— Вон! — приказал он.

— Доброе утро, — сказала я как можно сердечнее. — Меня зовут Клэр Фрэзер.

— Вон! — повторил он тем же неумолимым тоном.

— Я миссис Фрэзер, жена суперкарго и на этот рейс корабельный врач, — четко произнесла я, глядя ему прямо в глаза. — Мне требуется шесть галлонов горячей воды для мытья головы.

Его маленькие яркие голубые глаза сделались еще меньше и ярче, черные зрачки нацелились на меня, как стволы пушек.

— Я Алоизий О'Шонесси Мерфи, — сказал он. — Корабельный кок. И я требую, чтобы ты убрала свои ноги с моей только что надраенной палубы. Я не позволяю женщинам соваться на мой камбуз.

Кок подтвердил свои слова гневным взглядом, брошенным из-под черного хлопкового платка, намотанного на его голову. Ростом он, пожалуй, уступал мне на пару дюймов, но с лихвой возмещал это, превосходя фута на три в обхвате: голова, похожая на пушечное ядро, сидела прямо на широченных борцовских плечах, а завершала весь этот впечатляющий ансамбль деревянная нога.

С достоинством отступив на шаг, я возобновила разговор из относительной безопасности коридора.

— В таком случае, — сказала я, — вы можете послать мне горячую воду с кухонным помощником.

— Могу, — подтвердил он. — А могу и не посылать.

С этими словами кок повернулся ко мне широкой спиной и принялся разделывать тесаком лежащую на колоде баранью тушу.

Пока я стояла в коридоре, слушая ритмичный стук тесака и размышляя, мистер Мерфи потянулся к полке со специями, не глядя ухватил склянку и посыпал немного содержимого на рубленое мясо. Воздух наполнился слабым ароматом шалфея, но его тут же перебил более острый запах лука — нарубленная небрежными взмахами тесака луковица тоже полетела в смесь. По всей видимости, команда «Артемиды» питалась не только солониной и сухарями. Я начала понимать, почему у капитана Рейнса столь цветущий вид.

Я опять просунула голову в дверь, однако сама предусмотрительно осталась снаружи.

— Кардамон, — прозвучал мой решительный голос — Мускатный орех, целый, высушенный в этом году. Свежий экстракт аниса. Корень имбиря, два больших экземпляра без единого пятнышка.

Я сделала паузу. Мистер Мерфи перестал рубить, тесак неподвижно завис над колодой.

— И, — добавила я, — полдюжины целых ванильных бобов. С Цейлона.

Он медленно повернулся, вытерев руки о кожаный фартук. В отличие от его окружения фартук и прочая одежда не были безупречны.

У него было широкое румяное лицо с жесткими, словно колючий кустарник, бакенбардами песочного цвета, которые, когда он посмотрел на меня, слегка дрогнули, как усики какого-то большого насекомого. Он облизал поджатые губы.

— Шафран? — хрипло спросил он.

— Пол-унции, — отозвалась я, постаравшись ничем не выдать своего торжества.

Он глубоко вздохнул, в его маленьких голубых глазках засветилось вожделение.

— Там снаружи есть коврик, мэм. Вытрите ноги и заходите.

Ограниченная количеством горячей воды, которую сумел принести для меня Фергюс, я смогла вымыть только голову и вернулась в свою каюту, чтобы привести себя в порядок перед завтраком. Марсали в каюте не было — наверняка отправилась к своему Фергюсу, усилия которого по выполнению моей просьбы можно было счесть почти героическими.

Я протерла руки спиртом, расчесала волосы и, перейдя коридор, вошла в каюту напротив — а вдруг Джейми захочет что-нибудь съесть или выпить. Увы, чтобы расстаться с этими иллюзиями, мне хватило одного-единственного взгляда.

Нам с Марсали отвели самую большую каюту: на каждую приходилось примерно по шесть квадратных футов пространства. Койки, вделанные в переборки полки, имели пять с половиной футов в длину. Марсали на своей могла спать вытянувшись, мне же приходилось съеживаться или подгибать ноги, отчего они затекали.

У Джейми с Фергюсом были аналогичные постели. Мой муж лежал на боку, свернувшись, как улитка в своей раковине. Он и был похож сейчас на улитку, бледный, покрытый испариной. Его посеревшее лицо с зеленовато-желтоватыми прожилками неприятно контрастировало с рыжими волосами. Услышав мои шаги, Джейми приоткрыл глаз, посмотрел на меня затуманенным взором и опять опустил веки.

