнюю одежду.

Все подчинились. Но следующий приказ, отданный на непонятном наречии, вновь поставил заключенных в тупик.

Незнакомец стиснул зубы, зажмурился и старательно выговорил:

— Спустите штаны, рубашки оставьте.

Его требование тут же было исполнено.

— Готово, сэр! — крикнул незнакомец. В комнату вошел еще один мужчина.

— Откуда вы все? — спросил он.

— Из глостерской тюрьмы, — ответил Айк.

— А, с запада! Тебе придется говорить с ними по-английски, Мэтти, — обратился он к первому незнакомцу, а потом снова заговорил с заключенными: — Я врач. Среди вас есть больные?

Увидев, как присутствующие отрицательно мотнули головами, он кивнул и вздохнул.

— Поднимите подолы рубах, я осмотрю вас. — Он проверил, нет ли на пенисах заключенных твердых шанкров, и вновь вздохнул, не найдя ни одного. — Хорошо, — заключил он. — Вы все здоровы — по крайней мере пока. — И прежде чем покинуть комнату, врач добавил: — Оденьтесь и ждите здесь, и не вздумайте шуметь.

Заключенные послушно оделись и затихли.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Билл Уайтинг, самый болтливый из всей компании, обрел дар речи.

— Кто-нибудь из вас понял, что сказал этот Мэтти? — спросил он.

— Ни слова, — ответил молодой Джоб Холлистер.

— Должно быть, он родом из Шотландии, — предположил Коннелли, вспомнив, что никто в Бристоле не понимал толком Джека-маляра.

— А может, из Вулвича, — высказался Недди Перрот, и все вновь умолкли.

Прошел час. Устав стоять, заключенные расселись, прислонившись спинами к стене и ощущая легкое покачивание пола под ногами. «Мы беспомощны, — думал Ричард. — Мы остались без руля и без ветрил, как эта посудина, которая некогда была кораблем; нас увезли далеко от родного дома, мы понятия не имеем, что нас ждет…» Молодые узники выглядели подавленными, даже Айк Роджерс казался растерянным. А самого Ричарда охватил безотчетный страх.

Вскоре послышались глухое шарканье ног и знакомый лязг цепей. Все двенадцать мужчин зашевелились, встревоженно переглянулись и встали.

— Несут кандалы! — объявил Мэтти, заглянув в дверь. — Всем сесть на пол и не двигаться!

Цепи, оказавшиеся на шесть дюймов длиннее, чем в бристольской и глостерской тюрьмах, были уже прикреплены к железным браслетам — более легким и достаточно гибким, которые мускулистый кузнец легко сгибал вокруг щиколоток и запястий, так что отверстия на обоих концах железных полос совпадали. Вставляя в эти отверстия короткие стержни с широкими головками, кузнец хватал заключенного за ногу и подсовывал под железный браслет тонкую и узкую наковальню. Двух ударов тяжелого молотка хватало, чтобы расплющить головку стержня и превратить его в заклепку, скрепляющую концы браслета.

«Эти оковы мне предстоит носить ближайшие шесть с лишним лет, — думал Ричард, потирая ноющие запястья. — Если бы меня заковали в них всего на полгода, такие прочные заклепки не понадобились бы. А значит, кандалы не снимут даже после того, как нас привезут в Ботани-Бей».

Два кузнеца работали проворно и умело. За каких-нибудь полчаса они успели заковать всех заключенных, собрали инструменты и вышли. В комнате остались два стражника, одним из которых был Мэтти, помощник врача. На этот раз заговорил второй стражник, изъяснявшийся по-английски бегло, но с сильным акцентом. Он не стал прибегать к помощи жаргона лондонского Ньюгейта и всех, кому случалось побывать в этой тюрьме.

— Сегодня вы будете спать и есть здесь, — лаконично сообщил он, постукивая толстым концом дубинки по широкой ладони. — Вам разрешается говорить и ходить по комнате. Ведро вон там. — И вместе с Мэтти он вышел, заперев за собой дверь.

Два паренька из Уилтшира украдкой смахнули слезы; глаза остальных узников были сухими. Все молчали, пока Уилл Коннелли не встал и не попробовал пройтись.

— А эти кандалы легче прежних, — сообщил он, приподнимая одну ногу. — И цепи длиной не меньше тридцати дюймов. В них удобнее ходить.

Ощупав браслеты, Ричард обнаружил, что у них округлые края.

— И края не такие острые. Значит, под них придется подкладывать меньше тряпок.

— Настоящие кандалы, — подытожил Билл Уайтинг. — Хотел бы я знать, какая работа нам предстоит?

Незадолго до наступления ночи узникам принесли легкое пиво, черствый черный хлеб и вареную капусту вперемешку с луком.

— Это не по мне, — заявил Айк, с отвращением отталкивая миску с капустой.

— Поешь, Айк, — посоветовал Ричард. — Мой кузен Джеймс говорит, что мы должны есть побольше овощей, чтобы не заболеть цингой.

Предостережение не вразумило Айка.

— Это месиво нас не спасет.

— Верно, — согласился Ричард, попробовав капусту. — Но нельзя же питаться одним хлебом.

Приунывшие, лишенные общества женщин, узники расположились на полу в тесной комнате без окон, завернувшись в одежду и подложив под головы шапки. Постепенно покачивание судна усыпило их.

На следующее утро под моросящим серым дождем узников повели с судна на причал. До сих пор с ними не случилось ничего ужасного; стражники выглядели тупыми и жестокими, но, поскольку заключенные выполняли все приказания, дубинки бездействовали. Деревянные сундуки вновь прибывших вызывали всеобщее любопытство, но никому и в голову не пришло обыскать их. Лишь позже узники узнали, кому положено проводить обыск. Когда их выстроили на причале, какой-то пухлый коротышка в старомодном парике и таком же наряде сбежал по трапу, ведущему от ветхого корабля, простирая руки и сияя улыбкой.

— А, еще дюжина из Глостера! — радостно воскликнул он с акцентом, который, как впоследствии выяснилось, был шотландским. — Доктор Мидоуз уже говорил, что вы — прекрасные экземпляры, и теперь я вижу, что он был прав. Я мистер Кэмпбелл, а это — мое творение. — И он величественно взмахнул рукой. — Плавучие тюрьмы! Они гораздо удобнее Ньюгейта и, в сущности, любой другой тюрьмы. У вас есть вещи? Отлично. Позор тем, кто отказывает заключенным в праве на имущество. Нил! Нил, где ты?

Человек, который был точной копией Кэмпбелла, вынырнул откуда-то из люка корабля, сбежал на причал и остановился, отдуваясь.

— Я здесь, Дункан.

— Прекрасно! Я не хотел упускать случай показать тебе этих замечательных ребят. Мой брат помогает мне, — объяснил мистер Кэмпбелл так, словно считал заключенных равными себе. — Его попечению поручены «Юстиция» и «Блюститель», а я слишком занят моей дорогой «Церерой» — она великолепна! Новенькая, как с иголочки! Разумеется, вы отправитесь на «Цереру». Как удобно, что вас ровно двенадцать и что вы настолько здоровы. Два отряда для двух новых черпалок. — От удовольствия он начал пританцовывать. — Прекрасно, прекрасно! — И он ринулся прочь, увлекая за собой безропотного брата.