– Темные личности – это я? – свирепо уточнил он.

Они смотрели друг другу в глаза, не отводя взгляда.

– Сестренка, как ты думаешь, откуда в Лаллиброхе берутся деньги? Деньги, которые дают возможность сводить концы с концами, вкусно есть и хорошо пить? Неужели ты воображаешь, будто я зашибаю копейку, печатая сладенькие псалмы?

– Ничего я не воображаю! – ответила разозлившаяся «сестренка». – Я не выведываю, что ты делаешь в Эдинбурге и где бы то ни было.

– Да! Не выведываешь! Но ты не можешь этого не знать, не знать того, чем я занимаюсь на самом деле! Может, тебе неприятно это слышать?

– Ты хочешь сказать, что я вынуждаю тебя проворачивать эти делишки? А чем кормить прорву детей? Неужели я еще в чем-то виновата?

Дженни была бледна как полотно.

Покрасневший от гнева Джейми едва сдерживался.

– Нет, ты ни в чем не виновата. Я не осуждаю тебя. Но скажи, Дженни, разве виноваты мы с Эуоном, что обработка земли приносит доход, слишком малый для того, чтобы безбедно жить?

Дженни также пыталась сдержать обуревавшие ее чувства.

– Нет. Вас никто и не упрекает. Джейми, ты делаешь все, что можешь, и за это я благодарна тебе. Ты не темная личность.

– Хорошо, кто же тогда? Те, с кем я работаю? Так мы делаем одно дело, я такой же, как и они. Обвиняя их, ты обвиняешь меня. Выходит, я тоже темная личность?

Джейми был уязвлен ее словами и требовал объяснений.

– Джейми Фрэзер, ты мой брат, – справедливо заметила Дженни. – Видит бог, что я не всегда рада этому, но это так. Черт возьми, братец, я не желаю с тобой ссориться! Делай что хочешь, хоть выходи на большую дорогу, хоть держи публичный дом, хоть что, если считаешь это необходимым. Я не осуждаю тебя и не обсуждаю способы твоего заработка. Только умоляю – не заставляй заниматься этим Эуона!

Джейми сощурил глаза, заслышав фразу о публичном доме, и укоризненно посмотрел на зятя, но тот, слушая яростную речь жены, удивленно качал головой.

– Это не я, Джейми. Я ничего не рассказывал ей, сама узнала, – оправдался он. – Уж знаешь, какая она настойчивая.

Джейми решил отстаивать Эуона до конца, не отвлекаясь на другие вопросы, и миролюбиво уговаривал сестру:

– Конечно, Дженни, я понимаю, что ты волнуешься. Но мальчику ничего не грозит, он вне опасности. Я не заставляю его заниматься чем-то неподобающим, берегу его как зеницу ока. Да я люблю его как сына!

– Что ты? – сказала Дженни язвительно. – Так любишь, что вынуждаешь его покинуть родной дом и не извещаешь нас. А он все это время у тебя, в Эдинбурге! Так проявляется твоя любовь?

Джейми благоразумно смутился.

– Не так… То есть… Да, мне стоило задуматься над этим, прости. Мне хотелось… Ай, уже неважно, – мотнул он головой. – Нужно было бы известить вас, твоя правда. В этом я виноват, да. Но я не вынуждал его бежать!

– Я так и не думаю, – поддержал его Эуон. – Вряд ли бы ты вынуждал мальца сбежать вот так, тайком.

Эуон-старший уже успокоился, и его лицо приняло свой обычный цвет. Закатный свет выпячивал его худые щеки, торчащие суставы, обтянутые кожей, освещал деревянную ногу.

– Малец души в тебе не чает, Джейми, – признался отец мальца. – Я ведь вижу, как горят его глаза, когда он видит тебя, как вертится возле тебя все время, а потом поминутно вспоминает о тебе, когда ты уезжаешь. Он любит тебя и думает, что ты совсем другой, не такой, как мы. Что твоя жизнь полна захватывающих приключений и что так легко присоединиться к тебе. Что уж там говорить, твои рассказы не дают ему покоя, а тут выгребай дерьмо да возись в огороде.

Заслышав эту новость, довольно очевидную для него, Джейми примиряюще заулыбался.

– Так ведь все мальчишки такие, Эуон. Помнишь себя в четырнадцать?

– Все не все, но лучше бы малец держался подальше от тех вещей, которые ты можешь ему предложить, – встряла Дженни, недовольно окинув взглядом брата. Она не стала уточнять, что же такого может предложить парню Джейми. – Когда б не Боженька, ты бы давно гнил в земле.

– Точно. Но видишь ли, сестрица, знать, Боженька готовит меня к великим свершениям, раз не дает погибнуть.

Джейми лукаво улыбнулся и взял меня за руку. Дженни покосилась на меня, но, ничего не сказав, продолжила говорить с братом.

