– Впоследствии я вынужден был обратиться за типографскими услугами. Когда я увидел, что типографу привозят бумагу ящиками, а спирт – им разводят чернильный порошок – бочками, я подумал, что это прекрасная мысль. Если фургоны подъезжают часто, это естественно, ведь в типографии все время нужна бумага и чернила. А значит, меня никто не тронет, ни один прощелыга в мундире! Грех было упускать такую возможность.

Так Джейми купил типографию, разместившуюся в тупике Карфакс. Джорджи, нанятый за плату, занимался станком. Когда покупатели начали заказывать печать книг, фолио, объявлений и – что немаловажно – памфлетов, Джейми сообразил, как еще можно использовать типографию.

– Я познакомился с неким Томом Гейджем, – Джейми продолжил повествование.

Он уже убрал руку: рассказ захватил его, и он время от времени рассекал руками воздух и запускал их в волосы.

– Том вел маленькие дела, он заказывал немного, но часто. Все было вполне в рамках закона. Единственное, что отличало его от других заказчиков, так это то, что он любил поболтать о том о сем с нами. – Джейми невольно улыбнулся. – Я временами выглядел глупо – даже Джорджи знал о книгопечатании больше меня, не говоря уж о Томе. Но я раскусил его, потому знаю о людях больше, чем о книгах.

Поняв, что печатник Александр Малькольм никакой не печатник, Томас Гейдж начал, что называется, зондировать почву: нет-нет да и вспомнит общих знакомых или расскажет об известных ему якобитах. Акцент Джейми выдавал в нем хайлендера, что облегчало дело.

В конце концов Джейми сдался и согласился сотрудничать с Гейджем при условии соблюдения строжайшей тайны.

– Гейдж не боялся?

Глупо было спрашивать: все, кто так или иначе сотрудничал с Джейми, рисковали, но в основу сотрудничества было положено доверие, а потому они не боялись измены. Только Карл Стюарт зря доверился ему, но это уже была вина самого Джейми, его роковая ошибка.

– Нет. Мы договорились, что он будет привозить необходимые ему вещи.

Словом, деловые связи переросли в дружеские: у Гейджа была небольшая группа, состоящая из нескольких человек, пишущих злободневные вещи на политические темы. Там были острые критические статьи, не нарушающие закон, но были и листовки с памфлетами, содержащие настолько радикальные призывы, что написавшие их могли угодить в тюрьму или даже надеть веревочный галстук. Все это выходило в свет из-под станка Джейми.

– После выпуска очередной партии мы отправлялись выпить за успешное окончание дела. В таверне к нам часто подсаживались друзья Гейджа, скоро я перезнакомился с ними. Тогда Тому захотелось, чтобы я тоже что-нибудь написал. Я отказался – какой из меня писака? Смех да и только. К тому же мой почерк оставляет желать лучшего, так что пока я что-либо накорябаю, никто не сможет этого увидеть, потому что мы все мирно отойдем в мир иной по дряхлости лет, даже не воспользовавшись виселицей. Пока я втолковывал ему это, Том чуть живот не надорвал, так смеялся: я набирал левой рукой, даже не замечая этого, причем выходило знатно.

Джейми помолчал, демонстрируя физическую мощь. Посмотрев на свои руки, он сжал левую ладонь в кулак, отчего было видно, как играют мускулы под его одеждой.

– У меня хватает сил. Пока хватает, а там посмотрим. В бою на меня не жаловались, палаш и клинок всегда были мне верны, и моя рука не дрожала. Но близится день, когда я не смогу орудовать клинком.

Он поднял с пола камзол.

– Я понял его смех. И взял это тогда с собой – пусть напоминает о славном Томе Гейдже.

Рука Джейми скользнула в карман и вынула оттуда три свинцовые наборные литеры. Они были холодные и твердые, как уверенные слова их владельца. Я знала, какое слово составляют эти буквы.

– Это Q. E. D. – Да, это было оно.

– Мой палаш и клинок отобраны врагом, англичанином. – Джейми прикоснулся к буквам, словно набираясь от них энергии и решимости, хотя это было лишнее – он говорил твердо. – Том раскрыл мне иной мир, вложил в руки иное оружие. Его-то я уж не выпущу.

Мы не опаздывали на встречу, выйдя ровно без пятнадцати минут пять. Съев немного – разве ту устричную похлебку с изрядным количеством перца – и выпив хорошего вина, чередуя приемы еды с другими, не менее приятными вещами, мы чувствовали себя превосходно, идя по излюбленной нами Королевской Миле.

