Штатного лекаря в тюрьме не имелось, поэтому Моррисону, обладавшему навыками знахаря, охрана по ходатайству Макдью разрешала ходить по камерам, врачуя болячки и травмы.

Хейс покачал головой.

— У него не было времени что–то толком сказать, они ведь только проходили мимо.

— Лучше будет, если я пошлю за Моррисоном, — решил Макдью, — а уж он сам выяснит у Билли, что там еще неладно.

Узников держали в четырех основных камерах большими группами; новости среди них распространялись благодаря визитам Моррисона. Кроме того, заключенные из разных камер встречались, когда их выводили на работу — таскать камни или резать торф на ближайшем болоте.

Моррисон явился по первому зову, принеся в кармане четыре резных крысиных черепа, с помощью которых узники устраивали импровизированные игры в шашки. Макдью пошарил под лавкой и достал матерчатый мешочек, с которым ходил на торфяник.

— О, хватит уже этих чертовых колючек, — запротестовал Моррисон, увидев гримасу копавшегося в мешке Макдью.

— Я не могу заставить их это есть: они твердят, будто ты решил кормить их травой, словно быков или свиней.

Макдью выудил пригоршню увядших стеблей и пососал уколотый палец.

— По части упрямства они точно превзойдут и быков, и свиней, вместе взятых, — проворчал он. — Это всего–навсего молочный чертополох. Сколько мне тебе еще говорить, Моррисон? Отрежь головки чертополоха, разомни листья и стебли и, если окажется, что они слишком колючие, чтобы есть, разложи поверх готовящейся пресной лепешки, высуши в печи, разотри, сделай настой и дай им выпить как чай. А от меня передай, что мне было бы любопытно взглянуть на свиней, которые пьют чай.

Морщинистое лицо Моррисона расплылось в ухмылке. Немолодой человек, он и сам хорошо знал, как обращаться с пациентами, но для поддержания беседы любил посетовать на их упрямство.

— Ну ладно. Заодно спрошу, кто из них видел беззубую корову, — сказал он, аккуратно засовывая вялую зелень в свой мешок. — Но в следующий раз, когда встретишь Джо Маккаллока, обязательно покажи ему свои зубы. Самый упрямый осел во всей ослиной компании: ни в какую не хочет верить, что зелень помогает при цинге.

— Скажи ему, что если я прослышу про его отказ от чертополоха, то самолично укушу его за задницу, — пообещал Макдью, сверкнув превосходными белыми зубами.

Моррисон издал булькающий горловой звук, долженствовавший обозначать смех, и направился за мазями и теми немногими травами, которые служили ему в качестве лекарств.

На какое–то время Макдью позволил себе расслабиться, обведя взглядом помещение и лишний раз удостоверившись, что особых проблем вроде бы не намечается. Между заключенными случались ссоры: всего неделю назад он уладил спор Бобби Синклера и Эдвина Муррея, и пусть друзьями они не стали, но больше не задирались и не накаляли атмосферу.

Он закрыл глаза. При всей крепости сложения ворочать целый день камни — дело нелегкое. Ужин — бачок с кашей и хлеб, которые нужно распределить между всеми, — будет готов через несколько минут, а потом его товарищи по несчастью в большинстве своем отойдут ко сну, оставив ему несколько тех драгоценных минут спокойствия и иллюзорного уединения, когда не надо будет никого выслушивать и принимать за кого–то решения.

До сего момента у него не было даже времени задуматься о новом Начальнике тюрьмы, хотя этому человеку предстояло играть немаловажную роль в жизни всех, кто здесь содержался. Хейс сказал, что он молод. Может быть, это и хорошо, а может, и плохо.

Немолодые люди, участвовавшие в подавлении мятежа, зачастую испытывали против горцев предубеждение: например, Богл, заковавший его в кандалы, сражался с Коупом. Но неопытный молодой солдат, жаждущий отлично справиться с новым, незнакомым для него делом, может именно из–за этого оказаться куда более неуступчивым и деспотичным, чем старый служака. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь, остается только подождать и посмотреть.

Он вздохнул, в десятитысячный раз изменил положение тела, испытывая неудобство из–за оков. При его могучем сложении сам по себе вес кандалов особо не беспокоил, но они сильно натирали кожу при работе, а что еще хуже, было невозможно развести руки больше чем на восемнадцать дюймов и размять толком грудные и спинные мышцы. Они затекали, ныли, и напряжение оставляло его только во время сна.

