— Мы могли бы внести свою лепту, — заметил Ричард. — Я родом из Бристоля, мне знаком запах вашего табака — это «Рикетс». Должно быть, в Вулвиче и даже в Лондоне он не всякому по карману. Я постараюсь найти способ присылать вам лучший табак от Рикетса, мистер Партридж, если вы дадите мне адрес. Боюсь, если табак попадет ко мне на «Цереру», его отнимет мистер Сайкс.

— Неплохо придумано, — отозвался польщенный мистер Партридж. — Помогите мне зарабатывать по шиллингу в день, и я буду кормить вас обедом. А табак можешь присылать в таверну «Утки и селезни» в Пламстеде.

Поначалу Айку Роджерсу и его отряду не везло, но после нескольких совещаний с Ричардом и его товарищами работа закипела вовсю, и вскоре товарищи Айка удостоились похвал черпальщика, уроженца Грейвсенда.

Досаднее всего было то, что новая работа оказалась грязной. С головы до пят заключенные были перепачканы черным зловонным илом, им же были заляпаны цепи, проходящие вдоль борта баржи на уровне пояса, он капал с ковша, брызги летели во все стороны, пока ковш опорожняли. К концу первой недели новенькая баржа ничем не отличалась от остальных ветхих посудин.

Однажды, спустившись в трюм с лопатой, чтобы разровнять вязкий ил вперемешку с разнообразным мусором, Ричард принял важное решение и обратился к своим товарищам:

— У кого-нибудь из вас стерты ноги?

— У меня, — откликнулся Тэффи. — Здоровый такой волдырь, папочка.

— Тогда сегодня, когда мы вымоемся, я дам тебе целебную мазь, но ты будешь беречь ногу, пока ранка не затянется. Мне надоело слушать, как жидкая слизь хлюпает в башмаках. Как только потеплеет, я попрошу у мистера Партриджа, — его товарищи застыли в ожидании, — разрешения снимать обувь и работать босиком. А до тех пор мы будем босиком спускаться в трюм.

Хорошо еще, заключенным разрешали мыться, что они и проделывали каждый вечер, спускаясь на нижнюю палубу «Цереры». Одного вида ила со дна Темзы было достаточно, чтобы убедить товарищей Ричарда следовать его примеру — раздеваться и мыться с мылом у помпы, тщательно промывая грязные цепи и кандалы. Кроме того, Ричард заключил удачную сделку с Уильямом Стенли из Синда, по условиям которой Мики стал Днем стирать запачканную одежду самого Ричарда и его товарищей. Стирать одежду на корабле не возбранялось — благодаря заботам мистера Дункана Кэмпбелла, хитроумного подрядчика-шотландца.

Беспокоясь о своих доходах, мистер Кэмпбелл распорядился выдать подопечным новую одежду — это случалось раз в год и произошло как раз через четыре дня после прибытия заключенных из Глостера. Каждый обитатель «Цереры» получил две пары штанов из грубой и плотной льняной ткани, две рубашки из той же ткани в клетку и одну куртку без подкладки. Заключенные из Глостера вскоре обнаружили, что неровные швы штанов натирают кожу, но, к счастью, штанины у всех, кроме Ричарда и Айка, спускались ниже щиколоток. Впрочем, рост Айка чудесным образом уменьшился на несколько дюймов, однако, поскольку он был новичком на «Церере», этого не заметил никто, кроме его товарищей из Глостера, а они предпочли держать язык за зубами.

В тюремных штанах человеку среднего роста было незачем подкладывать тряпки под ножные кандалы или надевать чулки для защиты от холодного ветра с Темзы. Ричард, которого Лиззи Лок научила держать в руках иголку, подрезал слишком длинные штанины Джимми и надставил собственные. Айк предложил Уильяму Стенли кружку джина в обмен на обрезки ткани и попросил Ричарда удлинить ему штаны. Эту грубую одежду заключенные сочли замечательным изобретением. Плотные, хорошо отстирывающиеся штаны цвета ржавчины разительно отличались от привычных панталон того времени, прикрывавших только колени. Если панталоны спереди имели широкий лоскут ткани, держащийся на поясе на пуговицах, то у льняных штанов спереди был вертикальный ряд пуговиц, от гениталий до пояса. Справлять малую нужду в таких штанах было гораздо проще.

Мистер Джеймс Тислтуэйт появился на «Церере» на второе воскресенье после того, как туда привезли заключенных из Глостера. Стоя в дверях, он обменялся дружеским рукопожатием с мистером Сайксом, шагнул через порог и уставился на алые стены камеры, точно не веря своим глазам.

— Джимми! Джимми!

Друзья без стеснения обнялись и отстранились, оглядывая друг друга. С тех пор как они виделись в последний раз, прошло без малого десять лет, и эти десять лет заметно изменили их обоих.

