— Да? — скептически пробормотал он. — Может, оно и так, но…

— Послушай! — с нажимом повторила я. — Я врач. Они больны, и я могу что-то для них сделать… и… и обязана сделать!

Определенное воздействие этот образец красноречия произвел. Джейми приподнял бровь, как бы предлагая мне продолжить.

Я глубоко вздохнула. Как могла я объяснить это — необходимость, внутреннюю потребность исцелять? Фрэнк, хоть и на свой манер, понимал. Значит, должен существовать способ донести это и до Джейми.

— Я дала клятву. Когда стала врачом…

Брови его полезли на лоб.

— Клятву? — повторил он за мной. — Что за клятву?

До сих пор мне довелось произнести клятву Гиппократа вслух только один раз, однако ее текст, заключенный в рамочку, висел в моем кабинете. Это был подарок Фрэнка в честь окончания медицинской школы.

Я сглотнула ком в горле, закрыла глаза и заговорила, словно перед моим внутренним взором развернули свиток:

— «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».

Я открыла глаза и увидела, что Джейми внимательно меня разглядывает.

— Э… часть этого только дань традиции, — пробормотала я.

Уголок его рта слегка дернулся.

— Понятно, да, начало звучит малость по-язычески, но мне понравилось место, где ты обязуешься никого не совращать.

— Так и думала, что тебе понравится, — буркнула я. — Со мной добродетели капитана Леонарда ничто не грозит.

Он слегка фыркнул и запустил пальцы в волосы.

— Значит, у вас, у врачей, так принято? Вы считаете себя обязанными помогать каждому, кто к вам обратится, даже врагу?

— Да, если он болен или ранен, — ответила я, ища понимания в его глазах.

— Ну ладно, — неохотно согласился он. — Мне самому случалось порой давать клятвы, и я держал слово, хотя это всегда было нелегко.

Джейми дотронулся до моей правой руки, и его пальцы замерли на серебряном колечке.

— Одни обеты, однако, перевешивают другие, — произнес он, глядя мне в лицо.

Солнце, падая из люка над головой, высвечивало рукав его рубашки, золотило кожу руки и вспыхивало на серебре моего обручального кольца.

— Да, — тихо сказала я. — Ты знаешь, так оно и есть. — Я положила другую руку ему на грудь, и золотое кольцо блеснуло, поймав луч солнца. — Но когда держишь одну клятву, иногда неминуемо нарушаешь другую…

Джейми вздохнул и нежно поцеловал меня.

— Ну ладно. Не становиться же тебе клятвопреступницей. — Он выпрямился и с сомнением добавил: — А эта твоя… вакцинация и вправду работает?

— Еще как работает, — заверила я его.

— Может, мне все-таки стоит пойти с тобой?

— Тебе нельзя: ты ведь не был привит, а брюшной тиф — ужасно заразная штука.

— Ты сделала вывод о тифе только на основании слов капитана Леонарда, — заметил он, — и пока не можешь быть в этом уверена.

— Не могу, — признала я. — Но есть только один способ удостовериться.

На борт «Дельфина» меня подняли в подвесной боцманской люльке, жутко раскачивавшейся в воздухе над пенящимся морем. После неуклюжего приземления ощутив под ногами твердь, я подивилась тому, как прочна и солидна палуба военного корабля по сравнению с хлипким дощатым настилом «Артемиды», оставшимся далеко внизу. Я взирала на наше суденышко, как с Гибралтарской скалы.

Пока я переходила с корабля на корабль, ветер растрепал мои волосы. Я собрала их наверх и заколола как смогла, после чего потянулась за медицинским саквояжем, который дала подержать гардемарину.

— Лучше всего сразу покажите мне больных, — велела я.

Ветер был свежим, и я подумала, что обеим командам будет не так-то просто удерживать корабли борт к борту.

Под палубой было сумрачно, маленькие масляные лампы, мягко покачивавшиеся вместе с корпусом корабля, давали мало света, и ряды подвесных коек с лежащими на них людьми прятались в глубоких, лишь кое-где разрежавшихся тенях. Все это напоминало лежбище китов или еще каких-то морских животных, сбившихся в тесную стаю и покачивающихся на волнах.

