Хотя температура еще держалась, жар спадал и к рассвету прекратился вовсе.

– Пенициллин – это вещь, он убьет всех твоих микробов, это уж как пить дать! – Я говорила со спящим, убеждая его в эффективности лечения. – Да что там, мы бы и сифилис вылечили!

Да уж, интересный вышел разговор. Еще более интересные вещи должны были ждать меня на кухне.

Там орудовала кухарка, походившая больше на горничную. Она уже замесила тесто для хлеба и теперь растапливала печь. Когда я вошла в кухню спросить чаю, она нисколько не удивилась и с добрыми пожеланиями подала к чаю крендели.

Значит, Дженни сказала, что я могу прийти, и наказывала обслужить меня. Ну а что сама она думала о том, что я осталась в Лаллиброхе? Я была уверена в том, что Дженни не желала моего возвращения.

Да, придется расспросить о Лаогере и вообще о жизни Джейми без меня, причем как у него самого, так и у его сестры, раз уж я остаюсь.

Поблагодарив за чай, я снова отправилась к Джейми, еще спящему.

Все утро мимо комнаты сновали люди, пытаясь узнать, что же происходит в комнате, и в то же время избегая моего взгляда. К полудню Джейми завозился, завздыхал, застонал, нечаянно зацепив руку, словом, проснулся.

Я терпеливо ждала, пока он откроет глаза, понимая, что он чувствует, что не один в комнате: Джейми был напряжен, было заметно, что положение его тела не такое расслабленное, как если бы он спал, уж я-то знала.

– Ну, раз ты в порядке, давай поговорим. – Я села подальше от кровати.

Я успела увидеть, как между ресницами на секунду появился просвет, но Джейми тут же закрыл глаза.

Он замычал, притворяясь, что только сейчас проснулся.

– Ну уж нет, дружок, ты не спишь, я вижу. Я хочу знать о Лаогере. Расскажи мне о ней.

Джейми недовольно посмотрел на меня.

– Мне может сделаться хуже. Я болен, значит, меня нельзя тревожить, иначе будет хуже. Ты знаешь об этом?

– Я же врач. Когда тебе станет хуже, я приду на помощь, не беспокойся. – Я не дала ему провести себя.

– Угу. Это я уже видел. И должен сказать, такая помощь вовсе не приятна. – Он сощурился, глядя на мою коробочку, содержащую лекарства и шприцы. – Кажется, что я сидел на колючем кусте, спустив штаны.

– Вот и ладно. – Я была рада такой своеобразной оценке моего лечения. Признаться, ничего другого я и не ждала. – Через часик «посидишь» еще. Расскажи о ней.

Джейми посуровел, но у него не было другого выхода. Он сел, опершись на подушку, и, говоря о таком деликатном предмете, возил пальцем по одеялу.

– Ну хорошо, я расскажу, – согласился он, воткнувшись взглядом в одеяло. – Тогда я приехал из Англии…

Тогда Джейми приехал из Озерного края. От Англии его родину отделяла длинная стена из камня, где древние жители приграничных окрестностей судили и рядили, устраивая там свои торжища.

– Вот там стоит камень, обозначающий границу. Действительно выглядит как рубежный знак. Знаешь такой?

Я знала. Кивая, я вспомнила, что на этом менгире – высоченном, десятифутовом – были высечены обозначения «Англия» и «Шотландия», по одному с каждой стороны.

Обыкновенно подле него отдыхали путешественники, пересекшие границу из одной страны в другую. Джейми не стал исключением. Перед возвращением на родину ему было о чем подумать, ведь родные горы сулили радость встречи, омрачаемую воспоминаниями о войне, заключении и унижениях, которые довелось перенести в изгнании.

Джейми запустил пальцы правой руки в рыжую шевелюру, размышляя. На темени ерошились волоски, завившиеся колечками.

– Ты не знаешь, что это такое, когда годами тебя окружают чужие люди.

– Уверен? – холодно осведомилась я.

Он удивился, но тут же улыбнулся.

– Не знаю. Наверное, и тебе знакомо это чувство. Но видишь ли в чем штука, англичаночка, – когда ты возвращаешься из долгих странствий, ты меняешься. Правда ведь? Вроде ты и возвращаешься домой, но ты уже другая, не чужая – это невозможно, – зато другая.

Я вспомнила, как проходили вечеринки в университете, которые посещал Фрэнк, как ходила с маленькой Бри в бостонские парки, где собирались мамочки, хваставшие своими малютками, как я играла с ними в бридж и как томилась их пустяшными разговорами, выказывавшими в них обеспеченных домохозяек. Да, годами меня окружали чужие.

– Да, это так. Что же было дальше, когда ты вернулся?

