Портсмут! Двадцать второго февраля четыре корабля встали на якорь неподалеку от берега. К тому времени странной болезнью заразились и морские пехотинцы, и один из матросов. Этот недуг не походил ни на тюремную лихорадку, ни на дизентерию, тиф, скарлатину или оспу. Поговаривали, что на корабле начинается эпидемия чумы – но почему же на теле больных нет уродливых бубонов?

Три члена экипажа сбежали на украденной шлюпке, пехотинцы были настолько перепуганы, что лейтенанту Шарпу пришлось немедленно отправиться в Плимут на поиски начальников, майора Роберта Росса и первого лейтенанта Джорджа Джонстоуна. Троих рядовых пехотинцев отправили в госпиталь, на судне осталось еще несколько больных.

На следующий день еще один шотландец, лейтенант Джон Джонстон, прибыл на корабль в обществе врача из Портсмута, который бросил беглый взгляд на несчастных, поспешно приложил к лицу носовой платок, велел отправить их в госпиталь и объявил, что болезнь заразна и неизлечима. Он ни разу не произнес слово «чума», но его недомолвки были красноречивее всяких слов. В качестве лечения он предложил свежее мясо и свежие овощи.

Совсем как в глостерской тюрьме, думал Ричард. Когда в ней скапливалось слишком много узников, тюрьма порождала болезни, убивая всех слабых. То же произошло и на «Александере».

– Мы не заболеем, если не будем разгуливать по всей камере и начнем почаще мыть полы, – решил Ричард, – протирать миски и ковши дегтем, фильтровать воду и регулярно принимать по ложке солода. Эту болезнь сюда принесли каторжники с «Юстиции», и я убежден, что она заразна.

Тем вечером им, как обычно, дали черствый хлеб и вареную говядину, но свежую, а не соленую, а к ней – капусту и лук. Эту еду узники сочли амброзией.

А потом про них забыли, как и про распоряжение выдавать свежую пищу. Никто не навещал их, кроме двух перепуганных молодых пехотинцев (Дэви Эванс и Томми Грин куда-то исчезли), приносивших неизменную солонину и черствый хлеб. Дни проходили в тягостном молчании, которое нарушали лишь стоны больных и краткие, раздраженные реплики здоровых. Февраль сменился мартом, март тянулся бесконечно, больные умирали, но трупы никто и не думал выносить наверх.

Когда же люк наконец открыли, то вовсе не затем, чтобы убрать трупы: в грязную, вонючую камеру втолкнули двадцать пять новичков.

– Дьявол! – вскричал Джон Пауэр. – О чем думают эти ублюдки? Здесь полно больных, а к нам подселили целую толпу! Черт бы их всех побрал!

«Любопытный человек этот Джон Пауэр, – думал Ричард. – Он привык верховодить, как старожил лондонского Ньюгейта, хотя изъясняется на простом и понятном английском». Теперь Пауэр завладел не только нарами для больных, но и взял под покровительство новичков. Из двухсот каторжников на «Александере» уцелело сто восемьдесят пять, а вместе с вновь прибывшими их число достигло двухсот десяти.

К тринадцатому марта скончалось еще четыре человека, на нарах разлагалось шесть трупов, некоторые из них лежали здесь уже больше недели. Никто из пехотинцев не решался спуститься вниз и убрать их – все были убеждены, что на корабле свирепствует чума.

Незадолго до рассвета тринадцатого марта решетку люка подняли. Несколько пехотинцев в перчатках и шарфах, прикрывающих рты и носы, вынесли шесть трупов.

– С какой стати? – удивился Уилл Коннелли. – Нет, я ничуть не жалею о том, что их убрали отсюда, но почему они это сделали?

– Похоже, корабль намерена посетить важная персона, – предположил Ричард. – Приведите себя в порядок и держитесь молодцами.

Вскоре после того, как вынесли трупы, на нижнюю палубу спустился майор Роберт Росс в сопровождении лейтенанта Джорджа Джонстоуна, лейтенанта Джеймса Шарпа и человека, манеры которого выдавали в нем врача. Незнакомец был худощавым и длинноносым, с огромными голубыми глазами и завитком светлых волос над широким белым лбом. Гости принесли с собой лампы, их сопровождали десять рядовых пехотинцев, застывших в проходах по правому и левому борту. Рядовые были еще достаточно молодыми, чтобы робеть, но довольно взрослыми, чтобы понять, какое зрелище их ждет.