Внизу стояла ужасающая вонь. Воздух поступал сюда с палубы через узкие вентиляционные отверстия, чего было явно недостаточно.

К смраду немытых матросских тел примешивалось отвратительное зловоние рвоты и кровавого поноса. Жидкие фекалии то здесь, то там пятнали палубу под гамаками, ибо некоторые больные были слишком слабы, чтобы дотянуться до какого-нибудь из немногих имеющихся в наличии горшков. Пока я осторожно продвигалась вперед, мои подошвы прилипали к полу и отрывались с противным, чмокающим звуком.

— Мне нужно больше свету! — бросила я приставленному ко мне в качестве сопровождающего унылому, перепуганному гардемарину.

Он прикрывал лицо шарфом с самым несчастным видом, однако повиновался — подняв фонарь, продвинулся ко мне, насколько мог среди гамаков.

Лежавший человек застонал и отвернулся, словно свет причинял ему боль. Он раскраснелся от жара, кожа на ощупь была горячей. Я задрала ему рубашку и осмотрела живот, раздутый и твердый. Когда я попыталась осторожно пальпировать, больной изогнулся, как червь, издавая жалобные стоны.

— Все в порядке, — успокаивающе сказала я. — Вам помогут, скоро вы почувствуете себя лучше. Только позвольте заглянуть вам в глаза. Да, вот так.

Я оттянула веко: зрачок на свету сузился, веки покраснели.

— Боже, уберите свет! — выкрикнул больной, отдергивая голову. — У меня от него голова раскалывается!

Итак, лихорадка, рвота, брюшные спазмы, головная боль.

— Знобит? — спросила я, махнув рукой гардемарину, чтобы убрал фонарь.

Ответом послужил утвердительный стон.

Даже в полутьме я видела, что многие люди на подвесных койках завернуты в одеяла, хотя здесь, внизу, было душно и жарко.

Если бы не головная боль, можно было бы подумать, что это обычный гастроэнтерит, но эта хворь не поражает столько людей сразу. Сомнений нет, это не отравление, а какая-то цепкая зараза. Не малярия, пришедшая в Европу с Карибских островов. Скорее всего, брюшной тиф, носителем которого является обыкновенная вошь. Эта болезнь стремительно распространяется при скоплении большого количества людей в тесном пространстве, что как раз и имело место. Да и симптомы на первый взгляд были схожими. С одним лишь отличием.

Первый осмотренный мною моряк не имел характерной сыпи на животе, второй тоже, но у третьего этот симптом обнаружился, так же как и розовые, в форме розеток пятна на липкой белой коже. Я крепко надавила на одно такое пятнышко, и оно исчезло, появившись снова, как только кровь прилила к коже. С трудом протиснувшись между гамаками, я вернулась к трапу, где меня дожидался капитан Леонард.

— Это брюшной тиф, — заявила я со всей уверенностью, какая только была возможна без микроскопа и анализа бактериального посева.

— О! — Судя по выражению осунувшегося лица, капитан был полон дурных предчувствий. — И как по-вашему, миссис Малкольм, можно с этим что-нибудь сделать?

— Да, можно, но это будет непросто. Больных необходимо вынести наверх, вымыть и уложить там, где они смогут дышать чистым воздухом. Кроме того — это уже вопрос выхаживания, — им необходимо жидкое питание. Очень много воды — кипяченой, это очень важно! — и обтирания, чтобы остановить лихорадку. Однако главное — воспрепятствовать дальнейшему распространению заразы. Тут потребуется кое-что сделать…

— Так сделайте, — прервал он меня. — Я прикажу выделить столько трудоспособных людей, сколько возможно, чтобы они выполняли все ваши распоряжения.

— Хорошо, — пробормотала я, неуверенно озираясь по сторонам. — Я начну и объясню вашим людям, что надо делать, но работа предстоит большая. А капитан Рейнс и мой муж торопятся.

— Миссис Малкольм, — с воодушевлением произнес капитан. — Я буду весьма признателен за любую помощь, какую вы сможете оказать. Нам необходимо как можно скорее попасть на Ямайку, но если поветрие охватит и оставшуюся часть команды, мы можем вообще туда не добраться.