– Когда я вернулся? – Джейми вздохнул и снова улыбнулся. – Как ты говорила? Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять?

– Ага. Так написал поэт Фрост. Но… Неужели домашние были не рады тебе?

Он не смотрел на меня, играя с одеялом.

– Рады, конечно рады… – Джейми погрузился в воспоминания. – Как тебе объяснить… Это надо чувствовать. Ну вот, например, я понимал, что вроде бы нахожусь дома, но на положении гостя, что ли. Желанного, правда. Дети, Майкл, Джанет и Эуон, не знали, что за дядя явился в Лаллиброх. Конечно, родители рассказывали им кое-что. Но это чувство, когда они пялят на тебя глазенки, думая, что ты чужак…

Он увлекся рассказом и завозился на кровати.

– Все было совсем иначе, когда мне приходилось жить в пещере. Я все время был вдали от дома, вне его, но в то же время с ними, потому что знал все новости, участвовал в их жизни как если бы продолжал жить в усадьбе. Я помогал, когда болели козы, когда нашим не хватало еды, когда меняли дверь в кухне… – Губы Джейми тронула неуловимая улыбка, тут же сменившаяся сдержанной скорбью. – Но я угодил в тюрьму, а после в Англию. Письма доходили спустя месяцы, а кому интересно знать, что было зимой, когда на дворе лето? Но я вернулся и…

От пожатия плечами рука заболела, и он поморщился.

– Все было совсем иначе, когда я вернулся. Старший Эуон говорит: «Как бы нам огородить старое пастбище Кирби?» Но я-то знаю, что этим займется маленький Эуон! Иду я по полю, а на меня глазеют так, будто я вернулся с того света. Когда узнают. А когда нет, думают, что это вор присматривает, чем бы разжиться.

В его голосе слышалась горечь. Джейми умолк, смотря на розовый куст, который посадила его мать.

– Да, они смотрели на меня, словно я был привидением. Да так оно и было. Понимаешь меня, англичаночка?

– Да. Наверное, был, – согласилась я.

Дождь прятал очертания куста, скрывая их за серой пеленой.

– Ты – инородное тело, ничто не привязывает тебя к земле, ты невесом, – продолжила я за Джейми. – Твои шаги не слышны, речи людей непонятны тебе. Ты будто за стеклом. Да, со мной это было до того, как на свет появилась Брианна. Я выжила только благодаря ей.

Джейми тихо согласился со мной. Его глаза смотрели в сторону, туда, где дымился торф в камине. Это был запах Горной Шотландии, запах, который я так долго жаждала услышать. В доме запахло хлебом, усиливая ощущение домашнего уюта.

– Находясь в этом доме, я не был дома, – подытожил Джейми.

Для меня Лаллиброх стал домом в истинном смысле этого слова. Впервые увидев его, я захотела жить здесь, остаться здесь навсегда. Эта земля манила меня к себе, и я умилялась, вспоминая разные трогательные мелочи здешнего быта. Я никогда не имела настоящего дома, а здесь чувствовала себя своей. Выходит, Джейми лишился дома, будучи в нем… Как же так? Кто может вынести это?

– Мне было не по себе, одиноко, тоскливо.

Он прекратил оправдываться и лег, закрыв веки.

– Представляю, – протянула я. Меньше всего сейчас мне хотелось, чтобы это звучало упреком Джейми.

Я знала, что такое быть одинокой.

Взгляд голубых глаз был пронзительным.

– Да. Это было важно, хотя и не решающе.

Видя его состояние, сестра хотела его женить, прибегая к разным способам – знакомя с юными чаровницами, с девушками из добропорядочных семейств, с хорошенькими вдовами, мягко настаивая и прямо предлагая ему связать свою судьбу с какой-нибудь девушкой. Джейми был непреклонен. И все же, поняв, что он не может жить бобылем весь свой век, что ему очень хочется быть единым целым с кем-либо, он поддался на ее уговоры.

– Хью Маккензи был арендатором Колума. Тогда он был мужем Лаогеры. Но когда он погиб при Каллодене, она через два года вышла за Саймона Маккимми. – Саймон принадлежал к клану Фрэзеров. – От него она родила Марсали и Джоан. А через несколько лет англичане поймали его. Так он попал в эдинбургскую тюрьму.

Джейми внимательно изучал потолок.

– Саймон имел хороший дом – лакомый кусочек для них. Они обвинили его в измене. Любой хайлендер, чья собственность интересовала англичан, становился изменником, даже если не поддерживал Стюартов.

Рассказ был прерван кашлем.

