— Да, я мастер-оружейник, — виновато признался Ричард. — Но я еще и точильщик, сэр. У моего брата лесопилка в Бристоле, мне часто приходилось точить ему пилы.

— Что же ты до сих пор молчал?

— Поскольку я каторжник, майор Росс, я считал, что будет неразумно распространяться о том, что я умею делать оружие. Мои слова могли быть превратно истолкованы…

— Чушь! — прервал его довольный майор. — Ты сегодня же начнешь разбирать и чинить мушкеты, пистолеты и ружья, какие только есть в лагере. Я немедленно прикажу построить мастерскую и тир — здесь слишком много детей, чтобы проверять оружие, стреляя по бутылкам, расставленным на пнях. Твой подмастерье уже научился точить пилы?

— Так же хорошо, как я сам, сэр.

— Тогда пусть он точит пилы, а ты займешься оружием.

— Майор Росс, для этого мне понадобятся верстак определенной высоты, какой-нибудь табурет и хорошо освещенное помещение. Иначе такую работу не сделаешь.

— Ты получишь все, что тебе понадобится, Морган… Кстати, о ржавчине! Все наше оружие покрыто ржавчиной, от пистолетов до пушек. Половина мушкетов, из которых мы целимся в туземцев или в кенгуру, загораются или дают осечки. Прекрасно, отлично! — Майор торжествующе потер руки. — Я знал, что этот чертов толстяк Синклер присвоил твои инструменты, поэтому сразу после суда схватил его за грудки и сообщил, что у меня есть доказательства тому, что он украл ящик, принадлежащий каторжнику Ричарду Моргану. На следующий день мне принесли его. — И он издал короткий смешок, напоминающий отрывистый лай. — Должно быть, Синклер заглянул в ящик и решил, что его можно выгоднее продать в Лондоне.

— Не знаю, как благодарить вас, сэр, — пробормотал Ричард, жалея, что он не может пожать майору руку.

Майор хлопнул себя ладонью по лбу.

— Подожди-ка! Чуть не забыл: у меня есть еще кое-что для тебя. — Порывшись в куче вещей, принесенных из сгоревшего от удара молнии шатра, он разыскал большую бутылку с вязкой жидкостью. — Помощник врача Балмена получил ее путем перегонки древесного сока, когда месяц назад был… хм… нездоров. Это дерево обнаружил мистер Боуэс Смит до того, как отплыл в Китай. Ему показалось, что сок дерева чем-то напоминает скипидар, только голубоватого цвета. А мистер Балмен попытался отчистить с его помощью ржавую пилу и сказал, что сок действует превосходно.

Ричард слушал майора с невозмутимым видом, поскольку, как и все каторжники, прекрасно знал мнимую тайну офицеров — о том, что мистер Уильям Балмен и мистер Джон Уайт, пылавшие ненавистью друг к другу со времен происшествия с помпами «Александера», в день рождения короля хлебнули лишнего и устроили яростную ссору, которая завершилась дуэлью на пистолетах. Мистер Балмен был ранен в бедро, и губернатору пришлось втолковывать соперникам, что задача врачей — делать кровопускание пациентам, а не друг другу.

— Тогда я приберегу сурьмяное масло и ворвань для ружей, а Эдмундсу отдам эту бутылку — пусть чистит пилы, — решил Ричард и ушел, искренне благодаря судьбу.

Через два дня он устроился под навесом из плотной парусины, за верстаком, на удобном табурете. Майор Росс отнюдь не преувеличивал: все имеющееся в лагере оружие было сплошь покрыто ржавчиной.

— А ты, однако, скрытный малый, Ричард, — заявил Стивен Донован, прибывший, чтобы убедиться в достоверности новых слухов.

Ричард возликовал, увидев его.

— Я считал, что незачем вспоминать о прошлом, мистер Донован, — объяснил он, не скрывая радости. — Но теперь, когда я официально признан оружейником, я могу поговорить об этом и с вами.

Усевшись рядом и подперев рукой подбородок, в течение следующего часа Донован внимательно следил за тем, как Ричард чистит пару пистолетов, принадлежащих майору. Доновану еще не случалось наблюдать за опытным ремесленником, любящим свое дело. Сильные и уверенные руки Ричарда бережно прикасались к оружию; орудуя палочкой, обернутой корпией, он наносил тонкий слой ворвани на пружинный механизм.

— Пружина ослабла, — объяснял Ричард, — поэтому кремень высекает слишком мало искр. А в остальном майор содержит пистолеты в полном порядке. Я уже счистил всю ржавчину и протер их сурьмяным маслом. Кстати, спасибо вам за свадебный подарок — как видите, он пришелся очень кстати. А чем теперь занимаетесь вы?