— Не очень хорошо, да? — посочувствовала я.

Глаз открылся снова. Похоже, Джейми хотел что-то сказать, даже рот открыл, но ограничился коротким «да».

Я робко пригладила его волосы, но он, по-видимому, был слишком погружен в свои страдания, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

— Капитан Рейнс говорит, что к завтрашнему дню море, вероятнее всего, успокоится, — сказала я.

Море и вправду уже не было таким бурным, как раньше, но качка оставалась ощутимой.

— Это неважно, — пробормотал Джейми, не открывая глаз. — К тому времени я умру, во всяком случае, надеюсь на это.

— Боюсь, твоя надежда напрасна, — возразила я, покачав головой. — До сих пор еще никто не умер от морской болезни, хотя, глядя на тебя, это иначе как чудом не назовешь.

— Да не от этого…

Джейми разлепил глаза и приподнялся на локте. От этого усилия он покрылся потом и даже его губы побелели.

— Клэр, будь осторожна. Я должен был сказать тебе раньше, но не хотел тебя волновать, я думал…

Выражение его лица изменилось, а поскольку мне было уже известно, чем это чревато, я успела подставить тазик.

— О господи…

Он повалился на подушку, вялый, обессиленный, белый как полотно.

— Так что ты должен был мне сказать? — спросила я, поморщившись, когда ставила тазик на пол рядом с дверью. — Впрочем, что бы то ни было, говорить следовало перед отплытием: сейчас уже слишком поздно об этом думать.

— Я не думал, что будет настолько плохо, — пробормотал он.

— Ты никогда не думаешь, — язвительно заметила я. — И что же ты хотел мне сказать?

— Спроси Фергюса, — ответил он. — Скажи ему — я велел все тебе рассказать. И еще скажи, что Иннес в порядке.

— О чем ты говоришь?

Я немного забеспокоилась: вообще-то бред не относится к симптомам морской болезни.

Джейми открыл глаза и с большим усилием зафиксировал на мне взгляд. Бусинки пота выступили на лбу и верхней губе.

— Иннес, — пробормотал он. — Это не он. Он не собирается убивать меня.

Легкая дрожь пробежала по моей спине.

— Джейми, что случилось?

Я наклонилась и протерла ему лицо, на котором появилось слабое подобие улыбки. Жара у него не было, и глаза оставались ясными.

— Кто? — спросила я осторожно, с неожиданным ощущением, что в спину мне смотрят чьи-то глаза. — Кто хочет тебя убить?

— Не знаю.

Очередной спазм исказил его черты, но Джейми закусил губу и ухитрился с ним справиться.

— Спроси Фергюса, — прошептал он, когда смог заговорить. — С глазу на глаз. Он скажет тебе.

Меня охватило ощущение беспомощности. Я понятия не имела, о чем он говорит, но если ему грозила опасность, я не собиралась его покидать.

— Подожду, когда он спустится, — сказала я.

Его согнутая рука медленно скользнула под подушку и появилась с кортиком, который он и прижал к груди.

— Со мной все будет в порядке, — заверил Джейми. — Иди, англичаночка. Вряд ли они предпримут попытку среди бела дня. А может, и вовсе не предпримут.

Меня это ничуть не успокоило, но, похоже, делать было нечего. Он лежал совершенно неподвижно, с прижатым к груди кортиком, словно изваяние на надгробной плите.

— Иди, — повторил он едва слышно.

Выйдя из каюты, я заметила в тени какое-то шевеление, а присмотревшись, разглядела мистера Уиллоби, который сидел, уткнув подбородок в колени. При виде меня он раздвинул колени и почтительно склонил голову между ними.

— Почтенная первая жена не бояться, — произнес он свистящим шепотом. — Моя караулить.

— Вот и хорошо, — отозвалась и, пребывая в смятении мыслей, отправилась на поиски Фергюса.

Француз обнаружился на корме, где они с Марсали глазели на следовавших за кораблем больших белых птиц. Он постарался успокоить меня, заявив, что уверенности в чьем-то намерении убить Джейми у него нет.

— В конце концов, происшествие с бочками на складе могло быть случайностью, я такие вещи не раз видел, как и пожар в сарае…

— Подожди минутку, Фергюс, — сказала я, схватив его за рукав. — Какие бочки и какой пожар?

— О, — сказал он, удивившись. — Милорд вам не рассказывал?

