Когда я неловко приземлилась на палубу, Джейми встрепенулся открыл глаза, и одно лишь облегчение в его взоре словно притянуло меня к нему. Мне стало гораздо лучше, когда, преодолев разделявшие нас несколько футов, я ощутила под своими руками его теплые мускулистые плечи.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

— Чепуха, слегка зацепило, и все, — с улыбкой ответил Джейми.

На голове у него была небольшая рана — видимо, задело пистолетной пулей, — но кто-то уже перевязал его. На груди по рубашке расплывались кровавые потеки, темные, уже засохшие, а вот рукава оказались вымочены в красной, свежей крови.

— Джейми! — Я вцепилась в его плечо, глядя на него будто сквозь туман. — Посмотри, ты же весь в крови!

Мои руки и ноги онемели, и я почти не ощутила, как он, встревоженно вскочив с бочки, схватил меня за руки. Последним, что мне удалось разглядеть среди вспышек света, было его побледневшее даже под густым загаром лицо.

— Боже мой! — послышался из вращающейся черноты его удаляющийся голос — Это не моя кровь, англичаночка, а твоя!

— Вовсе даже не думаю умирать, — сварливо проворчала я. — Разве что от жары. Сними с меня хоть часть этих чертовых покрывал.

Марсали, с причитаниями умолявшая меня не покидать этот мир, отреагировала на мои слова с явным облегчением.

Она прекратила охать, обрадованно всхлипнула, но даже и не подумала шевельнуться, чтобы убрать что-нибудь из великого множества одеял, плащей и прочих покрывал, в которые я была закутана.

— О нет, матушка Клэр, никак нельзя! Папа сказал, что вас следует держать в тепле!

— В тепле! Чтобы сварить меня заживо?

Я находилась в капитанской каюте, и даже несмотря на открытые кормовые окна под нагретой солнцем палубой царила духота, усугублявшаяся испарениями нашего специфического груза.

Я забарахталась, пытаясь выбраться из-под своих оберток, но не слишком преуспела: впечатление было такое, будто в мою правую руку ударила молния.

Мир потемнел, перед глазами заплясали яркие вспышки.

— Лежи спокойно! — донесся сквозь волну тошноты и головокружения суровый голос шотландца.

Он подсунул руку мне под плечи, приподнял и широкой ладонью поддержал мой затылок.

— Вот так, хорошо. Теперь ляжем снова, мне на руку. Ты как, англичаночка?

— Плохо! — честно ответила я, глядя на цветные спирали, крутящиеся под моими веками. — Сейчас меня стошнит.

Пока меня выворачивало, мне казалось, что при каждом спазме в мою правую руку вонзается множество раскаленных ножей.

— Господи боже! — выдохнула я.

— Ну что, все?

Джейми склонился надо мной и осторожно опустил мою голову обратно на подушку.

— Если ты спрашиваешь, не умерла ли я, то ответ будет — увы, нет.

Я с трудом приподняла одно веко.

Джейми стоял на коленях возле койки и выглядел чертовски по-пиратски с окровавленной повязкой на голове и в заляпанной кровью рубахе.

Он не двигался, каюта тоже, и я осторожно открыла второй глаз.

Джейми слабо улыбнулся.

— Нет, вовсе ты не умерла. То-то Фергюс обрадуется.

И тут, словно по сигналу, в каюту вбежал взволнованный француз. Когда он увидел меня в сознании, его лицо расплылось в ослепительной улыбке, и он тут же исчез, а снаружи донесся его громкий голос, оповещавший команду о моем спасении. К великому моему смущению, палуба отреагировала на эту новость хором радостных восклицаний.

— Что случилось? — спросила я.

— Что случилось?

Джейми, наливавший воду в чашку, замешкался и воззрился на меня через край посудины. Затем он снова опустился на колени рядом с койкой, фыркнул и приподнял мне голову, давая возможность отпить глоток.

— Она спрашивает, что случилось, а? И правда — что? Ничего особенного, просто я говорю ей, чтобы она тихо сидела внизу и носа не высовывала, после чего она падает, не иначе как с неба, прямо к моим ногам, истекая кровью.

Джейми склонился над койкой, вперив в меня взгляд. Он производил устрашающее впечатление, а уж когда его свирепая, заросшая щетиной, окровавленная и разъяренная физиономия нависла в нескольких дюймах над моим лицом, мне оставалось только снова зажмуриться.

