Увидев шляпу, Китти невольно ахнула и поморщилась.

– Увы, жена, это не для тебя, – поспешил объяснить Ричард, – а для миссис Ричард Морган.

– Правда? Какая радость! Шляпка роскошная, но мне она не пойдет, к тому же мне не с чем носить ее. И потом, – добавила Китти, – миссис Кинг и миссис Патерсон наверняка сочли бы ее вульгарной.

– Я люблю тебя, Китти. Я очень, очень люблю тебя.

Китти не ответила – она никогда не отвечала на признания в любви.

Подавив вздох, Ричард заглянул в картонку и обнаружил там еще несколько мелких предметов, завернутых в бумагу, – их развернули, а потом небрежно завернули вновь. Странно! Кому понадобилось вскрывать ящик и зачем? За такую шляпу даже самый уродливый каторжник Порт-Джексона мог бы целый год пользоваться услугами лучшей из тамошних потаскух, но шляпу никто не взял. Никто не украл и предметы, завернутые в бумагу. Развернув один сверток, Ричард увидел внутри бронзовую печать, прикрепленную к короткой деревянной рукоятке. Ричард ахнул: на ней были изображены его инициалы Р.М. в окружении наручников с цепями. В остальных свертках оказались палочки малинового сургуча – явный намек.

На дне шляпной картонки лежало толстое письмо с печатью, на ней отчетливо просматривалась эмблема – буквы Дж. Т. и гусиное перо. Судя по отпечаткам грязных пальцев, письмо тщательно прощупали. На миг Ричард задумался о том, кто и зачем открывал картонку.

Должно быть, это сделал кто-нибудь из служащих склада в Порт-Джексоне, надеясь найти внутри золотые монеты. Если бы они лежали на виду, то наверняка попали бы в бедную казну колонии. Ричард знал, что где-то в ящике находятся монеты, но сомневался, что их обнаружили при обыске, – он уже давно понял, что служащим склада недостает воображения.

Среди книг он нашел труд Джетро Талла по сельскому хозяйству, «Британскую энциклопедию», дюжину трехтомных романов, целую подшивку «Бристольского журнала» Феликса Фэрли и лондонские газеты, а также книги Джона Донна, Роберта Геррика, Александра Поупа, Ричарда Драйдена и Оливера Голдсмита, шедевр Эдварда Гиббона по истории Древнего Рима, несколько парламентских отчетов, пачку превосходной бумаги, стальные перья, бутылочки чернил, лауданум, тонизирующие средства и настойки, слабительные и рвотные, флаконы с мазями и десяток форм для отливки свечей.

Немного разочарованная тем, что в ящике не оказалось обеденного веджвудского сервиза, Китти нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Впрочем, она вполне разделяла радость мужа.

– От кого это?

– От моего давнего друга Джимми Тислтуэйта. И моих родных из Бристоля, – объяснил Ричард, снова взяв письмо. – А теперь извини, Китти, я хочу побыть один и прочесть письмо Джимми. Вечером к нам придет Стивен, и за ужином я сообщу вам обоим все новости.

К ужину Китти приготовила хлеб с салатом, но услышав, что Ричард ждет гостя, принялась тушить мясо с клецками – превосходного поросенка, выращенного супругами.

Увидев шляпу, Стивен покатился со смеху, настоял, чтобы Китти примерила ее, и сам завязал ленты пышным бантом.

– По-моему, это шляпа носит тебя, а не ты – шляпу, – весело заявил он.

– И мне так кажется, – подтвердила Китти.

– Ну, как твои родные? – спросил Стивен у друга, убирая шляпу в картонку.

– Все здоровы, кроме кузена Джеймса-аптекаря, – грустно отозвался Ричард. – Он почти ослеп, поэтому передал дело сыновьям, а сам поселился в чудесном особняке на окраине Бата вместе с женой и двумя дочерьми, старыми девами. А мой отец перебрался в таверну «Колокол», потому что корпорация затеяла перестройку улицы и решила снести «Герб бочара». Отцу прислуживает старший сын моего брата, его единственное утешение. Кузен Джеймс-священник пожалован чином каноника, к его бурной радости и гордости. Мои сестры тоже не бедствуют. – На его лицо легла тень. – Из всех моих знакомых умер только Джон Тревильян Сили Тревильян – как пишет Джимми, от невоздержанности, но не уточняет, от какой именно.

– Скорее всего от плотских удовольствий и чревоугодия, – предположил Стивен, уже знающий всю подноготную Ричарда. – И я очень рад этому.