— Милорд болен, как собака, и все, на что он оказался способен, — это предложить мне расспросить тебя.

Фергюс покачал головой и поцокал языком.

— Милорд никогда не думает, что ему будет так плохо. Он всегда заболевает и все равно каждый раз, когда ему приходится ступать на корабль, настойчиво утверждает, что это лишь вопрос воли и его разум будет повелевать желудком, а не наоборот. А потом весь зеленеет, прежде чем корабль успевает отойти от пристани на девять футов.

— Он ничего мне не рассказывал, — сказала я, позабавленная этим описанием. — Вот упрямый дурашка!

Марсали отиралась позади Фергюса с видом надменной отстраненности и старательно делала вид, будто не замечает моего присутствия, но при этих словах не сдержалась и прыснула. А поймав мой взгляд, вспыхнула и поспешно отвернулась, уставившись на море.

Фергюс улыбнулся и пожал плечами.

— Вы же знаете, каков он, миледи, — произнес он с любовью. — Умирать будет, а никому ничего не скажет, чтобы не огорчать.

— Ты бы пошел да взглянул на него сейчас, — ехидно предложила я.

В то же самое время меня словно окатило приятным теплом. В течение почти двадцати лет Фергюс практически не разлучался с Джейми, однако тот все равно не желал признаваться ему в своей слабости, которую не счел нужным скрывать от меня. Если бы он умирал, я бы узнала об этом обязательно.

— Мужчины, — произнесла я, покачав головой.

— Миледи?

— Не обращай внимания, — отмахнулась я. — Ты начал рассказывать мне о бочонках и пожаре.

— Ну да, конечно.

Фергюс крюком отвел назад прядь волос.

— Это было за день до того, как я снова встретил вас, миледи, у мадам Жанны.

В тот день я вернулась в Эдинбург. Все это произошло не более чем за несколько часов до того, как я нашла Джейми в печатной мастерской. Ночью он, Фергюс и команда из шести человек наведались на пристань в Бернтисленде, чтобы забрать несколько бочек контрабандной мадеры, припрятанных среди вполне невинной муки.

— Мадера не впитывается в древесину так быстро, как другие вина, — пояснил Фергюс — Бренди невозможно пронести под носом у таможни, потому что собаки мигом его учуют. А мадеру — можно, если она только что залита в бочонки.

— Собаки?

— Некоторые из таможенников завели собак, миледи, обученных вынюхивать такие контрабандные товары, как табак и бренди. Так вот, возвращаясь к той истории. Мы благополучно забрали мадеру и принесли ее на склад, один из тех, что формально принадлежат лорду Дандасу, но на самом деле милорду и мадам Жанне.

— Конечно, — сказала я, снова с противной дрожью в желудке, какую чувствовала, когда Джейми открыл дверь борделя на Куин-стрит. — Они ведь партнеры, верно?

— Что-то вроде того, — с сожалением произнес Фергюс — У милорда там всего пять процентов, и это при том, что он и место нашел, и для дела его приспособил. Мадам вложила живые деньги. Печатное дело — занятие гораздо менее прибыльное, чем содержание «дома удовольствий».

Марсали не оглянулась, но мне показалось, что ее спина напряглась еще больше.

— Да уж, пожалуй, — сказала я.

В конце концов, Эдинбург и мадам Жанна остались далеко позади.

— Рассказывай дальше. Кто-то может перерезать Джейми горло, прежде чем я выясню почему.

— Конечно, миледи, — с готовностью кивнул Фергюс.

Контрабандный товар был надежно спрятан, ожидая последующей маскировки и продажи, и контрабандисты устроили передышку, чтобы освежиться напитками перед тем, как с первыми лучами рассвета разойтись по домам. Двое из них сразу попросили свою долю, поскольку нуждались в деньгах для уплаты карточных долгов или покупки провизии своим семьям. Джейми согласился и направился в помещение напротив, где у него в отдельной каморке хранилось золото.

Но стоило людям расслабиться, как все помещение содрогнулось. «Ложись!» — заорал Маклеод, более других искушенный в складском деле, и контрабандисты бросились кто куда за миг до того, как рядом с конторой Джейми со страшным треском разломилась крепежная решетка, удерживавшая пирамиду из бочек. Двухтонная бочка, скатившись с ее вершины, разнесла ограждение в щепки и разлетелась сама, взметнув ароматный фонтан эля, а следом за ней каскадом раскатилась вся пирамида.