– Как ты полагаешь, он доберется туда? – он указал на Луну. Бри на снимке тоже смотрела куда-то вдаль, не зная, что она попадает в объектив фотоаппарата и уж тем более не предполагая, что ее образ когда-нибудь попадет в другое время, на двести лет назад.

Джейми полагал, что путешествие людей на Луну является всего лишь разновидностью одного из земных путешествий, пусть и требующим более тщательной подготовки и терпения. Не знаю, возможно, он был прав. Наше нынешнее путешествие, а тем более мое возвращение к нему тоже были так же безрассудны, и мы так же полагались на удачу, хоть и делали все от нас зависящее в плане материальной подготовки. Если сравнивать эти путешествия, они ничуть не уступали дерзкому полету на Луну.

– Все может быть. – Брианну тоже привлекали неведомые края, так что я не могла знать наверняка, куда ей захочется отправиться и как устроить свою судьбу.

Джейми занимался карточками, в который раз рассматривая их, показывающих ему свое отражение, только женское и чуть более молодое. Поразительно, но мы жили, зная, что через много-много лет нас повторит дочь – уже повторила. Мы были бессмертны.

Образ камня, который я видела в Шотландии, не выходил у меня из головы с тех пор, как я рассказала о нем Джейми. Хорошо, что напоминание о смерти было так далеко от нас сейчас. Я втайне надеялась, что наше последнее расставание произойдет не скоро. Брианна же была памятью о нас в веках.

Припомнились строки Хаусмана:

Остановись у могильной плиты.

Он для нашего мира потерян.

Но помни: что тот, кому дорога ты,

Слову всегда был верен.

Мне захотелось прижаться к любимому, отцу моей дочери, и я сделала это, и через одежду чувствуя, какой он теплый. Положив голову на его руку, я могла видеть, как он смотрит на фотографии.

– Красивая девушка, – традиционно произнес Джейми, с уважением и интересом глядя на дочь. – Ты говорила, что она умненькая?

– Как и ты. – Он рассмеялся в ответ.

Увидев, что его взгляд стал напряженным, я решила взглянуть, что же его так могло поразить. Как я и предполагала, это была карточка, изображавшая дочь на пляже, где шестнадцатилетняя Бри, до бедер скрытая волнами, плещет воду на своего приятеля Родни, который, в свою очередь, тоже обдает ее брызгами.

Джейми молчал и хмурился.

– Ммм… Что за… – Он запнулся, но продолжил: – Клэр, ты не подумай, что я буду выговаривать тебе, но… – он с трудом подбирал слова. – Но не кажется ли тебе, что так нельзя? Это ведь против правил приличия.

Я сдержалась, чтобы не оскорбить его смехом.

– В мое время так выглядит большинство девушек. Это костюм для купания, в котором люди обычно появляются на пляже, так что здесь нет ничего зазорного.

На Бри был раздельный купальник-бикини. Трусики начинались чуть ниже пупка.

– Видишь ли, я долго думала, стоит ли показывать тебе этот снимок, не обидит ли он тебя. Но мне пришло в голову, что ты никогда не увидишь ее так полно, как здесь.

Джейми был сконфужен, но в целом понял мою идею и поддержал ее. В самом деле, на полуобнаженную Бри было приятно смотреть, и его переполняла гордость от того, что эта девушка – его дочь.

– Ты права. Она действительно красива. Везде.

Рассуждая, Джейми вертел карточку в руках, то поднося ее к глазам, то снова отдаляя.

– Многие женщины купаются нагишом, это нестрашно. Пускай такой костюм странен для меня, но если в ваше время это красиво, я не против. Только… Зачем же она так стоит в присутствии парня?

Ясно: Джейми как истинный шотландец усматривал в безобидном Родни мужчину, который может сделать-то нехорошее в отношении его дочери. Что ж, справедливое суждение для восемнадцатого века.

Нужно было объясниться, чего бы это ни стоило, но как, если это скользкая тема для многих людей нашего времени, не говоря уже о Шотландии двухвековой давности?

– Мы привыкли, что подростки растут и играют вместе, и не запрещаем им. К тому же стандарт одежды у нас совсем другой, нежели у вас: если не холодно, то многие части тела можно открыть на людях.

– Ммфм. Да, что-то такое ты и впрямь говорила мне.

Характерный шотландский звук передавал удивление и неодобрение – Джейми, разумеется, не мог принять чуждые ему моральные устои и тревожился за дочь, живущую в таком странном и опасном, по его мнению, времени.