Говорил он весьма серьезно, и я вдруг ощутила жалость к нему.

— Хорошо, — вздохнула я. — Для начала выделите мне дюжину матросов.

Взобравшись на шканцы, я подошла к борту и помахала Джейми, который стоял у руля «Артемиды», глядя наверх. Несмотря на расстояние, я хорошо видела его лицо: оно было встревоженным, но при виде меня на нем появилась широкая улыбка.

— Ты спускаешься? — крикнул он, сложив рупором ладони.

— Пока еще нет! — крикнула я в ответ. — Мне нужно два часа!

Показав два пальца для наглядности, я отступила от борта и увидела, как растаяла его улыбка.

Убедившись, что больных вынесли на корму, сняли грязную одежду и принялись мыть их морской водой, я отправилась на камбуз, чтобы проинструктировать кока и его помощников насчет гигиенических предосторожностей, и вдруг ощутила движение под ногами.

Кок, с которым я разговаривала, стремительно выбросил руку и закрыл на задвижку буфет позади себя. С той же привычной ловкостью он подхватил кастрюлю, свалившуюся с полки, сунул нанизанный на вертел окорок в нижний ящик и, развернувшись, накрыл крышкой кипятившийся над кухонным очагом котел.

Я воззрилась на него в удивлении. Мерфи проделывал у себя на камбузе такие же чудные пляски, но лишь перед тем, как «Артемида» должна была резко тронуться с места или изменить курс.

— Что… — начала было я и, не закончив вопроса, со всех ног кинулась на шканцы.

Огромная масса «Дельфина» пребывала в движении: паруса поймали ветер и под ногами ощущалась дрожь, пронизывавшая весь корпус до киля.

Выскочив на палубу, я увидела, что паруса «Дельфина» подняты и наполнены ветром. Он уходил, оставляя «Артемиду» позади. Капитан Леонард стоял рядом с рулевым, отдавая команды работавшим со снастями матросам.

— Что вы делаете? — закричала я. — Вы, чертов сопляк, что здесь происходит?

Капитан явно пребывал в смущении, но, посмотрев на меня, упрямо выставил челюсть.

— Мы должны сделать все возможное, чтобы в кратчайшие сроки прибыть на Ямайку. Я весьма сожалею, но…

— Никаких «но»! — яростно возразила я. — Остановитесь! Бросьте ваш чертов якорь! Вы не можете увезти меня с собой!

— Я сожалею, — повторил он угрюмо, — но это необходимо. Мы настоятельно нуждаемся в ваших услугах, миссис Малкольм. И не волнуйтесь вы так, — добавил капитан, стараясь говорить доверительно. Он даже потянулся, чтобы коснуться моего плеча, но не решился и уронил руку. — Я обещал вашему мужу, что флот обеспечит ваше пребывание на Ямайке до прибытия туда «Артемиды».

Увидев выражение моего лица, он отпрянул из опасения, что я могу ударить его, и на то были основания.

— Что значит «обещал моему мужу»? — процедила я сквозь зубы. — Уж не хотите ли вы сказать, что Дж… мистер Малкольм согласился на это похищение?

— Э… нет. — Похоже, капитану эти вопросы не нравились. Он достал из кармана грязный носовой платок и вытер лоб и затылок. — Боюсь, он был непреклонен.

— Непреклонен, да? Ну а как насчет меня? — Я топнула ногой по палубе, целя ему по пальцам, но он сумел отскочить. — Если вы, чертов похититель, полагаете, будто после этого можете рассчитывать на мою помощь, то подумайте как следует!

Капитан убрал свой носовой платок и вскинул подбородок.

— Миссис Малкольм, вы заставляете меня повторить то, что я уже говорил вашему мужу. «Артемида» шла под французским флагом и с французскими судовыми документами, но большую часть команды составляли англичане или шотландцы, которых я в сложившихся обстоятельствах имел право призвать на службу: люди мне, как вы понимаете, нужны позарез. Я согласился не трогать никого из них в обмен на ваши медицинские познания.