— Макдью, — позвал тихий голос рядом с ним, — Словечко тебе на ухо, если позволишь.

Он открыл глаза и увидел Ронни Сазерленда, примостившегося рядом. В слабом свете от очага его напряженное узкое лицо казалось лисьим.

— Да, Ронни, конечно.

Он выпрямился, подобрал свои кандалы и напрочь выбросил из головы все мысли о новом главном тюремщике.

В тот же вечер Джон Грей сел за письмо.

Дорогая матушка!

Я благополучно прибыл к новому месту моей службы и нахожу его вполне приемлемым. Полковник Кворри, мой предшественник, — он племянник герцога Кларенса, помните? — оказал мне радушный прием и познакомил с моими обязанностями. Ко мне приставили превосходного слугу. Конечно, ко многому здесь, в Шотландии, мне придется привыкать, но я нахожу этот опыт весьма интересным. На ужин мне подали блюдо, которое, как сказал слуга, называется «хаггис». После наведения справок выяснилось, что это овечий желудочный мешок, наполненный смесью молотого овса и приготовленного не поддающимся определению способом мяса. Хотя меня заверили, что в Шотландии это своеобразное блюдо считается особым лакомством, я отослал его на кухню и попросил вместо него простое вареное седло барашка. Закончив мою первую здесь — скромную! — трапезу и утомившись от долгого путешествия, о подробностях которого я сообщу тебе в следующем послании, я рассчитываю отдохнуть, отложив дальнейшее описание моего нового окружения до того времени, когда войду здесь в курс всего и составлю обо всем свое суждение.

Он помедлил, постукивая пером по промокашке. Кончик пера оставил маленькие точки чернил, и он рассеянно соединил их линиями, нарисовав некую фигуру с зазубренными очертаниями.

Осмелиться ли спросить о Джордже? Не напрямую, это не годится, но в отсылке к делам семейным: мол, не доводилось ли матери в последнее время встречать леди Эверет и можно ли ему передать привет ее сыну?

Он вздохнул и нарисовал еще одну точку на изображенном предмете. Нет. Его овдовевшая мать не в курсе сложившейся ситуации, но муж леди Эверет вращается в военных кругах. Брат, конечно, употребит свое влияние, чтобы свести все слухи к минимуму, но лорд Эверет тем не менее может почуять, откуда ветер дует, и быстро сложить в уме два и два. Обронит ненароком словечко своей жене насчет Джорджа, леди Эверет непременно поделится с его матерью… а вдовствующая графиня Мелтон отнюдь не глупа.

Для нее не секрет, что он попал в немилость: перспективных молодых офицеров на хорошем счету у начальства не отправляют к черту на кулички в шотландское захолустье руководить реконструкцией никчемного опорного пункта, не имеющего особого военного значения и используемого главным образом в качестве тюрьмы. Но его брат Хэролд сказал ей, что проблема возникла из–за неудачной любовной интрижки, намекнув на то, что продолжать расспросы об этом было бы неделикатно. Скорее всего, она подумала, что его застали с женой полковника или что он поселил шлюху у себя на квартире.

Злосчастная любовная интрижка! Майор хмуро усмехнулся, обмакнув перо. Может быть, Хэлу присуща большая деликатность, чем он считал, когда все это придумывал. Но и то сказать, с тех пор как Гектор погиб при Куллодене, все его интрижки были неудачными.

Воспоминание о Куллодене неизбежно потянуло за собой мысль о Фрэзере, которую он гнал весь день. Грей перевел взгляд с промокашки на папку, в которой находился список заключенных, и закусил губу. У него возникло искушение открыть ее и заглянуть, чтобы увидеть это имя. Но зачем? В горной Шотландии могут быть десятки людей с именем Джеймс Фрэзер, но только одного знали как Рыжего Джейми.

Он почувствовал, что краснеет. Прилив жара не был вызван близостью к огню, но молодой человек отошел к окну и вдохнул полной грудью, чтобы холодный воздух не только наполнил легкие, но и очистил от воспоминаний.

— Простите, сэр, но не хотите ли вы, чтобы вам подогрели постель?

Услышав за спиной шотландскую речь, Грей встрепенулся. Он повернулся и увидел просунувшуюся в дверь взъерошенную голову заключенного, которому было поручено заниматься его покоями.

— А! Да–да. Спасибо… — Он замялся. — Макдоннел?