– Как знать, может, и к свершениям. Да только Эуону все же лучше пока держаться подальше от таких приключений. Свое он наверстает, но только не сейчас. – Она уже не метала молнии в брата и смотрела на него ласковее. – Может, ты и совершаешь подвиги, я не знаю. Но я догадываюсь, что ты можешь сотворить. Так что говорю совершенно определенно: Эуону не стоит приобщаться к тому, чем ты занимаешься.

– Угу, – буркнул Джейми. Он выдержал паузу, в продолжение которой возил рукой по щетине, а потом снова ринулся в бой: – Хорошо, я не настаиваю, чтобы он во всем подражал мне и жил моей жизнью – это и не нужно. Но я хочу сказать о том, что Эуону пришлось многое пережить за эту неделю и он вел себя достойно, как настоящий мужчина. Сечь его – не лучшая мысль.

Дженни скривилась.

– Так уж и настоящий мужчина! О чем ты говоришь, братец, Эуону четырнадцать!

Джейми не дал волю раздражению и негромко проговорил:

– Мне было ровно столько же, когда я сделался мужчиной.

Дженни фыркнула, пряча неожиданно появившиеся слезы.

– Тебе так казалось. – Она вскочила, чтобы спрятать лицо. – Не думай, я все помню. – Дженни говорила глухо, разглядывая полку для книг, за которую взялась обеими руками. – Вы с Дугалом уехали, собираясь задать всем трепку. Это было так красиво: ветер играл гривой коня, солнечные блики отражались в стали клинка… В свои шестнадцать я думала, что это так романтично, так захватывающе. Ты выглядел просто неотразимо, словно рыцарь с картинки: отлично держался в седле, да и ростом бог не обидел. Вернулись вы не так красиво, я помню. Все вымазанные в грязи, а ты к тому же и оцарапанный – упал ведь в ежевику! – зато довольные и гордые собой. Дугал хвалил тебя, мол, стойко выдержал удар палашом по голове.

Дженни успокоилась и отвернулась от полки.

– То есть вот так становятся мужчинами, да?

В глазах Джейми прыгали лукавые искорки.

– Вообще да. Ну, и еще кое-что.

– Да что ты говоришь! – холодно удивилась она. – «Кое-что» – это что? Взять девушку? Пролить чужую кровь? Прикончить кого-то?

Джанет Фрэзер была на редкость прозорливой. Она могла считаться большей ведьмой, чем я, это уж наверняка. Она знала все или почти все о брате, а чего не знала, то чувствовала интуитивно, каким-то непостижимым образом. Выходит, и проделки сына не укрылись от ее третьего глаза.

Ни один мускул не дрогнул на лице Джейми, залившемся вишневым румянцем.

Дженни же изрекла, качая головой:

– Младшему Эуону еще далеко до ваших забав. Он еще не стал мужчиной по-настоящему. Кому как не тебе знать, о чем я толкую.

Эуон-старший до времени не встревал в семейную беседу, ведшуюся то на повышенных тонах, то с задушевными нотками. Когда ему показалось, что Фрэзеры притихли, утратив способность метать искры, он вежливо кашлянул.

– Долго ли еще ждать? Парень уж заждался, изнывает, поди, – предположил он. – Четверть часа уже из пустого в порожнее. А я пообещал скоро прийти. Нужно не нужно высечь, а заставлять ждать нехорошо.

– Эуон, неужели ты все-таки не отказываешься от своей мысли? – отчаянно попытался изменить вердикт Джейми.

– От мысли я не отказываюсь. – Эуон размышлял. – Малец знает, что получит по заслугам. Выпороть его следует в любом случае, чтоб неповадно было. Да он и заслужил. Только пороть могу и не я, а кто другой.

Эуон развеселился и стал шарить в буфете. Выдвинув один из ящиков, он достал оттуда плетку, протянул ее Джейми.

– Вам и плетку в руки.

– Мне?! – Джейми отпихивал орудие казни, а когда Эуон все-таки сунул ему плеть, попытался вернуть ее владельцу. – Нет, Эуон, нет! Зачем? Я не буду, не смогу!

– И будешь, и сможешь, – Эуон торжествовал. – Ты вот заявил, что любишь мальца, что он будто сын тебе. Ты не знаешь, а быть отцом – тяжелый труд. Любовью здесь не обойтись. Так что ступай и разберись с негодником как отец. – Эуон-старший, отправляя Джейми наказывать своего сына, был суров подобно римлянину.

Джейми долго не решался приступить к экзекуции и смотрел на зятя, словно спрашивая, так ли понял его, не ошибся ли он. Дженни тоже поддержала мужа, не смягчившись от выражения лица брата.

– Джейми, тебя тоже следовало бы выдрать. Ступай.

Джейми раздул побелевшие ноздри и закусил губу. Молча он покинул гостиную. Затем мы услышали стук входной двери.