– Я, можно сказать, вышел сухим из воды. Саймон же не дожил до суда. Английская корона хотела прихватить все, по ее мнению, причитающееся ей. Если бы не Нед Гоуэн, Лаогера оказалась бы на улице. Старина Нед добрался до Эдинбурга и таки утер им нос – главный дом и какая-то копейка достались вдове будто бы неотчуждаемые.

– Нед? Нед Гоуэн еще топчет землю?

Нед был адвокатом, консультировавшим Маккензи. В свое время этот маленький старичок сделал все возможное, чтобы меня не сожгли добрые охотники на ведьм восемнадцатого века. Двадцать лет назад он был стариком, но все еще жив! Мне тяжело было скрыть радость.

– Ну, англичаночка, как же ему умереть? Разве кто хорошенько погладит топором его мудрую башку. Старик крепок – он и в свои семьдесят отлично себя чувствует.

– Все еще обретается в Леохе?

Кивок Джейми, пившего воду, подтвердил правоту моей догадки.

– Нед живет в руинах, некогда бывших Леохом, если сказать точнее. – Джейми поставил графин на стол. – Но чаще он ездит по судам: многочисленные государственные изменники нуждаются в его помощи. Он помогает вернуть им собственность.

Горькая складка легла у его рта.

– Говорят, что на поле брани после окончания сражения являются вороны, чтобы есть убитых, а оставшиеся кости подбирают адвокаты-крючкотворы. – Говоря о войне, Джейми тер раненую руку. – Но должен тебе сказать, англичаночка, Нед – отличный парень, хоть и давно седой. Скольким он помог! Курсирует между Инвернессом и Эдинбургом, а подчас и до Лондона с Парижем добирается. Мы принимаем его, когда он бывает здесь проездом.

Когда Нед возвратился из поездки в Балригган, он рассказал о тяжбе, связанной с делом Лаогеры. Дженни разговорила его и таким образом узнала все, что хотела. Без ведома Джейми в Балригган было отправлено приглашение отметить зимние праздники с обитателями усадьбы в Лаллиброхе.

Стараниями Дженни усадьба сияла. Свечи ярко горели, освещая весь дом, парадную дверь венчал падуб и плющ. Был даже приглашен волынщик – редкость в Шотландии, пережившей Каллоден. Он и скрипач создали праздничное настроение, а ромовый пунш, пирог со сливовой начинкой, пирожные с миндалем и савойское печенье довершали атмосферу торжества.

Джейми не спешил показываться гостям, поэтому вышел к ним довольно поздно. Это было объяснимо: десять лет разлуки наложили свой отпечаток на отношения со многими знакомыми; теперь не только трудно было придумать предмет разговора, но и просто показаться на глаза. Дженни, желая сгладить пропасть между братом и остальными, привела в порядок его вещи, починив и выстирав то, что можно было починить, и справив то, в чем нуждался Джейми, и заплела его рыжую шевелюру в аккуратную косу. Волей-неволей пришлось праздновать вместе со всеми, раз уж не было предлога, чтобы остаться у себя.

– Джейми Фрэзер?

Громкий оклик Пегги Гиббонс приковал к Джейми всеобщее внимание. На лице девушки читалась искренняя радость. Джейми обнял ее, и вслед за этим ему пришлось поочередно обнимать множество девушек и молодых женщин, стайкой слетевшихся к нему, хвалить их малышей, о существовании которых он узнал только что от них самих, сносить прикосновения и поцелуи – словом, отдать себя шумной компании.

Их мужья встретили Джейми сдержаннее, не выказывая своих чувств, как и подобает настоящим мужчинам, тем более горцам. Джейми хлопали по спине и сопровождали другими неуклюжими проявлениями радости, пока он не поднялся в кабинет лэрда, сбежав от праздничной суеты.

Это была до боли знакомая комната, вмещавшая в себе все заботы хозяина поместья, – кабинет отца Джейми, а после и его собственный. Зять взял на себя эти заботы, пока Джейми отсутствовал. Пульс деловой жизни Лаллиброха – реестры, разнообразные счета, гроссбухи. Все это было уложено в стопочки, покоившиеся на столе. Приятно было касаться кожи корешков этих книг, на протяжении лет учитывавших, сколько зерна посеяно и сколько собрано, что, с какой целью и на какие средства куплено, что удалось нажить трудом и от чего пришлось отказаться, сдать в аренду. Разумеется, состояние арендованных земель тоже строго учитывалось.

Полка, предназначенная для книг, сохранила то, что Джейми оставил, считая ценным, перед своим заключением в английскую тюрьму. Так, здесь была деревянная змейка, икона вишневого дерева, подаренная старшим братом, который умер в детстве, и многие другие важные мелочи. Он долго вертел в руках змейку, участницу стольких игр.