– В письме множество других новостей и даже пикантных сплетен. Во Франции действительно произошла революция, там свергли монарха, но король с королевой до сих пор живы. К вящему изумлению Джимми, Соединенные Штаты Америки так и не распались: в них принята новая конституция, страна быстро богатеет. – Ричард усмехнулся. – Если верить Джимми, единственная причина, по которой взбунтовались лягушатники, – меховая шапка Бенджамина Франклина. Как он там пишет? – Ричард зашелестел страницами. – А, вот оно: «В отличие от американцев, которые научно подошли к разработке парламентской системы, основанной на принципе взаимозависимости и взаимоограничения исполнительной и законодательной власти, французы решили не вводить ее. То, что не определено законом, определяется логикой. Но, поскольку французы лишены способности мыслить логически, ручаюсь, республиканское правительство Франции долго не протянет».

– В этом он прав.

Китти посматривала то на Ричарда, то на Стивена, не вполне понимая смысл разговора, но радуясь тому, что они наконец-то получили вести с другого конца света.

– «В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году король тяжело заболел, и кое-кто пытался добиться назначения принца Уэльского регентом, но король поправился, а принц окончательно погряз в долгах. Он по-прежнему не женат и влюблен в сторонницу римско-католической церкви, миссис Марию Фицгерберт».

– Религия и религиозные различия, – со вздохом заметил Стивен, – величайший бич всего человечества. Почему мы не можем просто жить и не мешать жить остальным? Посмотри на преподобного Джонсона! Он охотно сочетает каторжников браком, но не дает им возможности сначала получше узнать друг друга, поскольку объявляет незаконные совокупления греховными. Ха! – Подавив вспышку гнева, он сменил тему: – Что там еще в Англии?

– Бразды правления по-прежнему находятся в руках мистера Питта. Налоги опять повысили. Введен налог даже на новые вестники, газеты и журналы, а тот, кто дает в них рекламные объявления, должен платить налог в размере двух шиллингов и шести пенсов независимо от размеров самого объявления. Джимми пишет, что мелкие лавочники вынуждены отказаться от рекламы своих товаров: платить такие налоги под силу лишь крупным предпринимателям.

– А Джимми упоминает о том, что первый помощник и экипаж «Баунти» подняли мятеж и изгнали с судна лейтенанта Блая? Сейчас все говорят не только о французской революции, но и о мятеже на «Баунти», – объяснил Стивен.

– По-моему, всеобщее любопытство разжег прежде всего тот факт, что экипаж предпочел сладострастных отахейтских девиц плодам хлебного дерева.

– Безусловно. Что еще пишет Джимми? Похоже, в Англии разразился нешуточный скандал. Говорят, что Блай отнюдь не невинная жертва.

– Насколько известно Джимми, задачей экспедиции, отправленной в Отахейт, было привезти семена и саженцы хлебного дерева – кто-то решил, что его плоды станут дешевой пищей для чернокожих рабов в Вест-Индии, – объяснил Ричард, снова принимаясь листать страницы. – Где же это место… стиль Джимми неподражаем, передать его невозможно. «Офицер флота Уильям Блай сочетался браком с одной жительницей острова Мэн, дядей которой оказался Дункан Кэмпбелл, владелец плавучих тюрем. Как дальше развивались события, неизвестно, но, вероятно, мистер Кэмпбелл познакомил Блая с сэром Джозефом Бэнксом, поглощенным подготовкой к предстоящему плаванию в Отахейт.

Что поражает меня, так это кровосмесительный оттенок союза между королевским флотом и Королевским обществом. Кэмпбелл продал флоту один из своих кораблей – «Бетеа». Новые хозяева переименовали его в «Баунти» и назначили мужа племянницы Кэмпбелла, Блая, капитаном и казначеем «Баунти». Вместе с Блаем в экспедицию отправился некий Флетчер Кристиан, приходящийся кровным родственником жене Блая и племяннице Кэмпбелла. Кристиан не имел чина, но был назначен помощником капитана. Он и раньше плавал вместе с Блаем, и этих двоих давно привыкли считать близкими друзьями, вроде «мисс Молли»… но молчание, Джимми, молчание!»

– Вот здравая оценка положения в Англии! – отсмеявшись, заявил Стивен. – В стране процветает кумовство вплоть до инцеста!

– А что такое инцест? – спросила Китти, уже зная, кто такие «мисс Молли».

– Кровосмешение, половая связь между близкими родственниками, – объяснил Ричард. – Обычно между родителями и детьми, братьями и сестрами, тетками, дядями и племянниками или племянницами.

– Фу! – Китти передернулась. – Но я не понимаю, при чем тут мятеж на «Баунти».

