Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Джейми преодолел еще несколько дюймов.

– Нет! Перестань! Он очень большой!

Она забилась под его мощным телом. От прикосновения ее грудей его соски тоже напряглись.

Разумеется, ее сопротивление было тщетным – Джейми и так жалел ее, пытаясь что-то сказать ей и не напирая, как бы ему ни хотелось этого.

– Перестань сейчас же!

– Я…

– Мне больно, вынь его! – в панике закричала она.

Джейми не нашел ничего лучше, чем, зажимая ей рот, сказать:

– Нет.

Он разом преодолел оставшиеся дюймы.

В ее глазах отразился ужас, она закричала еще громче, но он лишь сильнее прижал ладонь к ее рту.

Происходившее удачно можно было передать известной поговоркой «Семь бед – один ответ!». Джейми не мог ничего поделать с собой и предоставил телу биться в своем, до боли знакомом ритме, ритме, который приводил к неизъяснимому удовольствию.

Он будто потерял сознание и осознал себя, когда все кончилось. Сердце напоминало, что он жив. Он лежал подле Джинивы на боку.

Первой мыслью: было «Нужно взглянуть, как она себя чувствует». Но вторая мысль отменила первую – «Потом». Сейчас ему хотелось просто вдыхать воздух.

– Что… что ты думаешь? – робко вопросила девушка.

Голос дрожал, но в истерику она не впала. Джейми не отреагировал на то, что вопрос был глупым, и честно ответил:

– Думаю, зачем мужчины просят себе в жены девственниц.

Лежа с закрытыми глазами, они молчали. Потом Джинива проговорила странные слова:

– Извини. Мне не было известно, что тебе тоже будет больно.

Джейми приподнялся на локте, уставясь на нее. Девушка, резко побледневшая, облизывала губы и тяжело сглатывала.

– Не понимаю… О чем ты? Я не чувствовал никакой боли.

– А как же… – Она смотрела на его вытянувшееся тело. – Ты… ты стонал и у тебя было такое лицо…

– А, все в порядке. – Ему не хотелось слышать продолжения, хватит и этих конфузных нелепостей. – Это нормально. То есть все делают так… при этом, – смешался Джейми.

К Джиниве вернулось былое любопытство.

– Все-все мужчины делают так, когда… ты понял, о чем я?

– Откуда же… – хотел отрезать Джейми, но понял, что нечего отрезать, – это была правда. Он сел на кровати, убирая налипшие волосы с лица. – Да. Это у нас такая манера. Отвратительно. Как животные. Няня должна была сказать тебе об этом. Очень больно? – обратился он к ней.

– Ничего… – Девушка пошевелила ногами. – Вначале было очень, да. Сейчас почти нет. Все как ты и говорил.

Крови было немного, это к лучшему. Видимо, боль на самом деле прошла. Джинива потрогала рукой между ног и скривилась.

– Отвратительно – липко и гадко!

Джейми почувствовал прилив крови. Ее поведение вызывало возмущение и неловкие чувства.

– Держи, – сунул он полотенце, лежащее на умывальнике.

Однако девушка, расставив ноги и выгибаясь для баланса, ждала, пока он возьмет на себя неприятный момент. Джейми захотелось задушить ее этим полотенцем или затолкать его в горло, но письмо напомнило о себе: Джинива сдержала данное ему обещание.

Шотландец макнул салфетку в воду и стал водить по промежности девушки, всем своим видом показывая, как мало радости ему от этого занятия. Но Джинива безгранично доверяла ему, а это не могло не тронуть – в конце концов Джейми поцеловал ее лобок, завершая процедуру.

– Все.

– Спасибо.

Она еще пошевелила ногами, а затем коснулась его рукой. Джейми снова закрыл глаза, позволяя ей путешествовать по своей груди. Она обвела пальцем его пупок и повела рукой ниже.

– Ты говорил… что потом будет не больно.

– Должно быть, так.

Стояла глубокая ночь.

– Алекс?

Он почти уснул, и вот она называет его так!

– Да, миледи? – с усилием пробормотал он.

Джинива прижалась к нему, уложив каштановую головку на могучее плечо Джейми. Ее дыхание приятно щекотало ему грудь.

– Алекс, я люблю тебя.

Хоть это далось тяжело, но все же он, борясь со сном, отстранил ее и взял за плечи. Нежные серые глаза делали ее похожей на лань.

– Нет, нельзя. Таково третье правило: только одна ночь. Не нужно звать меня по имени. И не нужно любить.

Глаза Джинивы наполнились слезами.