Ричард сразу заметил, что мистер Тислтуэйт производит впечатление процветающего джентльмена. Его костюм цвета красного вина был сшит из лучшей ткани и украшен блестящими пуговицами, на голове красовался пышный парик, шляпа была отделана золотым галуном, а золотой брелок, часы и начищенные до блеска черные сапоги довершали картину. У Джимми округлился живот, лицо пополнело, морщины на нем разгладились, хотя красные жилки на крупном носу приобрели пурпурный оттенок. Водянистые, налитые кровью голубые глаза светились любовью.

На взгляд мистера Тислтуэйта, в Ричарде сосуществовали два человека, по очереди выступающих на первый план, — прежний Ричард и неразрывно связанный с ним новый и неузнаваемый. Господи, как он похорошел! Как ему это удалось? Короткий ежик волос заметно потемнел, а обветренное лицо по-прежнему изумляло безупречной чистотой кожи. Ричард был гладко выбрит и умыт, расстегнутая воскресная рубашка обнажала мускулистую грудь. Неужели ему не холодно? В кроваво-красной камере зуб на зуб не попадал, но Ричард, похоже, совсем не мерз. Его башмаки и чулки тоже были чистыми, а цепи… Боже мой, кандалы на ногах терпеливого, дружелюбного Ричарда Моргана! Видеть их было невыносимо. Но разительнее всего изменились серовато-голубые глаза. Прежде они были мечтательными, в них то и дело мелькала улыбка, придающая лицу мягкое, задумчивое выражение. Теперь же взгляд Ричарда стал прямым и сосредоточенным, мечтательность и улыбка исчезли без следа, а выражение его лица никак нельзя было назвать мягким.

— Ричард, как ты повзрослел! Я ждал любых перемен, но только не этих. — Мистер Тислтуэйт дернул себя за нос и растерянно заморгал.

— Уильям Стенли, это мистер Джеймс Тислтуэйт, — представил Ричард друга морщинистому невысокому человечку, который вертелся поблизости. — А теперь отойди и не мешай нам. Оставьте нас в покое, слышите? Позднее я познакомлю вас с другом. Уединение, — продолжал он, повернувшись к Джимми, — редкостная роскошь на борту «Цереры», однако заполучить ее все-таки можно. Ну присядь.

— Так ты здесь за старшего? — с удивлением спросил Джимми.

— Нет, что ты! Просто при необходимости я умею настоять на своем — впрочем, как и все люди. Быть старшим — значит никому не давать спуску, а я не стал разговорчивее, чем в Бристоле. И власть мне ни к чему. Всему виной обстоятельства, Джимми. Иногда эти люди ведут себя не лучше, чем овцы, а я не хочу, чтобы их отправили на бойню. За исключением Уилла Коннелли, еще одного бристольца и бывшего ученика Колстонской школы, никто из моих товарищей не умеет думать. А меня от Уилла Коннелли отличает лишь то, что я знаком с кузеном Джеймсом-аптекарем. Если бы не его доброта ко мне, Ричарда Моргана уже давно не было бы в живых. Я стал бы подобием вон тех ирландцев из Ливерпуля, превратился бы в рыбу, вытащенную из воды. — И он расплылся в ослепительной улыбке, взяв мистера Тислтуэйта за руку. — А теперь расскажи о себе. Каким важным ты стал!

— Я могу позволить себе выглядеть важной особой, Ричард.

— Стало быть, ты женился по расчету, как и подобает истинному бристольцу?

— Нет, хотя женщины помогают мне зарабатывать деньги. Перед тобой человек, который ублажает дам, сочиняя романы — само собой, под псевдонимом. Чтение романов совсем недавно вошло в моду — вот к чему привело то, что мы позволили женщинам учиться читать, но запретили все остальное! Издание книг и публикация отдельных глав в журналах приносят больший доход, чем сочинение памфлетов. В каждом приходе, округе, поместье и гостинице полным-полно прекрасных читательниц, поэтому моя аудитория велика, как сама Великобритания, тем более что в Шотландии и Ирландии дамы тоже увлеклись чтением. Мало того, мои книги читают и в Америке! — Он состроил гримасу. — Теперь я больше не пью ром мистера Кейва. Сказать по правде, я давно забыл вкус рома. Теперь я смакую только лучший французский коньяк.

— Ты женат?

— Нет, зато у меня есть две любовницы, обе они замужем за сущими ничтожествами. Этого мне достаточно. А теперь расскажи о себе, Ричард.

Ричард пожал плечами:

— Мне почти нечего рассказывать, Джимми. Три месяца я провел в бристольском Ньюгейте, целый год — в глостерской тюрьме и вот уже две недели нахожусь на борту «Цереры». В Бристоле я читал книги, в Глостере ворочал камни. А на «Церере» я черпаю со дна Темзы грязь, которой не сравниться с бристольским илом в часы отлива. Особенно тяжко бывает находить в этой грязи трупики младенцев.