Небо Эдинбурга обещало дождь – над городом сгущался туман. Но пока мы шли, нас освещало солнце, облака были золотых и розовых тонов, мостовая отражала цвета заката и ничто не предвещало беды. Шотландская столица была полна света, как мы были полны любви. Идя рядом, мы не замечали ни признаков надвигающейся непогоды, ни того, что эдинбуржцы живут в неприглядных серых домах и что великолепие заката преходяще. Я зарделась от удовольствия, а Джейми сиял, глядя на меня.

Мы были заняты исключительно собой и, как я уже сказала, не замечали ничего, так что мое шестое чувство сработало с опозданием, когда я оглянулась. Позади нас шел мужчина, скорее всего, мы мешали ему пройти, поэтому он мигом проскочил мимо нас, когда я приостановилась. Но, по-видимому, причина была не в нас: обойдя нас, он стал как вкопанный, не двигаясь с места. Из-за этой внезапной его остановки я потеряла туфельку.

Мужчина вперил взгляд в небесный свод и, словно увидев что-то понятное одному ему, пустился бежать.

– Вот чудак! – потянулась я за туфлей.

Строго говоря, другие шотландцы тоже вели себя странно – они также остановились, взглянули на небо и устремились вперед, в конец улицы.

– Джейми, что… – Я осеклась, потому что он тоже смотрел туда же, куда и все.

Подражая ему, я посмотрела вверх и тут же поняла причину их странного поведения. Закат не дает такого отсвета на небо, а уж всполохов тем более. Это вовсе не закат.

– Горит, – Джейми озвучил общее мнение. – Да горит у нас!

Чья-то луженая глотка подтвердила наши опасения криком «Горим!». Все люди, бывшие на улице, побежали вперед, образуя толчею и давку, похожие на стадо животных, не могущих выбраться из горящего леса. Кое-кто, более сообразительный, кинулся навстречу, пробираясь сквозь толпу – в мэрию или к ответственным лицам из пожарной бригады, судя по всему.

Джейми побежал вместе со всеми, схватив меня за руку и увлекая за собой. За суматохой я не обулась и теперь поджимала босую ногу, но, решившись, добровольно лишилась и второй туфли, ступая по скользкой мостовой босиком.

И правда горело у нас, причем в буквальном смысле слова – пожаром был охвачен тупик Карфакс, где в относительно безопасной его части сгрудились зеваки, надеясь получше рассмотреть происходящее. Нагретый воздух был наполнен гулом голосов и выкриками.

Джейми бесстрашно бросился туда, откуда чувствовался жар. Я держала в поле зрения его спину и по мере сил следовала за ним, хотя для этого требовалось растолкать толпившихся зевак.

Когда мы добрались до места пожара, нашему взору предстала полная картина разрушений – из окон типографии Александра Малькольма валил дым. С близкого расстояния голоса не были слышны, потому что шум, издаваемый пламенем, заглушал их.

Джейми, отчаянно крича о своем станке, оставленном на произвол судьбы, метнулся к входной двери, раскрывая ее ногой.

Его фигуру окутал дым, вырвавшийся из типографии. Тогда Джейми встал на четвереньки и таким образом попытался проникнуть внутрь, в царство огня.

Люди, толпящиеся вокруг, увидели это и, подражая ему, поступили точно так же. Теперь в печатне находилось уже несколько человек. Я диву давалась, как они дышат там, среди огня и полымя: огонь угрожающе гудел, создавая ветер, и моя юбка трепалась на этом ветру. Что же в таком случае происходило внутри?

Крики усилились, обозначая прибытие стражников в красных, под стать огню, мундирах.

Кроме того, появились и городские стражники. И те, и другие знали, что нужно делать в таких случаях, и, сбросив малиновые мундиры, ринулись бороться с пламенем, бушевавшем в здании. Они разбили застекленные окна и лили внутрь воду, которую таскали ведрами на место происшествия. Зевак стало больше, потому что к случайным прохожим, остановившимся поглазеть на огонь, присоединились люди, кровно заинтересованные в прекращении пожара, – жители верхних этажей домов, расположенных по соседству с мастерской. Они совершенно справедливо опасались, что их дома может объять пламенем, и тащили своих восторженных детишек на улицы.