Дженни быстро посмотрела на мужа, меня она тоже удостоила взглядом, но совсем мимолетным, и стала смотреть в окно. Эуон-старший и я тоже хотели знать, чем кончится история с наказанием Эуона-младшего, и встали позади нее. В сумерках маячила фигура мальчика, подпиравшего своим тощим тельцем калитку.

Заслышав шаги, он сжался (и внутренне тоже, надо полагать). Увидев, что к нему идет дядюшка, Эуон выпрямился.

– Дяди Джейми? – удивленно переспросил он. Тут бедняга увидел дядюшкины руки, сжимавшие плетку. – Ты… выпорешь меня?

Джейми фыркнул, собираясь с духом.

– Да. Мне придется так поступить, – честно признался он. – И еще – я прошу простить меня.

– Простить? – Эуон вконец смешался: вначале дядя собирается выпороть его, потом просит прощения… что все это значит? Это впервые кто-то из взрослых так тянет с наказанием. – Что ты, дядюшка, в чем твоя вина?

Джейми прислонил свой зад к калитке.

– Во многом, малыш. Не стоило тащить тебя в Эдинбург. Я зря не отослал тебя, как только ты приехал, очень зря. Если бы я не рассказывал тебе всякое заманчивое, ты бы никогда не убежал из дому. И не произошло бы ничего из того, что произошло. Мне следовало быть более осторожным, более… благоразумным, что ли. Не говоря уж о том, что мы побывали в тобой в передрягах. Как знать, чем бы могло это кончиться для тебя? Словом, я так же виноват перед твоими родителями, как и ты. Мы оба виноваты. Так что я прошу у тебя прощения за свое неподобающее поведение.

– А!.. – Эуон ошарашенно смотрел на дядю на протяжении этой тирады, а теперь, когда нужно было как-то реагировать, не нашел что сказать. – Да, дядя… ну… ясно же, прощаю, – хмыкнул он.

– Спасибо, мой мальчик.

Мужчины, большой и маленький, умолкли. Эуон помялся и выдохнул:

– Думаю, пора тебе приступать, дядя.

– И я так думаю, – ни одному из них вовсе не хотелось приступать ни к чему подобному, но нужно было держать слово – на то они и были мужчинами. Зрители в лице Эуона-старшего – он издавал какие-то звуки, то ли забавляясь моментом, то ли осуждая дипломатичность Джейми, – ждали.

Эуон-младший покорно стал лицом у калитки. Джейми встал позади него.

Сгустившиеся сумерки не давали возможности увидеть героев спектакля, зато мы слышали, как те переговариваются. Дядюшка мялся, поигрывая плеткой, словно не зная, как применить ее.

– А… Как отец…

– Обыкновенно по десяти, – пришел на помощь Эуон-младший. Он снял верхнюю одежду и держался за ремень брюк. – Очень плохо – это двенадцать ударов. Ну а когда совсем никуда не годится, тогда все пятнадцать.

– Так что же, парень, сколько на этот раз?

Эуон осклабился.

– Дядюшка, уж если сечешь ты… Тогда «никуда не годится». Но давай будем считать, что «очень плохо». Двенадцать, – подытожил парень.

Его отец снова издал звук, в котором скорее преобладала гордость за сына.

– Честно, что ни говори.

– Что ж… – Джейми приготовился огреть племянника, наградив его первым ударом из означенных двенадцати, но наказанный вмешался:

– Нет, дядя. Еще не все, дай время подготовиться.

Джейми, измученный важностью задачи и затянувшимся ее выполнением, не ожидал этого.

– То есть?

– Смотри – я ведь еще не спустил штаны. Отец считает, что мужчина должен принимать удары голым телом, а получать через одежду – удел девчонок.

– А, да, наверное, – неуверенно согласился Джейми. – Теперь можно приступать?

Прозвучал первый удар по голой заднице Эуона. Лицо Дженни исказила гримаса, Эуон-старший удовлетворенно молчал. Со стороны Эуона не послышалось ни звука, кроме резкого вдоха. Все двенадцать положенных ударов он принял молча.

Джейми вытер пот со лба, помогая мальчишке выпрямиться.

– Нормально?

Тот согнулся и потащил вверх штаны.

– Все хорошо, дядя. Спасибо.

Он слегка хрипел, но говорил уверенно. Джейми сунул ему плетку.

– Теперь ты, – подошел он к калитке.

Это было неожиданно, и Эуон застыл как громом пораженный, не говоря уже о нас.

– Как?

– Теперь ты выпорешь меня, – Джейми был при своем уме и говорил твердо. – Ты ведь наказан мной? Теперь я буду наказан тобой.

– Дядя, нет, я не могу!

Эуон таращился на дядюшку, всем своим видом показывая, что тот требует невозможного.