– Как же мне быть? Любовь наполняет меня. Как с этим быть?

– Это не любовь, – мягко сказал Джейми, надеясь, что говорит правду, такую необходимую для обоих. – Я пробудил в тебе особое чувство, тоже очень хорошее. Но это никакая не любовь, поверь.

– Тогда что же такое любовь?

Джейми потер лицо. Вот это новость – девчонка еще и философствует! Он вдохнул, готовясь объяснять.

– Любовь можно испытывать только к одному человеку. А это… каждый мужчина сможет подарить это чувство. И ты тоже каждому.

К одному человеку… Клэр стояла тенью между ними, но она не помешала им.

Время перед рассветом было очень темным и очень холодным, и совершенно не хотелось покидать гнездышко, которым служила постель Джинивы, и отправляться на сеновал. От холода защищали только рубашка и штаны – плохая защита! Клумба выдержала тяжесть его тела, но несколько побегов безвозвратно погибли.

Память Джейми и его тело удерживали нежную плоть, теплоту розовых щек, прощальный поцелуй, вздохи… Даже реальность, представшая каменной стеной конюшни, не могла заставить забыть об этом. Огромная усталость охватила члены Джейми, но нужно было пересилить себя и преодолеть стену. Не перелезть ее было нельзя: Хью может услышать скрип главных ворот, так что придется лезть.

Во внутреннем дворе, который тихонько миновал Джейми, стояли повозки, вмещавшие разнообразные сундуки и тюки – имущество леди Джинивы и вещи, необходимые или могущие понадобиться ей после переезда к старому графу Эллсмиру. Бракосочетание состоится в четверг. Джейми попал на сеновал через лестницу, стоявшую в конюшне. Теперь, после тепла тела юной девушки, прикосновение ледяной соломы и латаного одеяла никак не могло быть приятным. Он уснул измученный и опустошенный.

Когда в Хэлуотере узнали об этом, погода, как назло, была ужасная – шторм и ливень, да такие, что лошадей никуда не выводили. Довольные, они ели вволю, пофыркивали, топтались в стойлах, радуясь случаю отдохнуть. Джейми Фрэзер устроился на сеновале не менее удобно: он обложил себя сеном, соорудив подобие гнезда, и читал. Звуки, издаваемые животными, умиротворяли и настраивали на спокойный лад.

Правда, книга, которую он читал, была не совсем привычным его чтением. Он взял у мистера Гривса, управляющего имением. Света было мало, поскольку щели в скате крыши не могли служить сколько-нибудь надежным его источником, к тому же небо было сплошь затянуто тучами, но книга увлекла его.

«Он был воодушевлен ласковым прикосновением моих мягких губ, от которых он не смог увернуться, ибо я подставила их ему. Посмотрев на предмет его гардероба, таивший самое сокровенное, я отметила, что ткань топорщится и что его тело набухло. Я не желала останавливаться на достигнутом и не могла сдерживать свое все возраставшее желание, а поскольку он был стыдлив и невинен, я просунула руку туда, куда смотрела все это время, и с удовлетворением ощутила там комок твердой плоти».

– Однако же! – Джейми лег поудобнее, готовясь узнать, что же было дальше. Он скептически отнесся к описываемому и все же продолжал чтение.

Разумеется, он был наслышан, что существует такая литература, но никогда не имел возможности ознакомиться с содержанием, хотя бы бегло, любой книги этого рода. В Лаллиброх приходило то, что заказывала его сестра, поэтому там обычно читали сочинения мсье Дефо и Филдинга. Увиденное удивляло его и вызывало смешанные чувства. Пускай, нужно знать, о чем пишут в этих книжонках.

«Этот жезл, упорно взметнувшийся вверх, гордо преодолевая все препятствия на своем пути, поразил меня своей красотой и нежностью. Он был тверд, подобно мрамору или слоновой кости, и в то же время мягок, как рожки молодого оленя. Он не уступал деликатнейшей женской коже, очень чувствительной и уязвимой. Этот прелестный отросток был изыскан, и его вовсе не портили жесткие волоски, росшие у его основания. Сочетание нежности и силы волновало и вдохновляло. Это был предмет ужаса и восторга!»

Он хмыкнул, взглядывая на соответствующее место своих штанов, но не бросил читать. Было настолько интересно, что он забыл обо всем, и о дожде, и о своих обязанностях конюха. Гром не отрывал его от книги, а шум внизу тем более, потому как несколькими футами выше над ним барабанили капли, заглушая другие звуки.

– Маккензи!

Наконец он услышал настойчивый крик; видимо, его звали несколько раз. Джейми вскочил и поспешил выглянуть с лестницы, оправляясь на ходу.

