Генрих всем сердцем отдавался делам, которые предпринимал. Когда он демонстрировал подданным силу своей власти, он делал это с размахом и жестокостью. Катерину жестокость супруга повергала в ужас.

Любя со всей присущей ей романтикой красавца Калпеппера, она невольно сравнивала его с Генрихом. И хотя она была готова делать все от нее зависящее, чтобы доставить удовольствие милостивому и снисходительному человеку, которым Генрих до сих пор был, она обнаружила, что это не тот человек, которым она его себе представляла, и сердце ее наполнилось страхом. В нем не оказалось ни капли доброты. Катерина была вынуждена присутствовать при унижениях тех, кто восстал, потому что хотел следовать вере, которую считал истинной. Они ездили из деревни в деревню, она вынуждена была наблюдать жестокость и, что значительно хуже, видела, что Генрих получает от этого удовольствие. Когда он приходил к ней, ей казалось, что руки его обагрены кровью и кровь капает с пальцев. Ей хотелось, чтобы король был добрым любящим человеком, чтобы народ уважал и чтил его. Она мечтала, чтобы люди уважали его, а не боялись.

Она тоже предпочла бы любить его, а не бояться. Она многое получила, оставив Калпеппера и выйдя замуж за Генриха. Мария, Джойс и Изабел простились с бедностью, в которой жили. Действительно, она не обошла своим великодушием ни одного члена своей семьи. И о друзьях не забыла. Ей хотелось, чтобы все вокруг нее были счастливы. И чтобы король был счастлив. Никто не должен жить в бедности, не должен испытывать трудностей и грустить. Она хотела жить в мире, который был бы приятен для нее и для всех окружающих.

Когда они прибыли в Налл и увидели, что осталось от Констабла – его усиженный мухами труп висел на самых высоких воротах, куда Норфолк повесил его четыре года назад, – она отвернулась. Ее затошнило, потому что король со смехом обратил ее внимание на это ужасное зрелище.

– Вот висит предатель или то, что от него осталось!

Она отвернулась от короля, зная, что как бы она ни старалась, никогда не сможет его полюбить.

– Ты слишком нежна, душа моя! – Король наклонился к ней и похлопал по плечу, показывая, что ему нравится ее нежность, и она имеет право пролить слезу, жалея его врагов.

Она часто думала о Томасе Калпеппере, который был в свите, сопровождавшей их. Они обменивались взглядами, улыбками. Джейн Рочфорд заметила это. У нее была очень странная черта характера, делавшая ее присутствие очень опасным, хотя сама она не получала от таких своих действий никакой выгоды. И она сказала Катерине:

– Ваш кузен Калпеппер очень красивый молодой человек. И он действительно любит вас. Его любовь светится в глазах. Мне кажется, что Ваше Величество тоже небезразлична к нему. Как можно быть безразличной к такому красивому юноше! Вы никогда с ним не встречаетесь, ведете себя очень осторожно. Это можно устроить.

Все это напомнило ей прежнюю жизнь, полную интриг, и Катерина не смогла устоять. Она подумала, что сумеет терпеть грубость и жестокость Генриха в том случае, если время от времени будет встречаться с Калпеппером. Она помнила мельчайшие черты лица Томаса и, проводя время с королем, могла представлять себе, что это не Генрих, а Томас, и не показывать ему своего отвращения, которое не могла не испытывать.

Дерхэм несколько раз приходил к ней помочь написать письма. Он смотрел на нее горящими, полными страсти глазами, но она боялась, что он причинит ей неприятности. Он был предан ей, и, хотя ревность сжигала его, он никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы повредить королеве. Дерхэм ничего не знал о ее любви к Калпепперу, и Катерина, не желая делать ему больно, позаботилась о том, чтобы ему ничего не стало известно. Время от времени она бросала на него нежные взгляды, показывая, что помнит, кем они были друг для друга. И Дерхэм не мог устоять и рассказал своему другу Дэмпорту, что любит королеву и что, если король умрет, он сможет жениться на ней.

Во время путешествия Катерина часто встречалась с Калпеппером. Леди Рочфорд помогала ей в этом – она передавала записки, подслушивала под дверью.

– Король будет на заседании совета более двух часов. Калпеппер вполне может прийти в ваши покои. Ему ничего не угрожает.

Катерина не знала, что ее отношения с Калпеппером стали темой для злых шуток при дворе и обсуждались шепотом между придворными, вызывая сдержанный смех.