Камеру залил мягкий золотистый свет, и Ричард наконец-то увидел место своих страданий во всех ужасающих подробностях. Больные занимали тридцать четыре места на нарах, выдающихся в проход между столами, а за ними, вдоль основания фок-мачты, тянулась еще одна переборка – уже, чем возле нар Ричарда. Двухъярусные нары располагались вдоль обоих бортов, их линия нигде не прерывалась. Так вот как они выглядят! Вот как удалось втиснуть двести десять несчастных в помещение шириной тридцать пять футов и длиной менее семидесяти футов! «Мы теснимся, как бутылки на полке. Неудивительно, что многие умирают. По сравнению с этой камерой глостерская тюрьма кажется раем – там мы по крайней мере могли дышать свежим воздухом и работать. А здесь повсюду только мрак и вонь, неподвижность и безумие. Я твержу своим товарищам, что мы обязаны выжить, но можно ли выжить здесь? Боже милостивый, я в отчаянии. В беспросветном отчаянии…»

Все трое морских офицеров были шотландцами, Росс говорил с самым резким акцентом, акцент Джонстоуна был едва уловим. Мрачный рыжеволосый Росс, человек довольно слабого сложения, обладал ничем не примечательным лицом, тонкими, решительно сжатыми губами и холодными, светло-серыми глазами.

Прежде всего он неторопливо прошелся по камере, начав с правого борта. Он шел, как на похоронах, поворачивая голову из стороны в сторону, его шаги были медлительными и размеренными. Приблизившись к нарам для больных, он помедлил, не выказывая ни малейшего страха, осмотрел несчастных вместе с врачом, пробормотал что-то неразборчивое, а врач в ответ решительно закивал. Затем майор Росс обошел нары для больных и начал осмотр левого ряда нар, двигаясь от носа к корме.

Возле Дринга и Айзека Роджерса он остановился, посмотрел на пол, жестом подозвал одного из рядовых и велел ему опорожнить ведра и прополоскать их. Его взгляд устремился на Айка, голова которого лежала на коленях Джо Лонга.

– Этот человек болен, – сказал Росс Джонстоуну. – Переведите его к остальным.

– Нет, сэр, – мгновенно возразил Ричард, слишком потрясенный, чтобы рассуждать здраво. – Среди нас нет больных. Айк чуть не умер от морской болезни, вот и все.

На лице майора отразились ужас и сочувствие; потянувшись, он пожал Айку руку.

– Тогда я понимаю, что ты пережил, – произнес Росс. – Тебе не поможет ничто, кроме воды и сухих галет.

Морской офицер, не понаслышке знакомый с морской болезнью!

Затем Росс перевел взгляд на лицо Ричарда, оглядел его товарищей, отмечая короткие стрижки и влажные тряпки, развешанные на веревке, протянутой между балками. Не ускользнули от его внимания и чисто выбритые подбородки, и то, что эти каторжники держались с достоинством.

– Вы следите за собой, – отметил он, пощупав жесткий тюфяк. – Да, тщательно следите.

Никто не ответил ему.

Повернувшись, майор Росс отошел к скамье, где сквозь открытый люк вливалась струя свежего воздуха. Он не выдал отвращения, ощутив затхлую вонь тюрьмы, и держался вполне непринужденно.

– Я – майор Роберт Росс, – объявил он гулким командным голосом, – командующий морских пехотинцев в этой экспедиции, а также вице-губернатор Нового Южного Уэльса. Только от меня зависит, выживете вы или нет. У губернатора Филлипа много других забот, присматривать за вами поручено мне. Этот корабль не оправдал наших надежд – люди мрут на нем, и я намерен выяснить, по какой причине. Рядом со мной – корабельный врач мистер Уильям Балмен, который завтра же приступит к исполнению своих обязанностей. Лейтенант Джонстоун – мой заместитель, ему подчиняется лейтенант Шарп. Похоже, последние два месяца вас кормили отвратительно. Пока корабль стоит в порту, вы будете получать свежую пищу. На этой палубе будет проведено окуривание, для чего вас временно переведут в другое помещение. На борту останутся только семьдесят два человека на нарах, прилегающих к кормовой переборке, – они должны помочь нам.

Он подозвал к себе двух лейтенантов, боком уселся на скамью и достал бумагу, чернила и перья из саквояжа, принесенного лейтенантом Шарпом.

– А теперь проведем перекличку, – объявил майор. – Я буду указывать на вас по очереди, а вы – говорить каждый свое имя и название корабля, на котором вас содержали прежде. Начинай. – И он указал на Джимми Прайса.

Перекличка отняла немало времени. Майор Росс оказался дотошным, но двое его писцов были неумелыми и медлительными, к тому же малограмотными. Расспросив двадцать каторжников, майор Росс решил проверить записи.

– Безграмотные болваны! Вы что, купили свои чины? Тупицы! Олухи! Вам бы только шататься по публичным домам!

