— Ричард, да ты знаешь все на свете! — восхищенно воскликнул Джо Лонг.

— Я почти ничего не знаю, Джо. Вот мой кузен Джеймс — неисчерпаемый источник знаний. Я многое узнал, беседуя с ним.

— Должно быть, ты слушал его в оба уха, — заметил Билл Уайтинг и отступил, любуясь плодами своих трудов. — У побелки есть одно достоинство: даже когда люки задраят, при белых стенах в камере будет казаться не так темно. — И он обнял Уилла Коннелли за плечи. — А если сесть за стол прямо под кормовым люком, Уилл, нам хватит света, чтобы читать!

В начале апреля на корабль привезли всех каторжников, а тем временем строительство юта и полубака продолжалось. Заключенные и не подозревали, что майор Росс по-прежнему слал властям письма об условиях на «Александере», чтобы капитану и в голову не пришло прервать строительство. Капитан Синклер предусмотрел новое помещение для своего экипажа и распорядился соорудить вдоль бортов трехфутовые сходни, ведущие от кубрика к гальюнам. Пока шла постройка, каторжникам, оставшимся на борту «Александера», было не на что жаловаться: люки не запирали, им разрешили пользоваться матросскими гальюнами, а не ведрами. Над носовым люком соорудили рубку — строение, напоминающее собачью конуру с изогнутой крышей, чтобы коки не мокли под дождем, отправляясь в трюм за дровами. Рубку возвели и над кормовым люком, ведущим в кормовые помещения нижней палубы, а два люка над камерой для каторжников снабдили железными решетками, к которым крепились прочные крышки.

«Когда мы выйдем в море, люки задраят, — размышлял Ричард, — и мы опять будем сидеть в темноте, без света и воздуха».

Несмотря на то что теперь каторжникам каждый день давали свежее мясо и овощи и выпускали их погулять по верхней палубе, число больных на «Александере» увеличивалось. Умер Уилли Уилтон, первый из уроженцев запада, но не от болезни, напоминающей свинку. Простудившись на палубе в холодную погоду, он начал гулко кашлять. Врач Балмен прописал ему горячие припарки, размягчающие и вытягивающие мокроту, но хотя такое же лечение назначил бы любой врач свободному бристольцу, Уилли не выжил. Припарки были единственным известным средством от пневмонии. Смерть товарища потрясла Айка Роджерса. Сам Айк уже не походил на того самоуверенного грабителя, с которым Ричард познакомился в глостерской тюрьме, — его неуживчивость и драчливость были показными. Под этой маской скрывался ранимый человек, любящий лошадей и свободу.

Смерть Уилли не была единственной: к концу апреля скончались еще двенадцать каторжников. Пехотинцев тоже косили болезни — лихорадка, воспаление легких, горячка, паралич. Трое перепуганных рядовых сбежали, четвертый совершил побег в последний день месяца. Сержанта, барабанщика и четырнадцать рядовых отправили в госпиталь, найти им замену не удавалось. «Александер» снискал репутацию «корабля смерти» и постоянно поддерживал ее. То и дело семьдесят каторжников перевозили на берег, а камеру обрабатывали уксусом и дегтем, окуривали и покрывали новым слоем побелки. Каждый раз отряд Ричарда обнаруживал, что донные отсеки забиты грязью.

— Лучше бы этих трюмных помп вообще не было, — с отвращением повторял Мики Деннисон. — Они неисправны.

Скончались еще три человека. С начала апреля умерли уже пятнадцать заключенных, их общее число сократилось с двухсот десяти до ста девяносто пяти человек.

Одиннадцатого мая, через четыре месяца после того как заключенных привезли на «корабль смерти», прошел слух, что губернатор Филлип наконец-то прибыл на флагманский корабль «Сириус» и что завтра одиннадцать судов отправляются в плавание. Но слухи не подтвердились. Экипажу грузового судна «Фишберн» уже давно не платили жалованья, поэтому матросы отказались поднять якорь. Обитателям нижней палубы «Александера» наконец-то выдали одеяла — по одному на двух человек. Возможно, таким способом начальство решило возместить обыск, который по неизвестной причине предприняли пехотинцы. За обыском наблюдал сам майор Росс, поэтому никто из заключенных не пострадал и не лишился собственности.

Тринадцатого мая через час после рассвета — приближался день летнего солнцестояния, рассветало рано — Ричард проснулся и обнаружил, что «Александер» движется, балки потрескивают, об обшивку плещут волны, слегка раскачивая судно. Айка сразу затошнило, но ему вовремя подставили деревянную миску умершего Уилли, которую взялся своевременно опорожнять Джо Лонг.

