Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Обратный путь в Ардсмьюир займет не более дня. С одной стороны, было приятно думать о теплой постели и горячем ужине, а с другой – придется писать докладную записку в Лондон, в которой придется указать причину побега Фрэзера и признавать собственную вину в его успешном побеге.

К подобным размышлениям, и самим по себе неприятным, присовокупилось такое же неприятное бурчание в кишках. Грей жестом остановил солдат, приказал им устроить привал и подождать его и еле вылез из седла.

В стороне от тропы высился небольшой холм, подходивший для того, чтобы за ним спрятаться. Майору требовалось немедленно облегчиться; его желудок так и не смог привыкнуть к шотландской кухне, тем более походной.

Джон Грей отошел к месту, куда не доносились голоса солдат и ржание коней, а среди вересковых зарослей слышались лишь птичьи трели и еле заметные звуки, издаваемые утренним болотом. Под утро сменилось направление ветра, и теперь даже тут, в траве, далеко от берега, чувствовалось дыхание моря. За кустом копошились какие-то грызуны. Было спокойно и тихо.

Сделав свое дело, Грей приподнялся, поднял голову – и встретился взглядом с Джеймсом Фрэзером, который стоял приблизительно в шести футах от него.

Шотландец замер, словно благородный олень, его овевал прилетевший на болото ветер, а в рыжих волосах сверкали лучи утреннего солнца.

Оба они остолбенело вытаращились друг на друга. На какое-то время воцарилось полное молчание, нарушавшееся лишь шумом соленого ветра и трелями жаворонков. Наконец майор поднялся.

– Боюсь, мистер Фрэзер, вы застали меня врасплох, – сухо заметил Грей и, сохраняя всю имевшуюся у него выдержку, принялся застегивать штаны.

Фрэзер, сохраняя полную неподвижность, неторопливо оглядел соперника с головы до ног и обратно. Майор бросил взгляд себе за спину (за ним стояли с мушкетами на изготовку шестеро солдат) и прямо посмотрел в синие глаза шотландца.

Какое-то время они мерились взглядами, а потом Фрэзер чуть усмехнулся.

– Полагаю, это взаимно, майор, – сказал он. – И вы застали меня врасплох.

Обхватив руками колени, Джейми Фрэзер сидел на каменном полу пустой кладовки и дрожал. Он тщетно пытался согреться. Джейми насквозь пробрало морским холодом, ему продолжало казаться, что в животе словно вздымаются бурные клочья морской пены.

Конечно, рядом с остальными заключенными – Моррисоном, Хейсом, Синклером, Сазерлендом – ему было бы легче. Не только веселее, но и теплее тоже. Обычно по ночам узники прижимались друг к другу, чтобы по возможности сохранить драгоценное тепло и согреть своим дыханием товарищей по несчастью.

Но Джейми находился в одиночестве. Похоже, пока он не понесет кару за совершенный побег, вернуться в общую камеру, к другим шотландцам, ему не доведется.

Тяжко вздохнув, пойманный беглец прислонился к стене и скривился от того, что его позвоночник будто бы скребет грубый камень: от былой мощи не осталось ни следа, лишь кожа да кости.

Конечно, порка его пугала, но в то же время он предпочел бы ее возвращению цепей и кандалов: телесное наказание унизительно, но быстро преходяще, а оковы – постоянное мучение. Ему становилось не по себе лишь от воспоминания, как звенит молот кузнеца, скрепляющий кандалы на его руках.

Фрэзер нащупал висевшие на шее четки, подаренные сестрой в день, когда он покидал Лаллиброх: англичанам показалось, что бусы из бука не имеют ценности, и оттого не отобрали их.

– Радуйся, Мария, благодати полная! – пробормотал он. – Благословенна Ты между женами.

Разумеется, надежды никакой не оставалось. Белокурый подлец-майор – черт бы забрал его душу! – отлично понимал, как ужасны оковы.

– Благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных…

Мальчишка-англичанин заключил с ним договор, и он сдержал слово. Только вот майор так не думал.

Однако он сделал все, как они договаривались, и обещаний не нарушил. Сказанное несчастным странником он пересказал в точности. Кое о чем он, разумеется, смолчал, например, что знал этого человека, или о том, какие сделал умозаключения на основании услышанного, ну так ведь об этом они не договаривались.

Он сразу признал Дункана Керра, несмотря на то что годы и смертельный недуг весьма на нем сказались. Прежде, до Каллодена, Дункан служил Колуму Маккензи, дяде Джейми, а после добрался до Франции, где кое-как выживал.