– Это литературный прием, называемый иронией, – пояснил Стивен. – Что еще пишет Джимми?

– Ты сам можешь прочесть его письмо на досуге, – предложил Ричард, – но прежде еще об одной мысли Джимми, достойной упоминания. Он считает, что мистер Питт и парламент смертельно боятся, что после французской и американской революций вспыхнет революция и в Англии, и потому считают колонию в Ботани-Бей необходимым инструментом сохранения власти. В Ирландии начались серьезные беспорядки, среди валлийцев и шотландцев много недовольных. Поэтому Питт намерен включить мятежников и демагогов в список каторжников.

Ричард не стал обсуждать с другом новости в жизни самого мистера Тислтуэйта, а они были превосходны. Создатель пухлых романов для грамотных дам настолько преуспел в своем ремесле, что теперь писал по два романа в год. Деньги непрерывным потоком текли в его сундуки, поэтому он приобрел большой особняк на Уимпоул-стрит, нанял двенадцать слуг, обзавелся четверкой лошадей и любовницей-герцогиней.


После того как Стивен ушел, унося письмо мистера Тислтуэйта, а посуда была вымыта, Китти решилась заговорить. Больше она не боялась высказывать свои замечания: Ричард старательно воздерживался от наставительного тона.

– Должно быть, этот Джимми очень важный человек, – заметила она.

– Джимми? Важный? – Ричард рассмеялся, вспомнив коренастую и тучную фигуру друга, его светло-голубые глаза с красноватыми жилками и пистолеты, торчащие из карманов пальто. – Нет, Китти, он такой же, как многие другие. Он не прочь выпить – когда я жил в Бристоле, Джимми был самым частым посетителем таверны моего отца. А теперь Джимми живет в Лондоне, он сумел сколотить целое состояние. Пока меня держали на «Церере», он помог мне сохранить здоровье и рассудок. За это я буду благодарен ему всю жизнь.

– И я тоже. Если бы не ты, Ричард, мне жилось бы гораздо хуже, – сказала Китти, надеясь польстить ему.

Ричард нахмурился:

– Неужели ты меня не любишь, Китти?

Она ответила ему многозначительным взглядом. Ричард давно перестал сравнивать ее глаза с глазами Уильяма Генри и стал считать их принадлежащими только Китти. Но это не умалило любовь Ричарда к жене.

– Неужели ты меня не любишь, Китти? – повторил он.

– Люблю, Ричард, и всегда буду любить. Но истинная любовь – это совсем другое.

– Ты хочешь сказать, что на мне свет клином не сошелся?

– Нет, ты – вся моя жизнь. – Свои мысли Китти выражала жестами, взглядами, гримасами, когда не находила слов, а сейчас она не могла подыскать верные слова, чтобы объяснить, что происходит с ней. – Знаю, ты считаешь меня неблагодарной, но ты ошибаешься – я по-настоящему благодарна тебе. Просто иногда я думаю о том, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы меня не отправили на каторгу, не отослали так далеко от дома. А если в Англии меня ждет человек, предназначенный мне судьбой, с которым я никогда не увижусь? Если он и есть моя истинная любовь? – Увидев, как изменилось лицо Ричарда, она заторопилась пояснить: – Нет, я счастлива, мне нравится работать в огороде и убирать дом. Я с нетерпением жду, когда появится ребенок, но… Как бы я хотела узнать, чего я лишилась!

Какого ответа она ждет?

– Значит, к Стивену тебя уже не тянет?

– Нет, – уверенно произнесла Китти. – Он прав: это было всего лишь девичье увлечение. Теперь, глядя на него, я удивляюсь самой себе.

– А о чем ты думаешь, когда смотришь на меня?

Китти сжалась, съежилась, словно напроказивший ребенок; заметив это, Ричард пожалел о своем вопросе и о том, что невольно заставил ее солгать. Он понимал, что в эту минуту Китти лихорадочно подыскивает ответ, который удовлетворил бы их обоих, и едва заметно усмехнулся, ожидая исхода этих поисков. Это и есть истинная любовь: Ричард понимал, что его возлюбленная небезупречна, несовершенна, и все-таки любил ее всем сердцем. А Китти истинная любовь представлялась совсем иначе, возлюбленный виделся ей рыцарем в сияющих доспехах, который увезет ее далеко-далеко, посадив перед собой в седло. Когда же она наконец повзрослеет и поймет, что она уже окружена любовью? Ричард сомневался в том, что этот момент когда-нибудь наступит, а со временем решил, что так будет лучше. Два мудреца – слишком много для одной семьи. Его любви хватит на двоих.