Радуясь возможности проявить усердие, он мигом спрятал шарики, дающие здоровье, встал и ответил, кланяясь:

– Моя служить госпожа, моя идти просить.

Бедняга честно пошел, правда, на выходе слегка промахнулся и ударился о дверь.

Наверное, было глупо рассчитывать на его помощь. Даже если он знал здесь кого-то и даже если бы ему дали завтрак для меня или принесли мне по его просьбе, ему нужно было преодолеть целую лестницу, а то и спуститься на первый этаж, что в его нынешнем состоянии было непосильно.

Очевидно, я должна была взять судьбу в свои руки, иначе ко мне весь день будет кто-то ходить, а я буду прятаться под одеяло, стесняясь своей наготы. Я выглянула за дверь – там никого не было. Тогда стащила одеяло, натянула его на себя и, прикрыв таким образом свое тело за неимением другой одежды, покинула комнату.

На этаже, где мы ночевали, было три комнаты. Обитателей двух других я не увидела, зато заметила, что наверху находятся стропила, то есть это был чердак. Тогда отсутствие соседей объяснялось просто: там жила прислуга, занятая сейчас утренними хлопотами.

Внизу были слышны звуки разговора. Я учуяла запахи, среди которых ясно различила запах жареного мяса. Живот дал санкцию спускаться вниз, потому как сэндвич и миска супу – это слишком мало для двадцати четырех часов с лишком.

Я придала одежде – или тому, что ее заменяло, – если не приличный вид, то хотя бы сколько-нибудь удобный для меня. По крайней мере, грудь была закрыта, а что конец одеяла тащился по полу, то я взяла его в руку.

Мясо жарили на первом этаже. Оттуда же доносилось звяканье посуды и звук пережевываемой еды. Я открыла дверь, попав в длинную комнату, служившую здесь столовой.

Разумеется, завтракали только девушки и женщины. Всех было около тридцати, и большинство сидели почти голышом, впрочем, кое-кто был в платьях. Мое появление не осталось незамеченным: одна из девушек, сидящая в конце стола, помахала мне рукой, показывая, что для меня есть место.

– Новенькая? – Она рассматривала меня с профессиональным интересом. – Мадам, вообще-то, принимает только до двадцати пяти, а тебе больше. Но мордочка твоя хороша, так что не переживай – все получится. Да уж, наверное, получилось, раз ты ходишь в одеяле.

– Да, смазливенькая, зубы белые, кожа в порядке… – вмешалась брюнетка, сидящая напротив нас. – Сиськи, кажется, тоже.

Она перегнулась через стол, взглядывая на верх одеяла. Невольно я оказалась в центре внимания.

– А вообще, не бери одеял и ни простыней, ни покрывал – мадам ругается. Ходи в своей рубашке, но с кровати не тащи, – консультировала девушка, позвавшая меня.

– И смотри, чтоб на белье ничего не оставалось. Это тоже не нравится мадам, да и с тебя высчитают потом. – Брюнетка следила за мной, пока я молча осматривалась по сторонам.

– Миленькая, как тебя звать? А то мы тебя усадили и заговариваем. Я, к примеру, Доркас, – низенькая улыбчивая девушка, похожая на булочку, встряла в разговор, – а это Пегги, – ею оказалась брюнетка, – а вот и Молли. – Блондинка Молли была позвавшей меня.

– А я Клэр, – кутаясь в одеяло, произнесла я.

Что ж, девушки сочли меня своей товаркой, а я не представляла, как разубедить их. Но сейчас превыше всего было мое желание плотно покушать. Объяснить все можно будет потом. Не обидятся же они, в самом деле, что я съела чей-то завтрак. Все желающие поесть были уже внизу, когда я пришла.

Мне даже не пришлось просить: Доркас, догадавшись, чего я хочу, вынула из шкафчика тарелку из дерева и поставила ее передо мной, одновременно указывая на тарелку, полную вкусно пахнущих колбас. Я мысленно поблагодарила поваров, постаравшихся на славу. Вне сомнений, я была готова съесть и менее вкусное блюдо.

«Отлично, не то что больничная еда». – Я поедала картошку, которая тоже была жареной, как и мясо, памятуя кафе по месту моей работы.

– Нелегко же тебе пришлось в первую ночь-то!

Это была Молли. Она показала куда-то на мое одеяло, и я ужаснулась, опустив глаза. На груди виднелись пятна крови. Судя по всему, и на шее тоже, потому что Молли смотрела и туда.

– Нос тоже немножко припух, – это Пегги посмотрела на мое лицо.

Тут она снова наклонилась ко мне, от чего бывшая на ней одежда упала на стол, нимало не смущая ее владелицу.