В Линкольне она чуть было не отдалась Калпепперу. Он умолял ее, она колебалась, а потом решительно отказала ему.

– Я боюсь, – сказала она ему, чуть не плача.

– Почему ты не убежала со мной, когда я предлагал тебе!

– Да, мне нужно было это сделать!

– Мы и дальше будем губить наши жизни, Катерина?

– Я не могу не сожалеть об этом, но никогда, никогда не подвергну твою жизнь опасности.

Такими были их отношения, но Катерина держалась твердо. Когда она слабела, перед глазами появлялся образ Анны Болейн, умоляющей ее не забывать об ужасной судьбе, которая ее постигла.

Поскольку никто не говорил им, что все знают о их любви, они верили, что никому ничего не известно. Однажды в Линкольне они сидели вдвоем до двух ночи, чувствуя себя в безопасности, потому что леди Рочфорд их охраняла. Они наслаждались своими встречами с безумством страусов, прячущих головы в песок. И поскольку они не переходили границ, то чувствовали себя в безопасности. Их не пугало, что окружавшие их люди знали о их любви. Их не пугало, что Крэнмер только и ждал удобного момента.

Однажды в Линкольне Катарина Тилни и Маргарита Мортон слонялись без дела на лестнице возле покоев королевы, лихорадочно возбужденные и одновременно дрожа от страха, что король неожиданно вернется и застанет их.

– Боже, – шептала Катарина, – неужели королева еще не спит.

Маргарита, видевшая несколько минут назад Калпеппера, выходившего из комнаты, сказала, что королева в постели, и они вздохнули, пожали плечами и улыбнулись, осуждая и одновременно восхищаясь легкомыслием и бесстрашием королевы – это напомнило им о ее поведении в Ламберте.

Влюбленные часто встречались с помощью леди Рочфорд, прислужницы королевы и доверенного лица, всегда готовой что-то посоветовать или о чем-то намекнуть. Катерина проявила неосторожность, написав Калпепперу письмо перед его поездкой. Это говорило о том, что она очень о нем беспокоилась – она никогда не умела писать, и написать несколько строчек было для нее большим подвигом. Она написала это письмо перед тем, как они с королем отбыли в сторону Лондона, а Калпеппер в другое место. Это было безумие. Но еще большим безумием оказалось желание Калпеппера сохранить это письмо. Но они были влюблены, наслаждались опасностью и делали много глупостей. Эта была всего лишь одна из них.

«Я пишу тебе, чтобы попросить сообщить мне, как у тебя дела, – обращалась Катерина. – Боюсь, что ты болен, а я никогда ничего не желала так сильно, как увидеть тебя. Сердце мое замирает, когда я подумаю, что не могу постоянно видеть тебя. Приходи, когда со мной будет леди Рочфорд, потому что я смогу тогда спокойно быть с тобой…»

И дальше в этом роде. Все это было написано непривычной к письму рукой Катерины.

Она жила в ожидании хотя бы увидеть Калпеппера, жила безрассудно, пренебрегая опасностью, а глупая леди Рочфорд жалела ее и устраивала ей свидания.

Король ничего не замечал. Он был доволен. Он еще раз показал повстанцам, что бывает с теми, кто действует против короля. И от лести тех, кто хотел что-либо получить от него и которая его утомляла, он обращался к Катерине, к ее доброте и юному очарованию.

Никогда никто еще не был так счастлив со своей женой.

Он думал, что когда вернется из похода, то заставит петь своих подданных гимн, восхваляющий Бога, так как наконец Всемогущий наградил своего слугу прекраснейшей из жен!


Крэнмер был в таком возбуждении, что едва мог планировать свои действия. Наконец-то ему повезло. У него есть такие доказательства, что даже король не сможет пренебречь ими.

При дворе был один человек. Он ничего из себя не представлял, но Крэнмер всегда испытывал к нему добрые чувства. Этот человек был протестантом, расчетливым и серьезным. Он никогда не смеялся, потому что считал смех грехом. Он был потенциальным мучеником, для которого ходить во власянице приятнее, чем выпить кубок вина. Звали его Джон Ласселс. Он был протеже Кромвеля и остался верен ему. Ласселс молился о вечных мучениях, которые должны быть уготованы тем, кто не согласен с учением Мартина Лютера.

Этот Джон Ласселс пришел к Крэнмеру и рассказал ему такое, что надежды того на победу окрепли. Он бы расцеловал этого человека, такое тот ему доставил удовольствие.