Впервые я увидела еще одну роль, которую Джейми играл в обществе, роль, которую я, по понятным причинам, не могла видеть, – роль строгого шотландского папочки. Возлюбленный и муж в его исполнении были на порядок мягче, дядюшка и брат не так суровы, даже лэрд и воин уступали в непоколебимости.

Хорошо, что ни Бри, ни Родни не ощутили на себе его тяжелый угрюмый взгляд! Впервые мне с облегчением подумалось, что Брианне очень повезло с тем, что ее настоящий отец не смог принимать участие в процессе ее воспитания, иначе бы ухажерам несдобровать. Ни один юноша на пушечный выстрел не смог бы приблизиться к ней.

Джейми заморгал и начал вздыхать, видимо, собираясь спросить что-то важное. Стушевавшись еще больше, он выдавил из себя:

– Ты не знаешь, она сохранила… девство?

Тон, каким был задан этот вопрос, и заминка посреди фразы давали ясно понять, что, спрашивая, Джейми ощущает примерно то же, что ощущает человек, прыгающий со скалы в горную реку без страховки.

– Конечно, сохранила, – твердостью голоса я дала понять, что ничуть не сомневаюсь в добродетели Бри.

Честно говоря, я не знала этого наверняка, но более-менее представляла себе жизнь Бри и могла с большой долей уверенности предположить, что это так. Впрочем, с Джейми я не была кристально честна на этот счет, ведь, во-первых, не всякая мать может говорить свободно об интимной жизни дочери, а во-вторых, он не должен был знать о моих допущениях и сомнениях, поскольку перестал бы доверять и мне, и ей. Он и так не все понимал в моем времени, а идею сексуальной свободы воспринял бы как крайнюю распущенность и воспитание в юношах и девушках похоти.

– Уфф!

Возглас облегчения, вырвавшийся из его груди, дал мне понять, что я поступила правильно.

– Я так и думал, но…

– Бри честная девушка, – пожимая ему руку, сказала я. – Мы с Фрэнком, возможно, были плохой семьей, но для нее сделали все возможное.

– Я знал это. Спасибо вам.

Джейми быстро спрятал фотокарточку в конверт и спрятал его в карман плаща. Он избегал встречаться со мной взглядом и смотрел на луну. Ветер играл его волосами, выбивая их из-под ленты, стягивавшей его кудри, а он убирал их со лба. Было заметно, что Джейми размышляет о чем-то, а жест производит машинально: выражение его глаз было отсутствующим. Наконец он заговорил:

– Ты считаешь… Ты не думаешь, что зря вернулась ко мне? – глухо вымолвил он. Первым моим порывом было отвернуться, оттолкнуть его от себя и убежать, но он не дал мне этого сделать, поймав меня за руку и прижав к себе. – Я рад тебе, безумно рад! Ты не подумай… Без тебя я не представляю своей жизни.

Он обнял меня еще сильнее.

– Иногда я думаю, что умру от радости, когда вижу тебя, когда могу обнимать тебя, вот так… Но… ты оставила дочь… ради меня. У нее никого нет больше, Фрэнк умер, ты здесь, со мной. Нет ни одного мужчины из твоей семьи или семьи Фрэнка, который бы устроил ее брак и защитил ее. Она ведь незамужняя. Неужели ты не могла проследить за этим? Ты могла бы вернуться ко мне чуть позже, когда ее жизнь устроилась.

Я не спешила с ответом.

– Могла, не могла… Я не знаю, не могу сказать, – мой голос дрогнул, во мне разрывались женщина и мать. – Наше время другое.

– Ну и что? Неужели девушка в вашем времени не должна выходить замуж?

– Да то! Ты не понимаешь!

Я отстранилась от Джейми и свирепо посмотрела на «шотландского папочку».

– Ты не поймешь. Наше время другое, совсем другое. Мы считаем, что девушка, как и парень, сама выбирает, что ей делать в жизни. Понимаешь, о чем я говорю? Брианна сама решит, когда и за кого выйти замуж. Она не будет ждать, что ей кто-нибудь, пусть даже я, устроит брак, нет, ею будет руководить любовь. Это будет только ее выбор. Она сама устроит и свой брак, и свою жизнь. Получит хорошее образование, сможет прокормить себя. Многие, очень многие наши женщины поступают именно так. Они не нуждаются в том, чтобы за них принимал решения мужчина…

– Если мужчина не покровительствует женщине, не защищает ее, не заботится о ней, грош цена ему и его времени!

Джейми рассердился не на шутку.

Я глубоко вдохнула, пытаясь овладеть собой.