Пожарники и стражники действовали энергично, но я боялась, что их энергия здесь не поможет. Пытаясь увидеть, что происходит в печатне, я бегала по тротуару и видела, как из горевшего окна вылетел лоток с тяжеленным свинцовым шрифтом, едва не оборвав дни одного из пожарников. Разумеется, на разлетевшиеся от удара о мостовую литеры тут же набросились мальчишки, пытаясь забрать себе на память буквы. Соседи отогнали их, но одна толстенькая барышня в фартуке набросилась на лоток и утащила его к обочине, где стала возиться с ним, сидя, как наседка на яйцах. Остальные желающие поживиться свинцовыми литерами с трудом могли сделать это, непрестанно приседая под градом вылетавших из окон предметов, и были вынуждены остерегаться, что типографское оборудование проломит им голову. Банки с краской, вылетая из типографии, в безумном полете расплескивали свое содержимое на камни, которое выглядело весьма живописно, смешиваясь с дождевыми лужами.

Поскольку двери и окна мастерской были распахнуты, образовался сквозняк, и огонь заговорил еще громче, сменив шепот и треск на рев. Через окна уже бросали то, что еще можно было спасти, и лить воду таким образом было нельзя. Начальник стражи скомандовал своим людям войти в здание и подал пример, прикрыв нос мокрым платком. С ним отправились человек шесть.

Пожарники прибегли к иному способу тушения огня: они качали воду ручным насосом и передавали ее в ведрах, стоя в цепочке, а пустые емкости катили по склону, чтобы не тратить на них время. Ребята управлялись хорошо, из чего я сделала вывод, что они имели возможность вдоволь попрактиковаться на тушениях пожаров в Эдинбурге, где из-за сырой погоды было множество каминов в домах.

Появилась пожарная машина, вернее то, что служило пожарной машиной в восемнадцатом веке, – огромная бочка с водой, чьи стенки отражали всполохи пожара. Обыкновенно ее тащила конская упряжь, но сейчас было слишком мало времени, да и тупик Карфакс был крайне узок, чтобы повозка могла как следует проехать, поэтому сейчас ее тащили горожане, взявшись за постромки. Остальные расступались, давая им дорогу, как море перед Моисеем и его народом.

Воздух становился все горячее, было трудно дышать. Как-то приходится Джейми? Сколько человек может продержаться в огне и дыму? Кровля неминуемо должна будет обрушиться, и он должен покинуть горящее здание раньше.

– Иисус, Мария и Иосиф!

Возле меня стоял Эуон. Ему удалось пробраться к печатне, хотя с его ногой это было нелегко. Когда из окон полетела новая порция предметов, он схватился за меня, чтобы не упасть.

– А где Джейми?

– Там! – Я махнула рукой, указывая на пожар.

Приходилось кричать, иначе ничего не было слышно.

Впрочем, вскоре в толпе закричали еще громче. Видимо, что-то происходило у дверей печатни. И правда – мужчины выходили из дверей мастерской. Поначалу мы видели только их ноги, а тела были скрыты за пеленой дыма, но потом они показались нам, вшестером неся махину печатного станка. Джейми был среди них. Видимо, это было не все, потому что они тяжело поставили станок у двери и бросились назад.

Было ясно, что спасти что-то еще не удастся: печатня осветилась изнутри, как будто небо в грозу, и раздался ужасающий грохот. Мужчины, которые пытались что-то сделать, оставили это занятие и выбирались наружу, черные от сажи, как черти. Многие из них шатались и кашляли, а самые слабые ползли на четвереньках. Пожарники пытались сделать последнее, заливая мощной струей из бочки окна мастерской, но пожар все так же полыхал.

Эуон сжал мою руку как капканом.

– Малец! – завопил он так, что я расслышала это слово сквозь гул огня и крики людей.

Он таращил глаза на окна второго этажа. Я увидела, что чей-то неясный силуэт и впрямь мелькнул в окне, но после скрылся из виду. Упал ли, скрылся ли за дымом – не было ясно.

Я похолодела. Отсюда, снизу, не было видно, кто находится в печатне, но если там мальчишка… Эуон-старший, влекомый отцовским инстинктом, бросился к зданию во всю прыть, какую только он способен был развить с деревянной ногой.

– Погоди! – Я ринулась следом.

Джейми стоял возле спасенного станка. Он тяжело дышал, но благодарил помогавших ему.

– Джейми!

Я оттащила его от цирюльника, с которым он разговаривал; тот, пережив приключение, вытирал закопченные руки о фартук, на котором виднелись следы засохшего мыла и крови.

– Там мальчик, Эуон! – тыкала я пальцем в окна мастерской.

Джейми вытер физиономию, переместив сажу с нее на рукав, и впился взглядом в окна. Но там только вился дым и лизал воздух огонь. Никакого мальчика там не было.