В тот же день Роберт Джеффрис умер от пневмонии: одеяла были выданы слишком поздно.

Обогнув острые скалы у западной оконечности острова Уайт, «Александер» прибавил скорость и пошел быстрее, чем по пути из Тилбери в Портсмут. Судно раскачивалось, его нос поднимался и опускался, отчего у большинства каторжников началась тошнота. Подташнивало и Ричарда, но после того как его один раз вырвало, ему стало легче. Может, бристольцы от природы наделены способностью переносить морскую болезнь? Точно так же чувствовали себя остальные уроженцы Бристоля — Коннелли, Перрот, Дэвис, Краудер, Мартин и Моррис. Тяжелее всех пришлось деревенским жителям, однако ни один из них не мучился так, как Айк Роджерс.

На следующий день лейтенант Шарп и врач Балмен спустились в кормовой люк — неуклюже, но сумев сохранить достоинство. Пока Шарп и Балмен ходили по проходам, держась за края нар, двое рядовых унесли труп Роберта Джеффриса. Шарп старался не коснуться руками следов рвоты. Распоряжения остались прежними: заключенные должны были мыть пол, опустошать ведра, содержать в порядке нары, даже если им нездоровилось. Испачканные рвотой одеяла, тюфяки и одежду следовало немедленно стирать.

— Если они каждый день будут осматривать камеру, она засияет чистотой, — усмехнулся Коннелли.

— Не надейся, — осадил его Ричард. — Это решение Бал-мена, а не Шарпа, но Балмену недостает последовательности. Желудки у всех уже пусты, самое худшее, что нам предстоит, — понос. Половина заключенных не в силах встать, многие из них ни разу в жизни не стирали одежду. Мы остаемся опрятными только благодаря моему кузену Джеймсу и моей настойчивости да еще тому, что остальные заключенные боятся меня пуще воды. — Он усмехнулся. — Но если бы они привыкли мыться, в камере стало бы гораздо чище.

— Ты странный человек, Ричард, — задумчиво произнес Уилл Коннелли. — Можешь возражать сколько душе угодно, но ты — прирожденный вожак. — Он закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. — Мне уже лучше, попробую почитать. — Он уселся на скамью возле среднего стола, под открытым люком, разложил рядом три тома «Робинзона Крузо», нашел страницу, на которой остановился, и вскоре погрузился в чтение, забыв о качке.

Ричард присоединился к нему с географическим справочником. После побелки стен в камере действительно стало светлее.

К тому времени как «Александер» миновал Плимут, большинство каторжников оправились от морской болезни — исключение составляли только Айк Роджерс и еще пятеро несчастных. Постепенно узники привыкали передвигаться по проходам между столами, не обращая внимания, что палуба то и дело уходит из-под ног. Упражняясь в этом искусстве, Ричард познакомился с Джоном Пауэром, еще одним прирожденным вожаком.

Пауэр был стройным молодым мужчиной, гибким и ловким, как кот, с горящими темными глазами и странной привычкой бурно жестикулировать во время разговора. Он напоминал француза или итальянца, по только не англичанина, голландца или немца. Казалось, его постоянно гнетет неиссякаемый запас энергии и энтузиазма. Судя по глазам, ему нравилось рисковать.

— Ричард Морган! — воскликнул Пауэр, когда Ричард проходил мимо его нар, расположенных в углу, возле носовой переборки. — Ты на вражеской территории.

— Я тебе не враг, Джон Пауэр. Я мирный человек, который занят своим делом.

— Вот и занимайся им — возле левого борта. А ты и вправду чистюля. Таких я встречал только в Бристоле.

— Да, я родом из Бристоля. Если хочешь, приходи к нам и посмотри, как у нас чисто. Мы содержим себя в порядке. Но никто из нас не говорит на тюремном жаргоне.

— А моим соседям он по душе, хотя сам я не переношу его и матросы тоже. — Пауэр пружинисто спрыгнул с нар и подошел к Ричарду. — А я думал, Морган, что ты гораздо моложе.

— Мне уже тридцать восемь лет, но я не чувствую себя стариком, Пауэр. За пять месяцев, проведенных на «Александере», я немного ослабел, но в Портсмуте нам удалось поработать, и теперь я снова в форме. Нам, бристольцам, пришлось вычерпывать грязную воду из трюма — мы привычны к зловонию. А куда увозили вас — на лихтер, «Твердыню» или «Удачливого»?

— На лихтер. Среди матросов «Александера» у меня много приятелей, поэтому мне и моим товарищам не довелось побывать в Портсмуте — нам хватало места на лихтере. — Он вздохнул и продолжал, размахивая руками: — Если повезет, скоро меня возьмут в команду. Мистер Боунз, третий помощник капитана, пообещал мне. Вот тогда ко мне и вернутся силы.

