– Понимаю, – мягко отозвался Стивен. – Я не могу понять лишь одно: почему ты сразу не сообразил, что ее привезут сюда вместе с остальными каторжниками?

– И для меня самого это загадка.

– Во всем виноват я. Мне следовало предупредить тебя.

– Тебе помешало крушение «Сириуса». Но вот что меня удивляет: она провела на берегу несколько дней, зная, что я здесь, но почему-то не разыскала меня.

Они приблизились к дому Стивена, и тот вошел в дверь, не ответив, а затем долго смотрел в окно вслед Ричарду, удаляющемуся по тропе с факелом в руках. «Почему она не разыскала тебя, Ричард? Да потому, что понимала: если вы встретитесь наедине, ты отвергнешь ее. А может, она, как истинная женщина, мечтала о том, чтобы ты сам нашел ее и увел за собой. Бедная Лиззи Лок… Ричард прожил здесь один целых полгода, в компании своей собаки, и привык к одиночеству. Не знаю, что творится у него в душе, ведь до недавнего времени все его чувства пребывали в спячке, как медведь зимой. В этом полусне он женился на Лиззи, но так и не проснулся. А потом вдруг наступило пробуждение, и я видел это».

Время шло. Стивен взглянул на часы, сжал губы и задумался, стоит ли подогревать суп или можно обойтись сухим хлебом. Капитан Джон Хантер ушел на совещание к майору, Джонни тоже куда-то исчез. Наконец Стивен озяб и решил развести огонь.

Но едва пламя разгорелось, в дом ворвался Ричард.

– Я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое с моими книгами и собакой! – выпалил он. – Неужели я не заслужил уединения?

– Тогда что же ты делаешь здесь? – спросил Стивен, присаживаясь на корточки. – Ступай себе в долину, там тебе никто не помешает.

– Да, но… – Ричард осекся.

– Почему бы тебе просто не признаться, – перебил Стивен, который был не в настроении слушать сбивчивые объяснения, – что тебя мучают угрызения совести – оттого, что ты так жестоко обошелся с Лиззи Лок? Ты не из тех людей, что легко мирятся с собственной совестью. Сказать по правде, я впервые вижу такого совестливого человека. Ты настоящий мученик-протестант!

– Довольно проповедей! – воскликнул Ричард. – Твоя беда в том, что ты не католик и не протестант и уж тем более не мученик! Признайся честно, ведь ты тоскуешь по Джонни и ревнуешь его к Хантеру!

Взгляды синих и серых глаз скрестились, Ричард и Стивен целую минуту смотрели друг на друга в упор, не шелохнувшись. Наконец губы обоих задрожали, и друзья залились хохотом.

– Ну вот, теперь мы наконец-то высказались, – заявил Стивен, вытирая слезы.

– Да, без обиняков, – подтвердил Ричард.

– Раз уж ты пришел, съешь суп Джонни. Кстати, почему ты вернулся?

– Потому что ты не ответил на мой вопрос. Но мне уже не нужен ответ. Стивен, ты прав. Лиззи – это мой тяжкий крест. Я должен выдержать эту пытку, в том числе и ненависть к себе.


Едва Джон Лоурелл переселился к Ричарду, как ему пришлось перебираться на новое место: всего за месяц Ричард выстроил для него удобный дом на краю огорода. Окно и дверь нового жилища выходили в противоположную сторону от дома, принадлежащего Ричарду. Теперь Ричарду не приходилось по ночам прислушиваться к храпу товарища. Впрочем, Лоурелл оказался покладистым и работящим, у него был лишь один недостаток: он обожал играть в карты и часто проигрывал свой скудный паек.

А Сидней-Таун рос с каждым днем, вдоль узких улочек вырастали ряды деревянных домов. Нат Лукас и его плотники возводили жилища так быстро, что пильщики Ричарда не успевали снабжать их строительным материалом. Плотникам не хватало ни времени, ни инструментов, чтобы соединять доски взакрой или «ласточкиным хвостом», придавая строениям законченный вид, щели закрывали тонкими рейками, прибитыми гвоздями, но в целом дома выглядели живописно, особенно если доски удосуживались обработать шкуркой. Резиденция губернатора, к которой Кинг распорядился сделать пристройку, чтобы приглашать на обед дюжину гостей, наконец обрела застекленные, хоть и узкие окна – с разрешения губернатора Филлипа. Всем остальным островитянам, в том числе офицерам, приходилось довольствоваться голыми оконными проемами и ставнями. На одной из лесопилок работники занимались исключительно распиливанием бревен на тонкие гонтовые доски, которыми крыли крыши, но прежде древесину приходилось в течение шести недель вымачивать в морской воде, чтобы она стала мягче и податливее. Временно крыши крыли льняным волокном, сбор которого поручили матросам с «Сириуса»: Росс не мог видеть, как они сидят без дела.