– Наши женщины нуждаются в мужчинах, конечно. – Я попыталась говорить убедительно и мягко, подкрепляя свои слова лаской. – Но они могут выбирать и с удовольствием делают это. Они выходят замуж за того, кого любят, а не за того, кого им предложили или принудили.

Джейми немного расслабился, но все же напомнил:

– Ты была вынуждена выйти за меня.

– Да, но вернуться меня никто не принуждал. Я вернулась к тебе, потому что это мой выбор – быть с тобой и любить тебя, свободный выбор свободной женщины. Я могла бы остаться в своем времени, там, где были все удобства и горячая ванна, там, где были мои друзья и дочь, там, где я хорошо зарабатывала и была уважаема в обществе. Но ты нужен мне, потому я вернулась.

Лаская своего мужа, я чувствовала, что он уже успокоился.

– Я знал это, англичаночка.

Он снова привлек меня к себе, и я положила голову на его грудь, туда, где под тканью ощущались квадратные фотографии дочери.

– Когда я уходила, то очень боялась, – доверительно проговорила я. – Боялась, что умру при переходе, что не найду тебя, а не найдя печатника Малкольма, не смогу вернуться назад в свое время. Брианна настояла, чтобы я шла, иначе можно было ошибиться во времени и не встретить тебя. Но я боялась, в том числе боялась оставить дочь одну.

– Конечно. Я бы вообще не мог ничего делать, – заверил Джейми, гладя меня по голове.

– И я. Я знала, что не смогу говорить без слез, поэтому решила написать ей. Я понимала, что больше… что мы больше не увидимся.

Стиснув зубы, я умолкла. Написание письма и передача его Роджеру так живо представились передо мной, что слезы уже подступили к горлу. Джейми, чувствуя мое состояние, провел кончиками пальцев мне по спине.

– Хорошая затея, англичаночка. А что ты написала?

Я нервно хихикнула:

– Я оставила письмо, в котором изложила все, что сочла нужным в тот момент. Такое материнское назидание дочери, вступающей во взрослую жизнь. Всякие советы, глупые и не очень. Изложила свое мнение о том, как следует жить. Не знаю, пригодится ли ей это, зато узнает то, чего я бы никогда, наверное, не рассказала ей, не будь возможности вернуться к тебе. И краткие рекомендации о том, что делать с документами и как распорядиться наследством.

Доживая последние дни в Бостоне, я где-то с неделю рылась по дому в поисках всех необходимых бумаг, закладных, банковских чеков и семейных реликвий. Часть архива касалась Фрэнка и его родных, от которых осталось множество подборок фотографических и газетных вырезок, генеалогических росписей и коробок с письмами, часть была моей. В стенном шкафу я хранила коробочку, вмещавшую весь мой скромный архив. Благодаря дяде Лэму он дошел до меня, правда, чего-то экстраординарного там не было: свидетельства о рождении (как мое, так и родителей), брачные свидетельства и акт регистрации автомобиля, на котором они и разбились. Последнее я бы не стала хранить, будь на то моя воля. Впрочем, странного ничего не было, если учесть, что дядя Лэм был ученым, а значит, берег все то, что содержало информацию – просто так, на всякий случай.

А еще там были фотографии. Я знала это наверняка, потому что часто лезла ночью в коробку, чтобы посмотреть на снимок матери. Она была изображена на нескольких фото, но довольно нечетко, и все же я пыталась представить, как она выглядела, домыслить, какой она была, ведь я вовсе не помнила ее.

Самым удачным был снимок крупным планом, раскрашенный вручную, где губы и щеки были яркими, как у куклы, а глаза – карими, что, по словам дядюшки, не соответствовало действительности: я унаследовала от мамы золотистые глаза. На ней была шляпа-колокол из фетра; мама улыбалась, смотря в камеру из-под полей.

В юности мне очень нужна была мать, но Брианна была старше, чем я тогда, и я надеялась, что она не будет страдать подобно мне. Все же стоило оставить ей что-то, что показывало бы меня всю, такую, какой она помнила меня, и я решила оставить ей свой студийный фотопортрет. Она должна была найти его в коробке, оставленной посреди письменного стола, куда я надеялась вложить еще не написанное письмо.

«Дорогая Бри», – появились на бумаге первые слова, но они надолго оставались единственными, которые я смогла написать. Слишком тяжело было прощаться с дочерью вот так, посредством послания на листочке. Одно дело думать, что нужно будет оставить дочь и уехать неведомо куда, и совсем другое – выводить слова прощания, долженствующие объяснить причину ухода.