– Милорд, – сказал Ласселс очень серьезно, – у меня на совести есть грех, который не дает мне покоя.

Поначалу Крэнмер не очень внимательно слушал его, потому что полагал – это касается религии.

– Я в страхе. Дело идет о ее милости королеве. Крэнмер оживился, глаза его заблестели.

– Мой лорд архиепископ, у меня есть сестра Мария. Она была няней у первой жены лорда Уильяма Ховарда. И когда жена Ховарда умерла, вдовствующая герцогиня Норфолк взяла ее к себе в услужение.

– Именно там воспитывалась королева, – заметил с нетерпением Крэнмер, ожидая рассказа.

– Я спросил у моей сестры, почему она не попросила королеву о месте при дворе – ведь многие, кто служил вдовствующей герцогине, теперь оказались при дворе. Ответ моей сестры был решительным. Я не хочу, сказала она. Я спросил ее почему, и она ответила, что королева слишком легкомысленна по своему поведению. Я спросил, что она этим хочет сказать, и она рассказала мне ужасные вещи.

– И что же?

– Был такой Фрэнсис Дерхэм, который часто проводил с ней ночи в постели, а до него был Мэнокс.

– Дерхэм! – воскликнул Крэнмер. – Мэнокс! Но они оба сейчас служат королеве.

Он стал дальше расспрашивать Ласселса и, когда узнал все, что его интересовало, отпустил этого человека, сказав ему, что он сослужил большую службу королю.

И Крэнмер с головой ушел в это дело, довольный, что король отсутствует и руки у него развязаны. Он отправил Саутхэмптона допросить Марию Ласселс. Мэнокса арестовали, и он предстал перед ним и Риотесли. Дерхэма отправили в Тауэр. Крэнмер пытался собрать сведения по зернышку. И когда они были собраны, у него не было сомнения, что урожай хороший. Он с нетерпением ожидал возвращения королевской четы.

Генрих был настроен благодушно, когда вернулся в Хэмптон-Корт. Он был полон планов, которые собирался изложить своему духовнику. По всей стране должен быть отмечен День благодарения, чтобы англичане знали, что, благодаря Богу, у него наконец есть любящая, верная долгу и добродетельная жена.

Однако хорошее настроение Генриха быстро испортилось. Он молился в часовне, когда к нему пришел Крэнмер. Крэнмер не смотрел ему в глаза. В руках он держал бумагу.

– Милостивейший король, – сказал Крэнмер, – я передаю это дело в ваши руки. Дело настолько серьезно, что у меня опускаются руки. Прошу вас прочесть эту бумагу, когда вы будете в одиночестве.

Генрих прочел донос на Катерину. Гнев его был ужасен, но он был направлен не против Катерины, а против тех, кто дал эти показания. Он послал за Крэнмером.

– Это клевета! – закричал он. – Все это ложь! Я знаю, что она честная женщина! Я уверен в этом!

Он ходил взад-вперед по комнате, а трусливое сердечко Крэнмера сжималось от страха. Он слишком рано обратился к королю. Он не расстанется с королевой. Скорее он уничтожит тех, кто стремится уничтожить ее.

– Я не верю этому! – кричал король, но Крэнмер услышал нотки сомнения в его голосе и возрадовался. – Но,– продолжал король, – я не буду удовлетворен до тех пор, пока мне не докажут, что я прав. – Он посмотрел на Крэнмера гневным взглядом. – Должно быть проведено расследование. И… никаких интриг против королевы.

Король покинул Хэмптон-Корт, а Катерине было приказано оставаться в своих покоях. Ее музыкантов отправили в Лондон, заявив, что сейчас не время для музыки.

Над Хэмптон-Кортом навис страх, который, как черная завеса, отгородил его от радости и веселья. То же самое произошло в Гринвиче менее шести лет назад, когда Анна Болейн напрасно искала Бриртона, Вестона, Норриса и Смитона.

Катерина дрожала от страха, и когда Крэнмер с Норфолком, Одли, Сассексом и Гарденером пришли к ней, она поняла, что ужасная беда, которой она так боялась с тех самых пор, когда стала королевой, стряслась.


Риотесли допрашивал Фрэнсиса Дерхэма в его камере.

– Вы можете говорить правду, – сказал ему Риотесли, – потому что другие уже все рассказали за вас. Вы сотни ночей проводили голым в кровати королевы.

– До того, как она стала королевой, – ответил Дерхэм.

– А! До того! К этому мы подойдем позже. Но вы признаете, что между вами и королевой были безнравственные отношения?