— А ну, посмотри на меня! — потребовал он не терпящим возражений тоном.

Пришлось подчиниться.

Джейми пробуравил меня насквозь голубыми глазами, сузившимися от гнева.

— Ты хоть понимаешь, что чуть не отправилась на тот свет? — прорычал он. — У тебя рука рассечена от подмышки до локтя, рана такая, что кость видно, и не успей я вовремя ее перевязать, ты бы сейчас была кормом для акул.

Здоровенный кулак обрушился на мою койку, заставив меня вздрогнуть. Это отдалось болью в руке, но я не издала ни звука.

— Черт возьми, женщина! Ты, похоже, никогда не будешь делать то, что тебе говорят.

— Похоже, — смиренно ответствовала я.

Джейми сурово нахмурился, но я видела, как уголок его рта подергивается под медной щетиной.

— Ладно, — проворчал мой муж. — Надо бы оставить тебя привязанной к пушке, физиономией вниз, да чтобы конец веревки был у меня в руке. Уиллоби! — крикнул он, и на зов мигом явился мистер Уиллоби с подносом, на котором стояли дымящийся чайник и бутылка бренди.

— Чай! — выдохнула я, порываясь сесть. — Амброзия!

Несмотря на царившую в каюте духоту, горячий чай был как раз тем, что мне требовалось. Бодрящая, сдобренная бренди жидкость скользнула вниз по горлу и наполнила мое дрожавшее чрево приятным теплом.

— Никто не умеет заваривать чай лучше, чем англичане, — заявила я, вдыхая чудесный аромат. — Кроме китайцев.

Мистер Уиллоби просиял и отвесил церемонный поклон.

Джейми фыркнул.

— Ну так и наслаждайся им, пока есть возможность.

Это прозвучало несколько зловеще, и я с подозрением воззрилась на него.

— О чем это ты, хотелось бы знать?

— О том, что, когда ты закончишь, я намерен заняться лечением твоей руки, — проинформировал он меня, поднял чайник и заглянул в него. — Сколько, ты говоришь, крови содержится в человеческом теле?

— Около восьми кварт, — растерянно ответила я. — А что?

Джейми опустил чайник и перевел взгляд на меня.

— А то, — с нажимом сказал он, — что, судя по луже, которую ты оставила на палубе, из тебя вылилось не меньше половины. Давай пополни ущерб хоть этим.

Он снова наполнил чашку, поставил чайник на стол и удалился.

— Боюсь, Джейми на меня злится, — пожаловалась я мистеру Уиллоби.

— Дзей-ми не злиться, нет, — постарался утешить меня китаец, деликатно положив руку мне на плечо. — Болеть, да?

Я вздохнула.

— Если честно признаться, то еще как!

Мистер Уиллоби улыбнулся и, легонько похлопав меня по плечу, пообещал:

— Моя помогать. Потом.

Несмотря на пульсирующую боль, мне было приятно узнать, что урон, понесенный остальной командой, если верить мистеру Уиллоби, свелся к порезам и ушибам, не считая контузии да несложного перелома.

Топот в проходе возвестил о возвращении Джейми, сопровождаемого Фергюсом, который нес под мышкой мой ларец с лекарствами, а в руке бутылку бренди.

— Ладно, — решившись, вздохнула я, — давайте посмотрим.

Разумеется, раны мне видеть случалось, и эта была не самой страшной. С другой стороны, рассматривать собственную разорванную плоть было затруднительно.

— Ох! — вырвалось у меня.

Джейми высказался по поводу моей раны более забористо, но и более точно. Это был длинный глубокий разрез, тянувшийся чуть наискось по передней стороне моего бицепса, не доходя примерно на дюйм до локтевого сгиба. Края раны широко расходились, а глубина была такова, что позволяла увидеть белую кость.

Кровотечение продолжалось, несмотря на тугую повязку, но кровь сочилась медленно, кажется, главные сосуды рассечены не были.

Джейми откинул крышку моего ларца с лекарствами и задумчиво ворошил содержимое большим пальцем.

— Тебе нужен шовный материал и иголка, — подсказала я и вздрогнула: до меня только сейчас дошло, что мне предстоит выдержать наложение тридцати, а то и сорока стежков без всякого наркоза, не считая бренди.

— Что, настойки опия нет? — спросил Джейми, хмуро уставясь в коробку.

Наши с ним мысли явно работали в одном и том же направлении.