— А я думал, все время плавания мы проведем на нижней палубе.

— Вряд ли, если мистер Боунз не ошибся. Губернатор Филлип не допустит, чтобы мы сидели без дела, — ведь по прибытии в Ботани-Бей мы сразу должны взяться за работу.

Они дошли до кормовой переборки и бочки с морской водой, а потом повернули обратно. Пауэр искоса бросил взгляд на Уилла Коннелли, склонившегося над сочинением мистера Дефо.

— Вы что, все умеете читать? — с завистью спросил он.

— Нет, только шестеро, в том числе пятеро бристольцев — Краудер, Дэвис, Коннелли, Перрот и я, а еще Билл Уайтинг, — объяснил Ричард. — В Бристоле множество школ для бедняков.

— А в Лондоне таких почти нет. Но я всегда считал, что учиться грамоте — только зря терять время, ведь по любой вывеске сразу можно определить, какой товар увидишь в лавке. — Руки Пауэра словно вели собственную жизнь. — Но теперь я был бы не прочь научиться читать. Книги помогают убить время.

— И отвлекают от мрачных мыслей. Ты женат?

— Еще чего! — Пауэр пренебрежительно отмахнулся. — Женщины — это опиум.

— Нет, они такие же люди, как мы. Среди них попадаются порядочные, коварные и равнодушные.

— А ты повидал всяких? — полюбопытствовал Пауэр, обнажая в улыбке крепкие белые зубы. Он явно не злоупотреблял спиртным.

— Больше хороших, чем плохих, и ни одной равнодушной.

— И был женат?

— Если верить бумагам — дважды.

— Как говорит лейтенант Джонстоун, никаких бумаг здесь нет. — Пауэр злорадно стиснул кулаки. — Представляешь? Филлип так и не удосужился потребовать наши бумаги, поэтому никто здесь не знает, за какие провинности мы отправлены на каторгу и на какой срок. Я воспользуюсь этим шансом, как только мы окажемся в Ботани-Бей.

— Похоже, в министерстве внутренних дел царит такой же хаос, как в бристольском акцизном управлении, — заметил Ричард. Тем временем они подошли к нарам Пауэра, и тот взобрался на них одним плавным движением. Подвижностью он не уступал Стивену Доновану, общества которого Ричарду так недоставало. Конечно, Донован посматривал на него маслеными глазами, но был образованным и свободным человеком, с которым приятно поговорить.

В задумчивости Ричард направился к своим нарам. Любопытно: никто из представителей власти на корабле не знает ни провинности каторжников, ни сроки, которые они должны отбыть… Возможно, Пауэру действительно удастся обмануть губернатора, но может случиться и так, что Филлип сам примет решение и обречет всех заключенных на четырнадцать лет каторги. Зачем везти в такую даль тех, у кого срок заканчивается через шесть месяцев или год? Только теперь Ричард понял, зачем их обыскивали в Портсмуте. Билет на корабль, отправляющийся обратно в Англию, должен стоить недешево, а в планы парламента вовсе не входило платить каторжникам жалованье. Кто-то в свите Филлипа наверняка догадался, что многие каторжники припрячут несколько монет, надеясь вернуться домой. «Вам следовало бы поучиться у мистера Сайкса, майор Росс! Но вы не так жестоки, иначе искали бы деньги совсем в других местах. Я вижу вас насквозь: приверженец кодекса чести, рьяный патриот и защитник подчиненных, шотландец-пессимист, раздражительный, с острым языком, в меру тщеславный и подверженный морской болезни».

Двадцатого мая, пока «Александер» покачивался на невысоких волнах под моросящим дождем, каторжников стали по несколько человек выводить на верхнюю палубу, чтобы снять с них ножные кандалы. Первыми вывели больных, в том числе и Айка Роджерса, который был так слаб, что врач Балмен велел давать ему дважды в день по стакану крепкой мадеры.

Когда Ричард поднялся на палубу, подул ветер, сквозь серую пелену дождя едва просматривались серые волны с белыми гребнями, но небеса изливали свежую, пресную, настоящую воду. Ричарду велели сесть на палубу, вытянув перед собой ноги. Двое моряков сидели рядом на скамейках; один подсунул широкую стамеску под железный браслет, второй молотком принялся сбивать заклепку. Боль была невыносимой, вся сила удара передавалась в кость, но Ричард терпел. Подставив лицо дождю, он чувствовал, как капли стекают по коже, и жадно смотрел на серые рваные тучи. После еще одного ужасающего взрыва боли была освобождена и вторая нога. Ричард ощутил легкость и головокружение, он промок насквозь, но был блаженно счастлив.