– Чай, больно? Не нужно терпеть такое. Если дело доходит до рукоприкладства, то визжи что есть мочи. У нас на этот случай есть Бруно. Мадам сама велит нам так поступать, она бережет нас.

– Кто есть?

– Бруно, привратник. – Доркас со смаком ела вареное яйцо. – Но вообще это у него прозвище. Он огромный, и силищи в нем что в медведе, потому и Бруно. А как его там величать по-настоящему? – Доркас запрокинула голову, ожидая ответа от всех. – Гораций, что ль?

– Теобальд. – Ответившая Молли произнесла имя Бруно-Теобальда нараспев, подчеркивая его редкость. – Джейни, эля нам еще! – Она кликнула служанку и обратилась ко мне: – У нас отменный эль, ты должна его попробовать. – Молли не была симпатичной, черты ее лица были неправильны, кроме четкой линии губ, но она неуловимо располагала к себе. – Пегги говорит верно. С такими клиентами мы дела не имеем. Но если мужчине хочется почувствовать себя главным, пощипать тебя да пошлепать – за чем же дело стало? Таких много, оно и понятно: не каждому доводилось на самом деле насиловать девушек, а вот почувствовать в своих руках жертву многие не прочь. Их нельзя гнать, они много платят. А выгонишь – сама потом заплатишь, раз не умела заработать. Но коль видишь, что дело худо, – не стесняйся, зови Бруно. Он ночью бдит. На, держи. – Молли прервала монолог, чтобы сунуть мне в руки кружку эля.

– Так-то, птичка, могло быть и хуже, – Доркас закончила осматривать меня и, видимо, не нашла ничего, стоящего беспокойства. – А между ногами, уж верно, болит и жжет? – Она лукаво посмотрела мне в глаза, понимая, что не ошиблась.

– Ой, девочки, ей стыдно! Вот это новость! – захохотала Молли, обращая внимание сидящих на мой конфуз. – А, вот я недотепа! Ты ж впервой так, наверное?

Я совсем смешалась от такого пристального внимания и от того, что не могла отвечать на их вопросы, так что пила эль молча, благо кружка была такой широкой, что закрывала мне пол-лица. Эль и правда был отменный, темный и крайне вкусный.

– Ладно, ладно, не красней. Никто из нас здесь не родился, так что стыдиться нечего. Давай ешь, и я отведу тебя к кадкам, мы там моемся. – Молли распоряжалась, касаясь меня рукой. – Попаришь свою мохнатую норочку и уже ночью сможешь снова принимать гостей.

– Кувшины, кувшины не забудь! – напомнила Доркас. – Они у нас на травах настояны. Как полезешь в лохань, добавишь чуток воды из кувшина, – проинструктировала она меня. – Это мадам их поставила – хочет, чтобы мы пахли душистым, а не смердели, как остальные шлюхи.

– Хорошие господа предпочитают хорошеньких девушек, а кому все равно, с кем спать, – милости просим в порт. Портовые девки не стоят за ценой, – вторила ей Пегги. По тому, как она старательно гнусавила, я поняла, что она цитирует мадам Жанну или по крайней мере подражает ей.

Товарки Пегги легли на столы от смеха, оценив шутку. Внезапно сама мадам возникла в дверях, находившихся в конце комнаты. Смешки затихли.

Хозяйка борделя, казалось, ничего не слышала, будучи крайне озабоченной, и растерянно смотрела по сторонам.

– Ша, стихните! – шикнула Молли при виде недовольной мадам. – Пришел клиент. В такую-то рань! Терпеть таких не могу, не сидится им дома, вот и волокут ноги сюда. Куда уж тут есть и пить – беги ублажать.

– Молли, не ной. Его возьмет Клэр. – Пегги убрала волосы с лица. – У нас правило: новенькая обслуживает тех, кого никто не берет.

– Знаешь что, хочешь совет? Когда мне нужно поскорее избавиться от клиента, я пихаю палец ему в задницу. Верное средство! Мигом кончает и уходит довольный. – Доркас заулыбалась, вспоминая свою хитрость. – Так что иди занимайся, а я оставлю тебе лепешку.

– Благодарю… – проблеяла я.

Краем глаза я увидела, что мадам Жанна заметила, что я сижу в конце стола. Она была слишком далеко, и я не могла слышать звука, но видела, как с ее губ слетело «О!».

– Зачем вы здесь?! – Она ринулась ко мне, пытаясь говорить как можно тише, но было поздно: многие девушки удивленно смотрели на нас.

– Спустилась, чтобы поесть, – ответствовала я.

Мадам держала меня за руку, видимо желая оттащить от стола, словно непослушного ребенка, дорвавшегося до праздничного стола, предназначенного для гостей. Я понимала, что кончить завтрак мне уже не удастся, поэтому вытащила руку из ее цепких объятий и потянулась за элем, не теряя надежды его допить.