— Нет. Я использовала весь запас еще на «Дельфине».

Сдерживая дрожь в левой руке, я налила в свою пустую чайную чашку основательную порцию крепкого бренди и отпила изрядный глоток.

— Спасибо за заботу, Фергюс, — сказала я, кивком указав на принесенную им бутылку бренди, — но сомневаюсь, чтобы мне потребовались аж две бутылки.

Учитывая крепость выдержанного Джаредова французского бренди, представлялось сомнительным, что мне удастся осилить больше чайной чашки. Я думала лишь о том, что лучше: осушить ее залпом или оставаться в относительно трезвом состоянии, чтобы наблюдать за процедурой, потому что никакой возможности зашить рану самой, левой рукой да еще дрожа как осиновый лист, у меня не было. Фергюс помочь тоже не мог. Правда, большие руки Джейми могли действовать с удивительной ловкостью.

Джейми прервал мои размышления, взяв вторую бутылку.

— Это не для питья, англичаночка, а для промывания раны.

— Что?

В своем шоковом состоянии я и думать забыла о необходимости дезинфекции. Не имея ничего лучше, я обычно промывала раны чистым зерновым спиртом, разведенным пополам с водой, но мой запас уже был израсходован.

Я чувствовала, что губы слегка немеют, причем не только из-за действия выпитого бренди. Горцы относились к числу самых отважных и стойких воинов, и моряки относились к той же категории. Эти люди не жаловались, когда я вправляла им сломанные кости, делала небольшие операции, зашивала страшные раны и вообще причиняла нешуточную боль, но когда дело доходило до дезинфекции спиртом, даже они орали так, что крики разносились на многие мили.

— Подожди минутку, — встрепенулась я. — Может быть, немножко кипяченой воды?

Джейми посмотрел на меня неодобрительно.

— От проволочек легче не станет, англичаночка. Фергюс, бери бутылку.

И прежде чем я успела открыть рот, он усадил меня к себе на колени, крепко прижал мою левую руку к телу, а правую зажал, словно в тисках, раной вверх.

Кажется, старина Эрнест Хемингуэй как-то изрек: «Предполагается, что от боли вы лишитесь чувств, но, к сожалению, этого никогда не происходит». Вот что я могу сказать папе Хему в ответ: или у нас существенно разные представления о понятии «лишиться чувств», или ему просто никто и никогда не лил бренди на открытую рану.

Правда, я, видимо, тоже не полностью потеряла сознание, поскольку, когда снова начала воспринимать окружающее, услышала голос Фергюса.

— Прошу вас, миледи, не надо так страшно кричать: это расстраивает людей.

Уж сам-то Фергюс и точно расстроился не на шутку. Лицо его побледнело, на лбу выступил пот. И насчет людей он был прав: несколько моряков заглядывали в каюту сквозь дверной проем или окна, и на лице каждого были написаны озабоченность и страх.

Призвав на помощь все свое самообладание, я ухитрилась слабо им кивнуть. Джейми продолжал крепко удерживать меня в объятиях. Трудно было сказать, кто именно из нас двоих дрожал, не исключено, что оба.

Так, содрогаясь, не без посторонней помощи, я опустилась в широкое капитанское кресло. Руку по-прежнему жгло как огнем. Джейми держал одну из моих искривленных хирургических иголок и кетгут, однако я чувствовала, что предстоявшее не внушало ему оптимизма.

И тут неожиданно в дело вмешался мистер Уиллоби. Он невозмутимо забрал иголку из руки Джейми и уверенно заявил:

— Мой может это сделать. Ваша подождать.

После чего удалился по направлению к корме, вероятно чтобы принести что-то нужное.

Джейми не возразил, я тоже. Мы одновременно испустили вздох облегчения, и я рассмеялась.

— Подумать только, — вырвалось у меня, — как-то раз я сказала Бри, что все крупные мужчины доброжелательные и мягкосердечные, а коротышки склонны ко всяким гадостям.

— Ну так ведь из всякого правила имеются исключения, которые его лишь подтверждают.

Джейми бережно обтер мое лицо влажной тряпицей.

— Не хочу знать, как это с тобой случилось, англичаночка, — со вздохом сказал он, — но, ради бога, никогда больше так не делай.

— Да я и не собиралась ничего делать… — сердито начала я, но тут вернулся мистер Уиллоби с маленьким рулончиком зеленого шелка, который я уже видела, когда он лечил Джейми от морской болезни.