«Ну и ну! – думал Ричард. – А он вспыльчивый малый, ему нет дела до того, что сию секунду он опозорил двух подчиненных перед целой толпой каторжников!»

Но какой ненавистной показалась узникам темнота, когда офицеры и рядовые ушли! Свет озарил убожество их страшного пристанища и при этом успокоил большинство несчастных: они таращились на лампы, чувствуя, как тягостные мысли отступают, а жизнь вновь становится терпимой. Когда же унесли последнюю лампу, им осталось только представлять себе окружающие предметы или находить их на ощупь. Наступила ночь, но, несмотря на все заверения майора Росса, никто и не подумал накормить узников.


Утром на корабле началась суета: пехотинцы в перчатках, с завязанными лицами поднимали на верхнюю палубу больных, не обращая внимания на возгласы боли, вызванные неумелыми прикосновениями. К полудню в тюрьме остались лишь заключенные, разместившиеся в трех двухъярусных отсеках по правому и левому борту, начиная от кормовой переборки. В камеру принесли лампы, и при свете каторжники без труда увидели, в какую выгребную яму превратилось их жилье за два с половиной месяца. Повсюду виднелись следы рвоты, испражнений, переполненные ведра, грязные полы и загаженные нары.

Затем наверх вывели и товарищей Ричарда, но через кормовой люк. «Пусть берут наши вещи – мне все равно, – думал Ричард. – Я не стану оставлять ни одного из друзей внизу, присматривать за нашим имуществом. Впрочем, никто не тронет его – все вокруг убеждены, что мы заражены чумой».

Зажженным порохом пехотинцы окурили все помещения «Александера» и быстро задраили люки.

Корабль покачивался на воде невдалеке от берега, с верхней палубы открывался впечатляющий вид. Огромные бастионы щетинились стволами гигантских орудий. Здесь находилась база английского флота, крепость была обращена на юг, к острову Уайт у французского побережья и к Шербуру, крепости давних заклятых врагов англичан. Сам город Портсмут было невозможно разглядеть за мощными укреплениями. Некоторые из них построили еще во времена Генриха VIII, другие продолжали возводить и по сей день. Неужели здесь всего пять лет назад и вправду утонул корабль «Георг» с адмиралом Кемпенфелдтом и тысячей человек на борту? Накренившись на волне, самое большое судно Англии мгновенно наполнилось водой, хлынувшей в бойницы тридцатидвухфунтовых пушек, и затонуло, образовав огромную воронку.

Джонстоун и Шарп разошлись во мнении о том, стоит ли заковывать каторжников в наручники. В споре победил Джонстоун, и руки каторжников остались свободными. Проигравший Шарп приказал спустить на воду шлюпку и отправился в гости к своему единомышленнику, офицеру со второго судна, тоже приготовленного к экспедиции в Ботани-Бей. Таких судов у берега выстроилось несколько, но ни одно из них размерами не уступало «Александеру».

– Это «Скарборо», – объяснил четвертый помощник Стивен Донован, держа на руках большого рыжего кота. – А корабли поменьше – «Леди Пенрин» и «Принц Уэльский». Разместить всех каторжников на пяти судах не удалось, поэтому в экспедицию взяли шестой. «Шарлотта» и «Дружба» отплыли в Плимут, за заключенными с «Дюнкерка».

– А вон те суда, груз на которые доставляют лихтеры? – спросил Ричард, метнув предостерегающий взгляд в Билла Уайтинга, готового отпустить скабрезную шуточку, которую вряд ли оценил бы Стивен Донован.

– Это грузовые корабли «Борроудейл», «Фишберн» и «Золотая роща». Необходимых припасов нам должно хватить на три первых года пребывания в Ботани-Бей, – объяснил мистер Донован, многозначительно глядя в глаза Ричарду.

– Интересно, сколько времени займет плавание? – сладко улыбаясь, осведомился Томас Краудер.

Но по мнению мистера Донована, Краудер был слишком похож на обезьяну и не вызывал никаких чувств, поэтому четвертый помощник снова перевел взгляд на Ричарда Моргана, которым успел увлечься. Дело было не столько в облике Ричарда, хотя он заметно похорошел, сколько в его манере держаться с достоинством и умении вовремя промолчать. Он был признанным вожаком, однако совсем не походил на Джонни Пауэра, с которым успели познакомиться все члены экипажа. Пауэр быстро сошелся с матросами, благоразумно воздерживаясь от тюремного жаргона.

– По подсчетам офицеров адмиралтейства, четыре – шесть месяцев, – объяснил мистер Донован, подчеркнуто игнорируя Краудера.