— Маккей, мой лорд, — поправил его человек без видимой обиды, и голова исчезла.

Грей вздохнул. Сегодня у него уже не было возможности заняться хоть чем–то полезным. Он снова подошел к столу и начал рассеянно собирать папки. Взгляд упал на чернильное изображение на промокашке: больше всего оно походило на навершие шипастой булавы из тех, какими средневековые рыцари крушили головы своих врагов. У него возникло назойливое ощущение, будто он проглотил такую штуковину, хотя, скорее всего, то было лишь несварение желудка из–за оказавшейся сыроватой баранины.

Молодой офицер покачал головой, придвинул к себе письмо и торопливо его подписал: «Со всей любовью, Ваш послушный сын, Джон У. Грей».

Он посыпал песком подпись, запечатал послание своим перстнем и отложил его в сторону, чтобы отправить утром с почтой.

Грей поднялся, помедлил, оглядывая сумрачное пространство кабинета — большой, холодной, пустой на вид комнаты, не имевшей иной обстановки, кроме огромного письменного стола и пары стульев. Молодой офицер поежился: из окна тянуло холодной сыростью, а тепла от тлевших в очаге торфяных брикетов явно не хватало на обогрев столь просторного помещения.

Снова бросив взгляд на список заключенных, Грей наклонился, открыл нижний ящик письменного стола, достал бутылку из коричневого стекла, потушил свечу и в тусклом свете одного лишь очага направился к кровати.

Казалось бы, усталость и виски, действуя совместно, должны были сморить его мгновенно, но сон, словно летучая мышь, витал над постелью, упорно не желая принимать Грея в свои объятия. Всякий раз, как только он начинал дремать, перед мысленным взором возникало видение леса в Кэрриарике, после чего обнаруживалось, что сна снова ни в одном глазу, а в ушах отдается оглушительный стук сердца.

Тогда ему было всего шестнадцать, он участвовал в первой своей кампании, и, разумеется, его воодушевлению не было предела. Офицерский чин ему еще не присвоили, однако старший брат Хэл взял его в поход, чтобы он почувствовал настоящую солдатскую жизнь.

Когда их полк, которому предстояло прибыть в Престонпанс для соединения с войсками генерала Коупа, встал на ночлег, разбив лагерь близ мрачного шотландского леса, юному Джону тоже не спалось — не давали заснуть мысли о предстоящем сражении. Чем оно обернется? Все друзья Хэла расхваливали Коупа как великого генерала, но у солдатских костров больше говорили об отваге и свирепости шотландских горцев да об их смертоносных широких палашах. Хватит ли ему смелости встретиться лицом к лицу с безудержной атакой диких горцев?

Страхи приходилось таить в себе: о том, чтобы поделиться ими с Гектором и тем уронить себя в его глазах, не могло быть и речи. Гектор, конечно, любил его, но Гектору было уже двадцать — он был высок ростом, мускулист, имел патент лейтенанта и, главное, опыт боевых действий во Франции.

Даже теперь Джон Грей затруднился бы сказать, двигало им желание походить на Гектора, превзойти его или просто произвести на него благоприятное впечатление. В любом случае, когда он увидел в лесу горца и по розыскным плакатам узнал в нем прославленного злодея Рыжего Джейми, у него возникло твердое решение убить мятежника или взять в плен.

Мысль о том, чтобы вернуться в лагерь за подмогой, все же приходила ему в голову, но этот человек был один — по крайней мере, Джону показалось, что он один, — и явно ни о чем не подозревал. Сидит себе на бревне да хлеб уминает.

С этими мыслями он достал из–за пояса нож и начал подкрадываться, ориентируясь на ярко–рыжую макушку. Нож скользил во вспотевшей руке, но голова была полна воодушевляющих картин славы и похвалы Гектора.

И ведь добрался–таки он до шотландца, и нож занес, и даже нацелился, но…

Лорд Джон Грей рывком перевернулся в постели, взбудораженный нахлынувшими воспоминаниями.

Его рука оказалась перехваченной, нож был выбит, и противники, сцепившись, покатились по земле, борясь сначала за нож, а потом (опять же, как казалось Джону) за жизнь.

Поначалу шотландец был под ним, но потом каким–то образом извернулся и оказался сверху.

Как–то раз Грею дали потрогать здоровенного питона, привезенного другом его дяди из Индии. Так вот, соприкосновение с Фрэзером производило то же впечатление мощи, гибкости и стремительности.