– Да?

Его звал Хью, и, судя по открывавшемуся рту, он собирался повторить зов не менее громко.

– Вот куда ты запропастился.

Главный конюх скривился и махнул ему рукой, призывая спуститься на грешную землю. Его мина относилась не к нерадивому слуге, а к погоде: Хью страдал ревматизмом, что заставляло его просиживать все ненастные дни в кладовой. Он занимал там койку; там же находился кувшин с таким серьезным содержимым, что с самого сеновала было слышно, что конюх навеселе, и этот дух невеселого самолечения по мере приближения к Хью только усиливался.

– Закладывай лошадей – лорд и леди Дансени едут в Эллсмир, – распорядился главный конюх, как только Джейми покинул сеновал.

Он икал и едва держался на ногах.

– Старик, в своем ли ты уме? Глянь, какая погода на дворе! Ты пьян.

Заходя на конюшню, Хью не закрыл дверь, и можно было видеть, как двор скрыт за стеной дождя. Вспыхнувшая молния осветила величественный силуэт горы и осталась на несколько мгновений жить в глазах увидевших ее. Джейми захлопал глазами и заметил, что кучер Джеффрис направляется к конюшне, согнувшись и пытаясь сохранить хоть один клочок сухой или относительно немокрой ткани на своей одежде. Плащ лип к его телу.

Стало быть, и впрямь нужно ехать.

– Кучеру нужно пособить!

Буря угрожающе завывала, так что Хью наклонился очень близко, дабы его можно было услышать в шуме, обдавая Джейми духом своего забористого пойла.

– Лорд едет… Зачем? Черт побери!

Хью не мог объяснить намерений лорда, если бы и хотел: красные глаза его слезились, язык заплетался, и глупо было рассчитывать что-нибудь узнать от него. Джейми плюнул, оттер старика и бегом поднялся по лестнице на сеновал.

За считаные минуты он собрал свои нехитрые пожитки, прихватив плащ и спрятав книгу – конюхи могли преспокойно взять любую вещь у любого из слуг. Буря заревела еще пуще, когда покинул конюшню.

Ехать было крайне тяжело. Ветер просто срывал экипаж путников, рискнувших бросить вызов стихии. Джейми помогал Джеффрису, когда тому требовалась помощь, и не надеялся хоть как-то согреться, сидя на козлах. Колеса поминутно вязли в жидкой грязи, и приходилось непрестанно спускаться, чтобы вытащить громоздкий экипаж.

Но все ужасы путешествия меркли перед тем, что было причиной этой отчаянной поездки. Джейми ломал голову, соображая, что же случилось. Лорд Дансени никогда бы не предпринял такой поездки по скользким ухабам, покрытым жижей, если бы того не требовали исключительные обстоятельства. А ими могли быть только забота о леди Джиниве или ее ребенке.

Служанки болтали, что леди Джинива родит ребеночка в начале зимы, в январе. Джейми лихорадочно отсчитал время, опять ругнул взбалмошную девчонку и принялся горячо молиться, чтобы она благополучно разрешилась от бремени. И попытался забыть об этом: всего три раза до свадьбы… нет, он мог и не быть отцом ребенка. Нельзя было знать наверняка.

Леди Дансени приехала в Эллсмир семь дней назад, желая помочь дочери, и постоянно посылала людей забрать из усадьбы в Хэлуотере что-то, что она снова забыла взять в дорогу. Все приезжавшие из Эллсмира подвергались тщательным расспросам, но все как один говорили, что новостей еще нет и что им пока нечего рассказать хэлуотерцам. Что ж, если приходится ехать в таких условиях, значит, новости – плохие новости – уже есть.

Карета отчаянно считала все ухабы, и Джейми в который раз доставал колесо из грязи, когда увидел личико леди Изабель, появившееся из-за шторки. Испуганная и встревоженная, она ехала к сестре.

– Маккензи, ты тоже здесь! Нам еще долго добираться?

Джейми сунул нос в окошко кареты, чтобы его голос не заглушил бесящийся ветер, проливной дождь и бурлящая вода в канавах.

– Миледи, четыре мили! Так сказал Джеффрис!

То есть еще два часа.

Коли Бог поможет и не спихнет чертову развалюху с незадачливыми пассажирами в озеро Уотенлеф с Эшнесского моста.

Изабель плакала. Джейми понял это, потому что дождь не придает лицу такой оттенок. Кивая, она опустила штору. Он ощутил, что у него не только замирает сердце, но и скручивается желудок.