После этого собеседники перешли к более важным денежным вопросам и заговорили о том, как понадежнее спрятать золотые монеты.

— С Сайксом можно поладить, — сообщил Джимми. — Я сунул ему гинею, и теперь он готов лизать мне сапоги. Так что унывать незачем. Я добьюсь, чтобы Сайкс разрешил покупать любую еду и напитки — не только тебе, но и твоим друзьям. Ты окреп, но стал тонким, как жердь.

Ричард покачал головой:

— Нет, Джимми, не надо ничего, кроме легкого пива. Здесь почти сотня мужчин, не считая тех двух-трех, которые умирают чуть ли не ежедневно. Каждый заключенный зорко следит за тем, сколько еды достается его товарищам. Нам надо только сохранить те деньги, которые у нас уже есть, и при необходимости попросить у тебя еще немного. Нам посчастливилось встретиться с черпальщиком, который любит свою работу, а на Темзе полно лодок, доставляющих провизию. В полдень на барже мы получаем сытный обед: за два пенса с каждого можно купить что угодно, от соленой рыбы до свежих овощей и фруктов. Айку Роджерсу и его молодежи тоже удалось поладить с черпальщиком.

— Верится с трудом, — с расстановкой ответил Джимми. — Но ты стал целеустремленным, и, похоже, это тебе по душе. Вот к чему приводит ответственность.

— Меня поддерживает вера в Бога. Я не утратил ее, Джимми. Для каторжника мне несказанно повезло. В Глостере Лиззи Лок стерегла мои вещи и научила меня держать в руках иглу. Кстати, шляпа привела ее в восторг — не знаю, как и благодарить тебя. Нам недостает общества женщин — по причинам, которые я объяснял в одном из писем. Зато я сумел сохранить здоровье и не утратил способности мыслить. Здесь, среди одичавших каторжников, мы смогли отвоевать себе нишу — благодаря одному алчному жокею и амбициозному черпальщику, в котором рвение методиста сочетается с пристрастием к рому, табаку и праздности. Сомнительные соседи, но я видал и похуже.

Рядом на столе стоял фильтр Ричарда, и он как бы невзначай погладил его ладонью. По камере с красными стенами пробежали любопытные шепотки и ропот. Гость Ричарда вызвал острую зависть у его соседей. Реакция заключенных на беспечный жест Ричарда заинтриговала мистера Тислтуэйта, которого охватило желание разгадать эту тайну.

— Если у заключенного есть хоть немного денег, алчность — его лучший друг, — продолжал Ричард, дружески прикладывая ладонь к фильтру. — Человеческая жизнь в тюрьме не стоит и тридцати сребреников. Сильнее всего я сочувствую уроженцам Нортумберленда и Ливерпуля — у них и гроша на всех не наберется, они чаще прочих умирают от болезней и безысходности. Но некоторых будто опекает Господь — они выживают. А вот лондонцы, живущие палубой выше, поразительно выносливы и наделены хитростью голодных крыс. Кажется, они живут по иным правилам, словно огромные города — это целые государства и их жители по-другому воспринимают жизнь, не так, как мы. Но я не верю многому, что слышу о лондонцах здесь, на «Церере». На этот корабль свезли заключенных со всей Англии. Наши тюремщики продажны, среди них полно извращенцев. Не забывай и о существовании таких, как Уильям Стенли из Синда. Он доит заключенных усерднее, чем крестьянка — любимую корову. И все мы — от Хэнкса и Сайкса до пьянчуг, доносчиков, провинциалов, лондонцев и умирающих бедолаг — идем по веревке над огненной пропастью. Шаг в сторону — и мы погибли. — Он глубоко вздохнул, удивленный собственным красноречием. — Ни один человек в здравом уме не назовет нашу жизнь игрой, но у нее с игрой есть немало общего. Чтобы выиграть, необходимы смекалка и везение, и, похоже, везением Бог меня не обделил.

Слушая эту речь, мистер Тислтуэйт вдруг понял, что именно в Ричарде с давних пор интриговало и мучило его. Жизнь Ричарда в Бристоле была подобна колыханию плота, который окружающие тянут в разные стороны, повинуясь своим прихотям. Несмотря на все беды и радости, он оставался пассивным плотом. Даже после исчезновения Уильяма Генри он не обрел руль и паруса. Сили Тревильян вверг его в океанскую пучину, где плоту неизбежно предстояло затонуть. Но в этом океане Ричард встретил товарищей по несчастью, неспособных держаться на плаву, и взял их под опеку. Тюрьма даровала ему путеводную звезду, а его паруса надувала сила воли, о существовании которой в себе Ричард не подозревал. Будучи человеком, которому мало любить самого себя, он посвятил свою жизнь спасению друзей — тех самых, которых судьба вынесла из глостерской тюрьмы на простор чуждых и бурных морей.