— Командую шлюпкой, которая привозит в Сидней-Коув пустые раковины. Теперь нам приходится уплывать все дальше от Порт-Джексона — в округе не осталось ни единой раковины.

— В таком случае вам лучше вернуться в шлюпку, капитан. Сюда идет майор Росс, — сообщил Ричард и с довольным вздохом отложил пистолет.

Уловив намек, Донован удалился.

— Готово? — коротко спросил Росс.

— Да, сэр. Осталось только испытать их.

— Тогда идем со мной, — велел майор, принимая из рук Ричарда ящик из древесины грецкого ореха, в котором хранил пистолеты. — Когда ты приведешь мушкеты в порядок, каждую субботу мы будем упражняться в стрельбе, а ты — присутствовать при учениях. Колонии нужны укрепления, но поскольку его превосходительство считает стены с бойницами и орудийные окопы излишней роскошью, мне остается только готовить своих подчиненных к неожиданным атакам. А если нагрянут французы? Ни один корабль, ни одну пушку не удастся перевести в оборонительную позицию быстрее, чем за три часа.

Испытания оружия проводились в бревенчатом строении без передней стенки, засыпанном внутри песком. Мишень представляла собой почерневший срез ствола дерева, прибитый к столбу. Майор прицелился и выстрелил, а тем временем Ричард зарядил второй пистолет. Испытав оба, майор довольно хмыкнул.

— Они стали лучше, чем были, когда я купил их. Завтра же займись мушкетами. А я найду тебе помощника.

«Вот с какими трудностями сталкиваются диктаторы, — думал Ричард. — Надеюсь, найденный Россом подмастерье окажется достаточно терпеливым и трудолюбивым. Починить пистолеты удалось — как честный человек, майор решил пожертвовать своим имуществом на случай, если я окажусь неумехой, — да, для первого раза все сошло удачно, но мне предстоит разобрать, почистить и снова собрать почти двести „смуглых Бесс“, если не больше. Хороший помощник станет подарком судьбы, а непригодный для работы — помехой».

Рядовой Дэниел Стэнфилд был подарком судьбы. Худощавый, светловолосый, невзрачный юноша, он говорил на правильном английском почти без акцента и, отвечая на расспросы Ричарда, объяснил, что поначалу его учила мать, а потом отправила в благотворительную школу. Он питал пристрастие к чтению, а не к рому, и хотя проявлял рвение в учебе, ему хватало ума не мешать наставнику. Он слушал и запоминал, клал инструменты на место и многое умел делать своими руками.

— Забавно, — однажды произнес он, наблюдая, как Ричард разбирает мушкет.

— О чем вы? — спросил Ричард, отвинчивая ствол. — Смотрите, я собираюсь разобрать этот мушкет на отдельные детали. Следите за мной внимательно, не отводя глаз. Убирать штифты надо осторожно, в верном направлении, не применяя грубую силу. Они суживаются к одному концу, поэтому, если выбивать их не в том направлении, их форма изменится, и собрать ружье снова не удастся.

— Забавно то, — повторил Стэнфилд, — что официально вы считаетесь моим подчиненным, а под этим навесом ваш подчиненный — я. Мне неловко, что вы называете меня мистер Стэнфилд, а я вас — просто Морган. Если вы не против, зовите меня Дэниелом, а я буду обращаться к вам мистер Морган — но только здесь, в мастерской.

Ричард удивленно заморгал и улыбнулся:

— Как вам угодно. Я не прочь звать вас по имени. По возрасту вы годитесь мне в сыновья. — Ричард тут же понял, что напрасно произнес эти слова: у него сжалось сердце. «Отправляйся спать, Уильям Генри, засыпай в дальнем уголке моего разума…»

— Всем известно, что вы один из самых покладистых каторжников, — сказал Дэниел через несколько дней, начиная самостоятельно разбирать мушкет. — Нас не интересует, какое преступление вы совершили и почему, но мы, пехотинцы, разбираемся в людях и каждому знаем цену, не задумываясь, кому и насколько повезло в жизни. Вы возглавляете несколько самых спокойных отрядов, вас уважают в лагере пехотинцев — благодаря вам у них меньше работы.

Не поднимая головы, Ричард улыбнулся «смуглой Бесс», лежащей у него на коленях.

Когда майор Росс вызвал к себе Дэниела Стэнфилда, тот заверил, что ни разу не подвергался взысканиям, даже за посещение женского лагеря. Он был всецело предан миссис Элис Хармсворт, которая лишилась младшего сына через месяц после высадки, а мужа-пехотинца — через два месяца. Оставшись вдовой с двумя детьми, она влачила жалкое существование. Только покровительство Стэнфилда помогало ей выжить.