– Спокойно лежи, родич, – тихо сказал по-гэльски Джейми умирающему, встав на колени у его постели.

На измученном и утомленном недугом лице немолодого Дункана выделялись лишь лихорадочно горевшие глаза.

Сперва Фрэзеру показалось, что больной бредит и его не узнает, однако Керр вдруг схватил его пальцы с силой, неожиданной для такого изможденного человека, и хрипло пробормотал по-гэльски:

– Родич!

За их беседой следил и хозяин постоялого двора, но из-за плеча майора, от дверей. Джейми склонился к уху больного и прошептал:

– Все твои слова перескажут англичанину. Осторожнее.

Хозяин прищурился, но, впрочем, Джейми не сомневался, что тот ничего не мог расслышать. Вскоре майор Грей приказал трактирщику выйти из комнаты и таким образом убрал лишние уши.

Неизвестно, что стало причиной, слова Джейми или болезнь, только Дункан постоянно бормотал что-то сбивчивое и бессвязное. Воспоминания сменяли описания нынешних событий. Больной то и дело называл Фрэзера «Дугал» (так звали другого его дядю, брата Колума). Иногда начинал декламировать стихи, иногда разражался непонятной речью, сущим бредом. Однако в этих странных и, казалось бы, неосознанных словах имелась толика смысла. И, похоже, куда больше, чем толика.

– Проклято. Золото проклято. Я предостерегу тебя, парень. Белая колдунья дала его, дала для сына короля. Но все было кончено, сын короля бежал, она не даст сделать так, чтобы золото получил трус.

– Кто такая «она»? – неожиданно чрезвычайно взволновавшись, спросил Джейми. – Эта белая колдунья?

– Она ищет храбреца, смельчака. Одного из Маккензи – оно для него, для Маккензи. «Оно достанется им, – говорит она, – ради того, кто мертв».

– Кто эта колдунья? – снова задал вопрос Джейми.

Дункан говорил «бандруид», что означало и «колдунья», и «ведьма», и «знахарка», и «белая дама». Когда-то очень давно так называли жену Джейми Клэр – его белую даму.

Фрэзер стиснул руку Дункана. Он во что бы то ни стало стремился узнать все точно.

– Кто? – настойчиво твердил Джейми. – Кто эта колдунья?

– Колдунья, – прошептал Дункан, закрыв глаза. – Колдунья. Пожирательница душ. Смерть. Он мертв. Маккензи, он мертв.

– Кто мертв? Колум Маккензи?

– Все они. Все мертвы. Все мертвы! – вскричал умирающий и с силой сжал руку Джейми Фрэзера. – Колум, и Дугал, и Элен.

Внезапно он поднял веки и посмотрел прямо на Джейми. Из-за расширенных из-за лихорадки зрачков казалось, что глаза затягивают в себя, словно черный водоворот.

– Говорят, – неожиданно внятно сказал он, – что Элен Маккензи оставила братьев и дом и отправилась к морю, чтобы обвенчаться с силки. Она их слышала, понял?

Дункан сонно улыбнулся, и в темном омуте глаз мелькнуло неясное воспоминание.

– Она услышала, как оттуда со скал ее зовут тюлени, один, два, три, и отправилась к морю, подошла к воде и спустилась на дно, чтобы жить с тюленями. А? Правда же?

– Говорят такое, – сказал Джейми.

Во рту неожиданно пересохло. Элен звали его мать, и именно так о ней рассказывали, когда она сбежала из дома с Брайаном Дью Фрэзером, у которого были черные и блестящие, как шкура тюленя, волосы. Тем человеком, в честь которого его назвали Макдью, сыном Черного Брайана.

Рядом с ним, по другую сторону кровати, стоял, нахмурившись, майор Грей и следил за лицом Дункана. Конечно, англичанин не понимал по-гэльски, но Джейми не сомневался, что слово «золото» Грей опознает на любом языке. Он перехватил взгляд майора и, кивнув, вновь склонился над умирающим.

– Золото, братец, – произнес он по-французски, таким громким голосом, чтобы Грею было хорошо слышно. – Где золото?

При этом Джейми стиснул руку больного изо всех сил, искренне надеясь, что тот понял выраженное таким образом предостережение.

Дункан с закрытыми глазами стал встревоженно мотать головой на подушке. Потом что-то пробормотал, но так тихо, что невозможно было ничего разобрать.

– Что он сказал? – отрывисто поинтересовался майор.