Поскольку на время поставки извести в Порт-Джексон прекратились, в каменоломнях добывали глыбы для фундаментов и мелкие камни для дымоходов. Обнаружив на острове твердую древесину, четыре бочара-островитянина занялись изготовлением бочек. Росс велел женщинам размалывать зерно ручными жерновами, надеясь, что мука в бочках сохранится лучше, чем зерно в амбаре, где по-прежнему было полно крыс. Аарон Дэвис, который в Порт-Джексоне занимался выпечкой хлеба, был назначен пекарем. Но хлеб колонисты видели далеко не каждый день – его выдавали только по воскресеньям и средам. Понедельники и четверги были «рисовыми днями», субботы – «гороховыми», а по вторникам и пятницам все ели кашу из кукурузы, в которую подмешивали овсянку.

Заметив, как быстро плодятся свиньи, Росс распорядился построить коптильню и начать заготавливать впрок солонину и копченое мясо. То мясо, которое было непригодным для засаливания, перемалывали в начинку для колбас.

– Больше всего в свиньях мне нравится то, что их можно есть целиком. В пищу непригодно лишь хрюканье, – часто повторял майор Росс. Поскольку все колонисты знали, что майор лишен чувства юмора, его слова воспринимали всерьез.

С «Сириуса», который по-прежнему колыхался у берега, зацепившись кормой за риф, постепенно перевозили в поселок все, что удавалось спасти, – от шестифунтовых пушек до бочек с гвоздями, которые были необходимы колонии, состоящей сплошь из деревянных хижин. Самой досадной была потеря полос железа, предназначенных для норфолкской кузницы: они лежали в глубине трюма, куда никто не отваживался спуститься. Почти все паруса, ванты и реи судна прибило к берегу, как и весла со шлюпок, но сами шлюпки были вдребезги разбиты рухнувшими мачтами.

Последними с корабля вывезли несколько бочек табака и ящиков дешевого бристольского мыла. Мыло доставили на правительственный склад, чтобы понемногу выдавать колонистам, а табак так и не попал в трубки – к вящему неудовольствию моряков, которые непрестанно попыхивали трубками и ценили табак так же высоко, как ром. Крестьяне Джордж Гест и Генри Хейтуэй сообщили майору Россу, что в Глостере слизней, гусениц и других вредителей отпугивают, опрыскивая растения настоем табака. Его выварили в кипятке, смешали с мылом, процедили и полили все овощи полученным снадобьем. Зловредные насекомые трогали молодые побеги, которые приобрели отвратительный вкус, пока первый же дождь не смыл табак.

С тех пор колонистам запретили выливать на землю мыльную воду. Нескольким женщинам поручили готовить настой табака, который терял свойства лишь после того, как несколько раз был выварен в кипятке. А что до мыла – его можно было сварить так, как это делали на фермах по всей территории Британских островов: из жира и щелока. В поселении с избытком хватало свиного сала, из которого вытапливали жир. И щелок раздобыть оказалось очень просто: достаточно только вымочить золу от сожженных листьев картофеля, моркови, брюквы и свеклы, прокипятить смесь и процедить ее. Получившаяся жидкость и была щелоком. Леек на острове не было, но женщинам хватало ведер с мыльным раствором табака и оловянных ковшей с проделанными в дне отверстиями, чтобы опрыскивать все овощи и злаки. В ожидании очередного нашествия гусениц отраву для них запасали в пустых бочках из-под рома.

В подобных практических делах новый комендант превзошел самого себя. После производства солонины, колбас и отравы для гусениц он задумался о том, какое применение найти опилкам, скапливающимся в ямах на лесопилках. Провизию, которую не удавалось засолить, можно было закоптить – в том числе и рыбу. Росс располагал целой армией работников и не желал, чтобы хоть кто-нибудь из них сидел без дела. Прежде всего следовало увеличить производство еды, а потом позаботиться о том, чтобы большинство колонистов могло прокормиться самостоятельно, не рассчитывая на правительственные склады. Последняя мера была единственным оправданием всего эксперимента в Ботани-Бей. Что толку увозить тысячи каторжников на другой конец земли, если правительство вынуждено кормить их до гробовой доски?


«Запас» отправился в Порт-Джексон на две недели раньше, чтобы сообщить страшные вести о гибели «Сириуса» губернатору. Вскоре после отплытия судна птицы начали слетаться на гору Питта, вершину высотой в тысячу футов на северо-западной оконечности острова. Через несколько дней островитяне убедились в том, что Кинг сказал правду об этих огромных буревестниках: целыми днями птицы ловили рыбу над морем, а в сумерках возвращались в норы и были настолько глупыми и доверчивыми, что даже не пытались улетать от людей или сопротивляться им.

По распоряжению майора лесорубы прорубили в зарослях лиан (прозванных жилой Самсона за поразительную толщину) тропы, ведущие к вершине горы от новой дороги к заливу Каскад. Работа была закончена вовремя, в первый же день птицеловы вернулись с охоты с набитыми мешками. Порции солонины к тому времени урезали до трех фунтов в неделю, порции хлеба, риса, гороха и овсянки – наполовину. Восполнить недостаток пищи предстояло птицам с горы Питта.

Вместо рома всем пехотинцам и офицерам выдавали по полпинты сильно разбавленного водой грога. Но лейтенанта Ральфа Кларка это ничуть не заботило: свою долю он предпочитал обменивать на насущно необходимые рубашки, белье, чулки и тому подобные вещи – багаж лейтенанта пропал бесследно, хотя ему казалось, что он видел свой сундук на спине одного из каторжников. Майор Росс тоже остался без вещей, но переносил потерю стоически в отличие от вечно скулящего Кларка.

Картофель выдавали по мере того, как он вырастал, другие овощи тоже делили на всех. Но поскольку зеленые овощи почти не насыщали, а о цинге островитяне давно забыли, этих овощей всегда оставалось в избытке: люди предпочитали есть что угодно, но не рыбу, шпинат или фасоль.

Предстояла отчаянная, долгая борьба за выживание. Майор знал, что «Запас» не вернется. Тридцатичетырехлетнему судну из Ла-Манша предстояло отплыть в Ост-Индию за провизией, иначе колонистам в Порт-Джексоне грозит голодная смерть. Обитатели острова Норфолк могли выжить, но лишь в том случае, если бы унизились до первобытного существования. Великий эксперимент провалился.

Роберт Росс и Артур Филлип свято верили, что какие бы беды и лишения ни готовило им будущее, их подопечные обязаны оставаться истинными христианами не только на территории Англии, но и здесь, в новой колонии. Нравственность, правила приличия, грамотность, технику и все прочие достоинства европейской культуры следовало сохранить во что бы то ни стало. Иначе колонисты просто погибнут духовно, продолжая влачить жалкое существование. Но на более абстрактные добродетели, такие, как оптимизм и вера, у Росса были иные взгляды, отличающиеся от представлений Филлипа. Филлип не сомневался в том, что эксперимент увенчается успехом. А Росс просто знал, что время и деньги потрачены напрасно, что его подопечные зря терпят лишения и страдания. Однако каким бы глубоким ни было это убеждение, оно не мешало майору прилагать все силы, исправляя ошибки напыщенных болванов из Лондона, которые невнимательно выслушали сэра Джозефа Бэнкса и Джеймса Матру и не удосужились тщательно продумать план. Как легко передвигать живые пешки на шахматной доске мира, когда сидишь в удобном кресле, когда твой желудок полон, а рядом, у камина, ждет графин портвейна!

* * *

Переход на птичью диету ни у кого не вызвал протеста. Мясо птиц с горы Питта было темным, с легким рыбным привкусом, почти без жира. В начале зимы птицы стали откладывать яйца. Эта пища имела лишь один недостаток: ощипанные тушки были невелики, одной тушки хватало, чтобы накормить ребенка, двух – женщину, трех – мужчину, а четырех или пяти тушек – чтобы насытить обжору. Ловцы были обязаны приносить столько птиц, чтобы мяса хватало и для коптильни. Поначалу Росс пытался ограничить и количество пойманных птиц, и количество охотников, забирающихся на гору. Но ни военное положение, ни публичное наказание Дринга и Брэнагана, которые получили по пятьсот ударов плетью, не испугали колонистов и не заставили их прекратить походы в гору, за мясом, которое казалось особенно вкусным после опостылевшей солонины, рыбы и овощей. Росс пожал плечами и перестал запрещать ловлю птиц. Лейтенант Ральф Кларк, начальник правительственного склада, попробовал вести подсчеты, пользуясь известными ему цифрами: добыча возросла со ста сорока семи птиц в день в апреле до тысячи восьмисот девяноста птиц месяц спустя. Часть тушек отправляли в коптильню, но большинство просто выбрасывали: ловцы предпочитали поедать только яйца, которые еще не успевали отложить самки. Сам Кларк пристрастился к птичьим яйцам и часто присоединялся к охотникам.