— Мне необходим опытный оружейник, Стэнфилд, — сообщил майор Росс. — Я выбрал вас потому, что вы метко стреляете и умеете работать руками. Среди каторжников я разыскал мастера-оружейника — некоего Ричарда Моргана с «Александера». Его превосходительство губернатор все чаще склоняется к мысли о необходимости основания большого поселения на острове Норфолк, а это означает, что нам понадобятся точильщики и оружейники сразу для двух колоний. Поэтому я отсылаю вас к Моргану учиться азам оружейного ремесла. Если вам предстоит отправиться на Норфолк, вы должны уметь чинить мушкеты. А может, на Норфолке понадобится и точильщик — тогда я отправлю туда Моргана. Но это будет лишь после того, как вы приведете в порядок мушкеты здесь, в Порт-Джексоне. Поэтому начинайте учиться, Стэнфилд, и поскорее.

Зима в Порт-Джексоне оказалась дождливым временем года; уже в начале августа, вскоре после того как отряд Ричарда без горечи распрощался с «Александером», дождь зарядил без перерыва на четырнадцать дней. Ручей вышел из берегов и согнал с места женатых пехотинцев, раскинувших лагерь на берегу, даже песчаная почва превратилась в вязкую грязь, а бревенчатые дома — в ловушки, насквозь продуваемые ледяным ветром. Крытые тростником крыши не просто протекали — сквозь них вода лилась струями; имуществу, сложенному под открытым небом, был нанесен невозместимый ущерб, а губернаторский склад превратился в рассадник плесени, сырости, гнили и ползучих насекомых.

Как всегда, меньше всех пострадали наиболее предприимчивые колонисты. Поскольку ухаживать за огородом было незачем, Лиззи принялась изучать местные деревья, которые хотя и не отличались сочной листвой, зато поражали воображение окраской стволов. Среди них попадались растения с коричневой или сероватой корой, как в Англии, а также с корой множества других цветов и оттенков — белого, серого, желтого, нежно-розового, почти красного, золотистого, кремового, серовато-голубого, насыщенного розовато-оранжевого. На ощупь стволы тоже различались: были гладкими, как бумага, но полосатыми, чуть шероховатыми, точно шелк, или напоминали грубые веревки, пятнистыми, чешуйчатыми, морщинистыми. Ни одно дерево не сбрасывало листья на зиму, зато многие меняли кору.

Этой корой и заинтересовалась Лиззи, узнав, что ею туземцы кроют хижины. Кора представляла собой большие кожистые листы цвета ржавчины. Уговорив Неда Пу сколотить невысокую лестницу, Лиззи принялась укладывать собранную кору поверх пальмовой кровли хижины, сшивая отдельные куски с помощью бечевки и огромной иглы, позаимствованной на складе. Поэтому, когда начались дожди, все течи сразу удалось заделывать заплатками из коры, которую Лиззи хранила в комнате, превращенной в склад. Строительство кирпичных и каменных домиков шло с мучительной медлительностью, и каторжники понимали, что пройдут годы, прежде чем они переселятся в жилье из более прочного материала, нежели стволы пальм или ветки. Решетчатые стены из веток, оплетенных пальмовыми листьями, лучше защищали от холодных дождей, чем напрасно срубленные пальмы.

В сущности, дом отряда был почти уютным. Все товарищи Ричарда продолжали работу даже во время дождей; майор Росс отдал лишнюю палатку точильщикам, как только она освободилась. Сам майор переселился в каменный дом незадолго до начала дождей — за все время, проведенное в колонии, ему впервые повезло. Самое ценное имущество Росса, как и вещи остальных высокопоставленных особ колонии, должно было прибыть на грузовом корабле «Блюститель» — его ждали в Новом Южном Уэльсе со дня на день. То же судно должно было привезти в колонию провизию, коров, лошадей, овец, коз, свиней, кур, индеек, гусей и уток. Лондой оставался безнадежно оптимистичным, считая, что мука, посланная с флотилией, может храниться сколько угодно, и, кроме того, рассчитывал, что в первый же год колонисты соберут огромный урожай зерна, овощей, дынь и других плодов. Но колонисты придерживались иного мнения, и не ошиблись. Запасы черствого хлеба и галет были уже на исходе, свежий хлеб пекли из муки пополам с долгоносиками, а солонина пролежала в бочках так долго, что после вываривания фунтового ломтя едва хватало на четверых. На этой еде да еще на горохе с рисом и существовали каторжники; хлеб теперь выдавали только по воскресеньям, вторникам и четвергам.