– Не знаю. – Джейми погладил руку Дункана, попытавшись вывести его из забытья. – Поговори со мной, братец, расскажи еще разок.

В ответ раздалось лишь бессвязное бормотание. Дункан завел глаза, и теперь из-под набрякших век блестели лишь белки. Майор в нетерпении наклонился, схватил умирающего за плечо и тряхнул.

– Очнись! – крикнул Грей. – Поговори с нами!

И тут же Дункан Керр широко раскрыл глаза и, не обращая внимания на собравшихся рядом с ним людей, уставился в потолок, словно прозревая за ним нечто, недоступное никому другому.

– Она тебе скажет, – сказал он по-гэльски. – Она за тобой придет.

На мгновение он вернулся разумом на постоялый двор, в комнату, где он лежал, и уставился на склонившихся над ним людей.

– За вами обоими, – внятно сказал Дункан.

После чего он закрыл глаза и так и не сказал ни единого слова, так и не выпустив, впрочем, руку Джейми. Через несколько минут рука Дункана Керра обмякла и соскользнула на простыню. Все было кончено: тот, кто владел тайной «французского золота», скончался.

Итак, Джейми Фрэзер не нарушил клятвы – ни слова, что дал английскому майору, ни долга перед соотечественниками. Он поведал майору Грею слова Дункана, от которых англичанину, конечно же, не было никакой пользы. И как только выдалась возможность бежать, он не преминул ею воспользоваться – ринулся на вересковую пустошь, затем к морю, где, как мог, употребил в дело полученное от Дункана Керра знание. Нынче ему предстояло заплатить по счетам – чем бы это ни грозило.

За дверью раздался топот шагов, кто-то шел по коридору. Джейми еще сильнее обхватил руками колени, стараясь унять дрожь. Так или иначе, скоро это кончится.

– …Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Открылась дверь; он зажмурился от луча света, ворвавшегося в кладовую. В коридоре царила тьма, однако прибывший охранник держал над головой фонарь.

– Вставай.

Нагнувшись над Джейми, страж рывком его поднял, вызвав резкую боль в затекших руках и ногах. Затем толкнул запнувшегося узника к двери.

– Тебя требуют наверх.

– Наверх? Куда?

Он и вправду растерялся: какая кузница может быть наверху? И кто будет устраивать показательную порку среди ночи?

На багровом в свете фонаря лице охранника появилась злорадная усмешка.

– В покои майора, куда же еще, да помилует тебя Господь, Макдью.

– Нет, сэр, я не скажу вам, где был.

Он старался говорить твердо и не слишком стучать зубами. Тем более что оказался не в кабинете Грея, а в его приватной гостиной.

Камин был разожжен, но майор почему-то встал так, что загораживал собой исходившее от огня тепло.

– И не скажете, почему бежали?

Грей говорил сухо и формально.

Джейми сосредоточился. Трехсвечный канделябр, стоявший на каминной полке, направлял свет прямо на него, отчего он видел вместо майора лишь темный силуэт.

– Это мое личное дело, – сообщил Фрэзер.

– Личное дело? – словно не веря своим ушам, переспросил Грей. – Вы сказали, что это ваше личное дело?

– Именно так.

Начальник тюрьмы шумно втянул носом воздух.

– Это, пожалуй, самое возмутительное из всего, что я в жизни слышал!

– Простите великодушно, господин майор, но коли так, вы еще мало что видели и слышали, – отозвался Джейми.

Ему не хотелось выгадывать время и тратить его на попытки умилостивить майора. Лучше вызвать у него быстрый ответ и побыстрее покончить с тем, чего и так не миновать.

Определенно попытка удалась: сжав кулаки от гнева, Грей шагнул к нему.

– Вы осознаете последствия, которые могут вам грозить? – очень тихим голосом спросил он, всеми силами сдерживая себя.

– Да, конечно, майор.

Джейми отлично отдавал себе отчет в возможных последствиях, и несмотря на то что не особенно их торопил, мало на что мог повлиять.

Грей сделал несколько глубоких вдохов, помотал головой, словно конь, и неожиданно скомандовал:

– Подойдите, мистер Фрэзер!

Удивленный Джейми посмотрел на него, но не двинулся с места.

– Сюда! – повторил майор приказным тоном и ткнул на коврик перед камином рядом с собой. – Станьте здесь, сэр!

– Я вам не собака, майор! – отрубил Фрэзер. – Делайте со мной что хотите, но не смейте подзывать меня «к ноге».

Обескураженный майор Грей против воли хихикнул, а затем чопорно произнес: