Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Джейми потер верхнюю губу, тая улыбку и собираясь с духом.

– Да, мой мальчик, ты крайне обходителен. Я польщен твоей высокой оценкой моих возможностей: ты считаешь, что после этой суматохи я могу не только обнять подушку, но и твою тетю. Спасибо. Но я думаю, что она не обидится, – он подмигнул мне, – если ты будешь спать в нашей комнате. Не бойся, ты не стеснишь нас.

– Бруно говорит, что у девушек сегодня мало клиентов, – бойкий француз лез всюду. – Почему не…

– Фергюс, ему четырнадцать! – взревел Джейми, понимая суть предложения.

– Мне скоро исполнится пятнадцать! – вмешался Эуон, почувствовав преимущество нового возраста.

– Да, это хороший возраст. Пора. – Фергюс послал мадам Жанне взгляд, ищущий поддержки. – Твои братья тоже были в этом возрасте, когда пришли сюда впервые. Я видел, что это достойные ребята.

Джейми уставился на француза, прошивая его насквозь злыми глазами.

– Что ты несешь?..

– Милорд, кто-то должен был это сделать, – раздражился Фергюс непониманием со стороны Джейми. – Обыкновенно в публичный дом юношу приводит отец, но это не тот случай… Хотя твой отец достойный человек, не спорю. – Заинтересованный Эуон подтвердил это сообщение кивком, меньше всего на свете думая сейчас об отце. – Понимаешь, здесь нужно иметь такт и опыт, – пояснил он Джейми, а затем обратился к мадам Жанне. Фергюс успевал решать вопросы, советуясь со всеми одновременно, но поступая по-своему. – Что же, Доркас или Пенелопа? – Француз спрашивал так, будто выбирал редкое вино к ужину.

– Ни та, ни другая, – отрезала мадам Жанна, советуя совершенно особый сорт, – а вторая Мэри. Маленькая Мэри, да.

– А, златовласка? Да, вполне может быть. Тогда распорядитесь, будьте добры. – Оставалось разве хлопнуть в ладоши, чтобы девушка тут же появилась.

Мадам исчезла за дверью. Джейми хватал воздух ртом.

– Не… мальчик не может…

– Могу. – Малыш упорно настаивал сегодня на своем. – Мне кажется, что я могу.

Удивительно, сколько пришлось пережить ему в этот день. Казалось, он не мог быть более возбужденным, чем стоя в пылающей мастерской, но теперь пожар, моряк и чудесное спасение были совершенно забыты – его ждало что-то еще более важное.

– Но мальчик… я не разрешу… этого… ты понял…

Джейми не договорил и развел руками, давая понять, что бессилен в данной ситуации.

– Что я скажу Дженни? – Он не видел, как дверь снова отворилась.

Вошла низенькая молоденькая девушка, пухленькая и беленькая, как сдобная булочка. Сорочка голубого шелка, разумеется, не скрывала всех прелестей, а облачко золотых волос обрамляло круглое личико. Эуон замер как громом пораженный.

Он должен был или воскреснуть, или умереть на месте. Эуон выбрал первое. Сияя улыбкой и блестя глазами, паренек обернулся к дяде и сказал:

– Дядюшка, на твоем месте…

Голос дал петуха, сорвавшись на сопрано, и Эуон прокашлялся, возвращаясь к исполненному достоинства баритону.

– …Я ничего не сказал бы ей. – Он блеснул улыбкой и, пожелав мне покойной ночи, последовал за своим золотоволосым ангелом, явившимся с небес.

– Я даже не знаю, что делать с Фергюсом. Хочется убить, но хочется и поблагодарить. – Джейми сидел на постели на чердаке и возился с рубашкой.

Я положила платье на стул, чтобы оно высохло, и принялась помогать ему с разнообразными пряжками штанов, стоя на коленях.

– Он хотел как лучше.

– Да, эти распутники французы все понимают по-своему, – ворчал Джейми.

Он поднял руку, чтобы стащить с головы повязку. На этот раз Джейми не стал заплетать волосы в косу, а надел головную повязку. Так рыжие космы были убраны со лба и красиво спадали на плечи, обрамляя высокие скулы и прямой нос. Это делало его похожим на сурового ангела кисти какого-нибудь итальянского ренессансного художника.

– Адама и Еву из Эдема изгнал архангел Михаил? – Я стягивала с его ног чулки.

Джейми улыбнулся.

– Что же, я похож на стража добродетели? А Фергюс, стало быть, змей-искуситель? – Он поднял меня. – Англичаночка, не стой на коленях передо мной. Ты не служанка.

– Я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы помочь мужу раздеться. Тебе было нелегко сегодня, хотя, конечно, мальчику было хуже. – Я подняла Джейми с кровати.

Он был все еще вымазан в саже; руки были обожжены и покрыты волдырями.

– Мм…

Я хотело было помочь ему снять штаны, но он удержал мои руки у себя на поясе и прижался к моей макушке.

– Я не все сделал правильно по отношению к мальчику.

– Разве? Ты поддержал в нем бодрость духа. Он успокоился и перестал мучиться.

– Может быть. Молитвы, может, и не пособят, но и не навредят. Но я не рассказал ему всего.

– Что же ты умолчал?

Я поцеловала Джейми, чувствуя запах дыма и мужского пота.

– Мужчина после убийства идет к женщине. Когда болит душа, только она способна исцелить. Если есть жена, это делает она, если нет – подвернувшаяся птичка.

Я нашла шнур на его штанах и развязала его.

– Поэтому ты не остановил его, когда он пошел к Мэри?

Джейми не придерживал упавшие штаны.

– Остановить его было выше моих сил. Наверное, отпустить его с девушкой – это лучшее, что можно было сделать. Он еще очень юн, но может справиться. – Ухмыльнувшись, он съязвил: – Этой ночью парень будет думать не о моряке, это уж как пить дать. Страшно ему не будет.

– Не знаю. А тебе будет страшно?

Я стащила рубашку.

– Мне?

Рыжие брови Джейми полезли вверх. Черная от дыма рубашка болталась на его шее.

Я бросила многозначительный взгляд на кровать.

– Ты-то никого не убил, но… Тебя часом не нужно исцелить от чего-нибудь?

Джейми расплылся в улыбке и уже был похож на обычного милого шотландца, а не на сурового ангела. Он поднял плечи, чтобы рубашка сползла на пол.

– Что же, это всегда можно, – промурлыкал он. – Будь со мной поласковее, идет?

На следующее утро Джейми с племянником собрались к священнику – замаливать грехи. Я же не стала ждать их сложа руки: следовало, как и подобает лекарю, иметь при себе снадобья и травы. Помимо профессионального тщеславия, я, разумеется, руководствовалась и практической необходимостью, ведь происходившее наталкивало на мысль, что в скором времени кому-нибудь из нас может потребоваться врачебная помощь. С красивой плетеной корзинкой, купленной у торговца, я перешагнула порог аптеки.

Это была лавка, принадлежащая аптекарю Хью. Здесь все осталось так же, как было тогда; она пережила оккупацию Эдинбурга англичанами, восстание и падение Стюарта. Здесь по-прежнему пахло нюхательной солью, перечной мятой, миндальным маслом, анисом – всем тем, чем пахли тогдашние аптеки. Я была рада вновь почувствовать эти запахи.

И здесь по-прежнему работал Хью. Конечно, это был сын того Хью, которого я знала двадцать лет назад, – он был намного моложе. Тогда, заходя в аптеку, я не только покупала необходимые мне снадобья, травы и вещи, обладавшие свойствами лечить всевозможные болезни, но и узнавала, что происходит на войне.

Сын Хью согласился найти то, что я просила. Я вручила ему обширный список, и часть записей смутила парня. Травы, популярные среди лекарей, такие как розмарин, пижма, ноготки, было легко отыскать среди разнообразия находившихся в аптеке баночек. Но по тому, как юный аптекарь смотрит на полки, я поняла, что он только начинает свою карьеру здесь.

Кроме меня, в аптеке был еще один посетитель – мужчина. Он ходил вдоль прилавка, где для заказчиков смешивали жидкости, нарезали травы и приготовляли снадобья. Судя по его виду, он уже ждал какое-то время и это нравилось ему с каждой минутой все меньше.

Наконец он подошел вплотную к прилавку и рявкнул:

– Ну сколько мне еще ждать?

– Преподобный, я не знаю, – признался аптекарь. Видя, что посетитель зол, он поспешил пояснить: – На приготовление требуется время. Вы же слышали, что Луиза будет кипятить его.

Мужчина ничего не сказал, но издал звук, выражавший недовольство, и снова принялся ходить взад-вперед. Луиза, очевидно, работала за дверью, потому что он метал в ту сторону сердитые взгляды. Он был рослым и узкоплечим; я где-то видела его, должно быть, но у меня не было времени на воспоминания.

Мистер Хью читал мой список. Не все слова, указанные в качестве рецепта, были ему известны.

– Аконит, – тянул он задумчиво. – Аконит. Что же это может быть?

– Это яд, если говорить прямо. – Я была честна.

У него отвисла челюсть.

– Но если посмотреть с другой стороны, то он может служить лекарством – если использовать его с должной осторожностью. Его применяют наружно, при ломоте в костях, а если принять внутрь, он замедлит биение сердца. Нужно знать дозу и быть очень добросовестным врачом, тогда он принесет пользу.

– Да? – Хью растерянно оглядывал полки. – А… вы не знаете, как он выглядит?

Он дал мне санкцию ознакомиться с устройством аптеки восемнадцатого века. Было заметно, что этикетки на склянках – они были приклеены заботливой рукой Хью-старшего – выцвели и выглядят неаккуратно. Значит, здесь кое-что изменилось.

– Я еще не так хорошо знаю все здесь, – подтвердил мои догадки молодой аптекарь. – То ли дело отец! Но он скоропостижно скончался, и я не успел узнать многого из того, что он мог бы рассказать мне. Конечно, кое-что он рассказывал, но очень многие баночки… я не знаю, что в них и для чего они предназначены, – поделился он.

Услышав, как преподобный издает хрипы, похожие на астматические, в носовой платок, я взяла склянку, где находился девясил:

– Вот это хорошее средство при сухом кашле.

Хью-младший честно поддерживал порядок в аптеке сколько было сил, по крайней мере, пыли здесь не было. Но вот как было узнать, где что стоит? Пробежав глазами по полкам с баночками и склянками, я отметила, что они расставлены хаотически, не по свойствам, не по алфавиту, а просто как попало. Неудивительно, что молодой аптекарь не мог здесь разобраться, тут и бывалому было впору запутаться. Выходит, старик Хью просто знал, что куда поставил. Я попыталась вызвать в памяти последнее посещение аптеки и образ ее владельца.

Хотя прошло столько лет, я довольно быстро вспомнила, что пришла тогда за наперстянкой, необходимой для настоя, который предназначался Алексу Рэндаллу, младшему брату Черного Джека Рэндалла. Прапрадеду Фрэнка в шестом поколении.

Бедолага давно был уже мертв. Умерев немолодым, он оставил после себя сына. Где-то тот сейчас? Жена Алекса была тогда моей подругой, но я заставила себя не думать сейчас об этом. Мистер Хью… да, мистер Хью доставал мне баночку, стоящую на верхней полке справа от него.

– Вот.

Разумеется, я по памяти повторила этот жест и нашла наперстянку на полке в окружении хвоща и корня ландыша, о чем свидетельствовали этикетки на баночках. Все это были сердечные средства, следовательно, аконит должен был быть среди них, если лекарства на этой полочке были размещены по свойствам.

Да, аконит был здесь, но этикетка гласила загадочное «Бабушкино зелье».

– Осторожно с ним. Если пролить его на кожу, она онемеет. Может, стоит перелить в стекло? – Я отдала аконит мистеру Хью.

Почти все, что я купила, помещалось в марле или бумаге как неопасное, но аконит напугал мистера Хью, и тот отправился искать подходящую бутылочку, вытянув перед собой зелье.

– Сдается мне, что из вас лучший аптекарь, чем из него, – раздался хриплый голос.

Он принадлежал священнику, опиравшемуся на прилавок. По бледно-голубым глазам и густым бровям я узнала его: он был в таверне у Моубрея. Сейчас он не узнавал меня, но это потому, что тогда на мне было надето платье Дафны, а многие мужчины, завидев декольте, смотрят только туда, нимало не интересуясь лицом девушки. Печально было сознавать, что священник принадлежит к числу таких людей.

Он прокашлялся и робко спросил:

– Возможно, вы знаете, что делать при нервных расстройствах, а?

– Каких именно?

Пастор нахмурился, толстая нижняя его губа оттопырилась, а верхняя торчала наподобие совиного клюва. Он раздумывал, прежде чем ответить.

– Это… Я даже не могу сказать точно. – Он бросил на меня оценивающий взгляд. – Если бы у вас спросили, как лечить припадки, что бы вы ответили?

– Припадки? Эпилептические? Когда человек дергается, упав на землю?

Он мотнул головой, открывая натертую жестким воротничком шею.

– Нет, это не то. Такие, когда орут и лупают.

– Простите?

– Не все сразу, вначале орет, а потом глазеет, – поспешил пояснить он. – Она днями напролет таращится на все. Потом сдуру орет, очень громко. Мертвые бы восстали из могил от этого крика.

Теперь было понятно, почему он такой желчный и усталый.

Я не спешила назначать лечение, поскольку и диагноз был неясен.

– Я не могу сказать с ходу. Нужно бы видеть больную.