– Merde![9] – вскрикнула мадам Жанна. – Разве служанка не поднялась к вам?

– Она не приходила. Я осталась без еды и платья, – развела я руками, чтобы она убедилась, что, кроме одеяла, на мне ничего нет.

– Nez de Cleopatre![10] – Мадам не привыкла сдерживать эмоции. Несмотря на то что содержание ее возгласов было вполне приемлемым, интонации, взятые отдельно от слов, годились для площадной брани. – Я выпорю гадюку служанку! Тысяча извинений, мадам!

– Не стоит так беспокоиться. – Я была великодушна. – Меня угостили вкуснейшим завтраком, и я очень рада познакомиться с этими премилыми девушками. Благодарю.

Я отвесила поклон, стиснув одеяло в кулак.

– Мадам Жанна, я могу рассчитывать на платье?

Мадам утащила меня прочь из столовой, поминутно рассыпаясь в извинениях. Она просила простить ее, что мне пришлось провести утро так беспорядочно, включая компрометирующее знакомство, и отчаянно надеялась, что Джейми не узнает об этом. Мы поднялись на третий этаж, где находились владения портнихи. Ткань была свернута в рулоны – это были неначатые платья. Готовые же и полуготовые размещались на вешалках.

– Секунду. – Мадам куда-то исчезла. Я принялась осматриваться.

Посреди комнаты стоял манекен, утыканный булавками. Развешанные наряды впечатляли: здесь были ладно сшитые платья с огромными вырезами, выходившими за все рамки благопристойности, разнообразные пеньюары из эфемерных тканей и ночные рубашки.

То, что я сняла, скорее походило на платье-рубашку или рубашку-платье тонкого хлопка. Изделие отличалось низким воротом и своеобразной вышивкой – на груди, бедрах и ягодицах виднелись ладони, намекая, какие части женского тела наиболее привлекательны.

Подол не был подшит и волочился так же, как и мое одеяло, но здесь я хотя бы могла не бояться потерять одеяние.

Натягивая на себя новую одежду, я услышала голос мадам Жанны и бас какого-то мужчины. «Вероятно, это Бруно», – предположила я. Мадам снова была недовольна.

– Какая разница! Что мне до ее сестры! Жена месье Джейми сегодня утром не получила ни еды, ни одежды, соображаешь?

– Да полно, жена ли она? – загудел Бруно. – Что-то я сильно сомневаюсь…

– Знаю. И все же он представил ее как жену. Следовательно, мы должны относиться соответствующе, – властно положила конец сомнениям мадам Жанна. – А бедняжку Мадлен…

– Мадам, она ни в чем не виновата, – Бруно защищал девушку. – Об этом все говорят, неужто вы не знаете? Этим утром Изверг…

Мадам Жанна испустила испуганный вздох.

– Не может быть… Опять?!

– Именно, – помрачнел рассказчик. – Совсем недалеко, трактир «Зеленая сова». Убитая – сестрица Мадлен. Священник известил перед завтраком. Как здесь быть…

– Да, мне ясно, – дрожащим голосом произнесла мадам. – Разумеется, она не виновата. А убили… так же?

– Да, в том-то и дело, снова какой-то тесак или топор.

Вышибала заговорил так, как дети, когда пугают друг друга страшилками: тихо и заговорщически.

– Он снова отсек несчастной голову, а саму покойную нашли возле входа в ее комнату – так говорит священник.

Бруно зашептал:

– А голову, мадам, он прибил к доске над камином, чтобы она глядела в комнату. Когда это увидел хозяин, он потерял сознание.

Мадам Жанна последовала примеру неизвестного мне хозяина – об этом свидетельствовал звук, какой сопровождает упавшее тело. Я тоже изрядно испугалась. Недаром Джейми не хотел оставлять меня здесь…

Не желая больше быть свидетельницей разговора, не предназначенного для чужих ушей, я пошла туда, где находились говорившие. Это была гостиная. Мадам уже прилегла на диван. У ее ног находился коренастый, грустный донельзя мужчина.

Мадам Жанна заметила мое присутствие.

– Мадам Фрэзер, простите, ради бога! У меня и в мыслях не было мучить вас ожиданием, но… – она замялась, – но я узнала страшную весть.

– Это в самом деле очень страшно. Кто этот Изверг? – полюбопытствовала я.

– Вы уже знаете?

Вдруг мадам Жанна побледнела еще больше и в отчаянии заломила руки.

– Мой бог! Он будет взбешен!

– Кто? – я недоумевала. – Изверг?

– Да нет же, месье Фрэзер. Ведь ему же скажут, что вы остались без должного ухода, без ничего, к тому же вас сочли fille de joie[11]… Это позор!